Главная » Библиотека » СПАРТАК В КУРЗЕМЕ » 3. СВЯЗИ, СВЯЗИ И ЕЩЕ РАЗ СВЯЗИ

СПАРТАК В КУРЗЕМЕ

Документальная повесть

 

Францис Никодимович Рекшня

Харий Андреевич Галинь

 

РИГА «ЛИЕСМА» 1981

 

3. СВЯЗИ, СВЯЗИ И ЕЩЕ РАЗ СВЯЗИ

 

В березовом лесу и в сумерки светлее, потому что кажется — белые стволы сами излучают свет. Особенно заметно это ночью, когда березы словно ловят и усиливают свечение далеких звезд.

Звездным октябрьским вечером на берегу извилистой и порожистой Абавы под стройными березками ссутулившись сидели трое мужчин и разговаривали, сопровождая слова энергичными жестами.

— Мы еще не начали работать так, как этого требует командование, не установили обширных и систематических связей с местным населением. Сидеть в кустах да считать машины и эшелоны, гадать, что везут, откуда и куда — этого мало. Нам надо получать сведения, которые помогли бы разгромить группировку «Север», надо найти людей, которые могли бы снабжать нас этими сведениями, — перечислял неотложнейшие задачи Карлис Мачинь. — К сожалению, наша «Красная стрела» тут мало чем может помочь. Она сама ждет от нас помощи, оружия, взрывчатки. Слово надо держать. Но и это не самое главное задание. Связи, связи и еще раз связи — вот тогда будут у нас сведения, нужные командованию, которые спасут на фронте сотни и тысячи людей.

Наступила полная раздумья тишина. Никто не собирался возражать против сказанного, однако сформулировать задание легче, чем его выполнить.

— Нам надо ухватиться за конец ниточки, чтобы распутать весь клубок, — наконец задумчиво проговорил Громский. — Подергаем за одну, другую, может, получится. Алекс Силинь недавно рассказывал об одном смелом, находчивом парне, который прячется вблизи отцовского хутора. Может, он нам пригодится?

— Кто таков? — встрепенулся Мачинь.

Громский пожал плечами.

— Надо спросить у Алекса.

И, не ожидая указаний, он направился в находившийся неподалеку лагерь «Красной стрелы», чтобы через четверть часа вернуться вместе с командиром хозяйственного взвода партизанского отряда Алексом Силинем.

— Это Жанис Аберсон из «Мурниеков», — коротко пояснил Силинь. — В сорок первом году он служил в Красной Армии. Возле Вецгулбене отстал от своей части и вернулся в отцовский дом. В последнее время стал прятаться в ближних лесах, потому что его могут призвать в легион. Его дядя Паул Капениек, говорят, старый подпольщик, до войны работал вторым секретарем укома. Сам Жанис сметлив, наблюдателен, смел, но и осторожен когда надо. Думаю, у него хорошие данные для разведчика, уж наблюдатель-то он отменный.

Ранним утром, когда в ложбинах ещё лежал плотный, холодный туман, Мачинь с Силинем направились в «Мурниеки». Они переправились через Абаву в лодочке из «Плучей», которой пользовались уже не в первый раз.

На другом берегу ершились метелки нескошенной и не скормленной скоту полевицы и чернобыльника. Путники пересекли небольшой лужок и незаметно подошли к усадьбе. Силинь тихо, осторожно постучал. Заскрипела внутренняя дверь.

— Кто там? — спросил женский голос.

— Я, Алекс, ответил Силинь, — и еще один со мной.

Лязгнул засов, показалась пожилая женщина.-

— Гости к нам наведываются редко, потому и дверь до сих пор на засове. Заходите, — гостеприимно пригласила хозяйка.

Оба ранних гостя вошли и сели. Из приличия обменялись несколькими фразами, и хозяйка хотела было пойти похлопотать насчет завтрака, но Алекс остановил ее и тихо спросил:

— Жанис дома?

— Не знаю, где он. Как ушел, так больше не появлялся. И женщина всплакнула, вытирая слезы фартуком.

— Гриетиня, — не унимался Алекс, видно, не поверив ее слезам. — Нам очень нужен Жанис. Как бы нам повидать его и переговорить? Без особой необходимости беспокоить бы вас не стали.

— Алекс, золотко, при всем желании не могу тебе помочь, ей-богу, не знаю, где он сейчас, уклончиво отвечала женщина, но слезы уже просохли.

— Мы не могли бы встретиться с ним завтра? — немного уступил Силинь.

— Ну что ты, Алекс, привязался к бедной женщине? — вмешался отец Жаниса, Янис Аберсон, который до сих пор мрачно хранил молчание. — Она же тебе ясно сказала, что не знает, где сын. Тебе этого мало?

— Но он нам очень нужен, — не успокаивался Силинь. — Поверьте мне.

— Ничем не можем помочь, — отрезал отец. — Раз приспичило, ищи сам. Шуцманы тоже раз надумали искать, да не нашли.

Силинь вздохнул и поглядел на Мачиня. Тот кивнул, это значило: выкладывай карты на стол.

— Со мной вместе, — начал Алекс, — пришел советский парашютист. И немного спустя, помявшись, добавил: — Хотели поговорить, не пойти ли нам одной дорожкой, да, видно, не судьба.

— Парашютист? — переспросил Янис. — Откуда он взялся?

— С той стороны фронта, — коротко ответил сам Мачинь.

— С этого и надо было начинать. Гриетиня, где сейчас может быть Жанис?

— Я ничего не знаю, сам ищи! — буркнула Гриета.

Было видно, что мать не очень-то рада гостям, которым во что бы то ни стало понадобился ее сын.

Отец же думал иначе, не зря он быстро собрался в дорогу.

— Бы погодите немного, может, удастся разыскать, хотя обещать ничего не могу. Может, найду, может, нет.

Примерно через полчаса в комнату вошел юноша лет двадцати пяти, с темными густыми волосами, смелым и цепким взглядом. Ничуть не было похоже, что он ютится где-то в лесу или в стогу сена.

— Здоров, Жанис! — Алекс поднялся ему навстречу и, дружески поздоровавшись, кивнул в сторону Мачиня: — Познакомься, это советский парашютист.

Жанис пристально поглядел на чужого, не зная, что сказать. Разговор начал Мачинь:

— Меня прислал Паул Капениек.

— Капениек? — переспросил Жанис. — Это что же, мой родственник дядя Паул? А где он сам?

— На Большой земле.

— Как он, жив, здоров?

Мачинь подумал: «Погибнуть никогда не поздно», — и ответил:

— Жив и здоров.

Позже выяснилось, что так оно и было.

— Давно с той стороны?

— С одиннадцатого октября. Это может подтвердить ваш сосед, Алекс Силинь.

Алекс утвердительно кивнул.

Тем временем старики Аберсоны тихо выскользнули за дверь, чтобы заняться утренними делами и посмотреть вокруг — оберечь троих беседующих от непрошеного гостя, от дурного глаза.

Мачинь напрямик перешел к делу.

— Хочу предложить вам включиться в общую борьбу против гитлеровцев.

— Много ли мы втроем навоюем?

— Во-первых, нас вовсе не трое, во-вторых, наша работа особенная, тут слишком много народу только помеха.

Жанис без труда смекнул, что разговор пойдет о вещах серьезных и важных, и перестал перебивать Мачиня лишними вопросами.

— Надо будет собирать сведения о передвижении гитлеровских войск и техники, о строительстве укреплений, о сладах боеприпасов, аэродромах, словом, обо всем, что может интересовать командование Красной Армии. Одному, конечно, работать будет трудно, понадобятся помощники. Они будут передавать сведения вам, вы — мне.

Жанис быстро сообразил, что от него требуется.

— Значит, я должен организовать целую группу и руководить ее работой?

— Совершенно верно. Мы вам поможем, сколько будет в наших силах. Главное, остеречься, чтобы в группу не попал шпик. Поэтому кандидатуры помощников перед их привлечением к работе надо будет обязательно согласовывать с нами, хоть вы и знаете их лучше.

— Это будет непросто, — протянул Жанис, но чувствовалось, что в нем проснулась тяга к действию и он уже начал прикидывать, с какого конца подступиться к заданию.

— Разумеется. Да нынче и в лесу отлеживаться не просто. Зато работа очень важная и почетная. Командование Красной Армии и советский народ оценят ваши заслуги.

— Не уверен, выйдет ли из меня толк. Вам бы лучше подошел кто-нибудь, у кого связи в немецких кругах, там больше возможности узнать что-нибудь стоящее. Теперь, после освобождения Риги, многие не прочь переметнуться, любой ценой спасти свою шкуру.

Мачинь успокаивал его:

— Все будет хорошо. Любое дело спорится, если делаешь от души. — Но тут же уточнил: — А кто они, со связями в немецких кругах? Такие, спасая шкуру, могут еще и обратно переметнуться.

— Да нет, Андж Лея — он не из таких, чтобы крутить, куда ветер дует. Мужик прямой, порядочный, хотя у самого два брата в СС, в ягдфербанде — «лесные кошки», что ловят таких, как вы. Сам он фашистов терпеть не может. Он был вывезен на принудительные работы в Германию, через год бежал. Посадили его в концлагерь. Призвали в легион. Дезертировал. Скрывается до сих пор. А братья тоже не хотят его к стенке ставить, не многие пали так низко.

— Из какой он семьи?

— Сын крестьянина. Отец из крупных хозяев. Пятьдесят гектаров, грузовик, кое-какие сельскохозяйственные машины. Грузовик, правда, конфисковали. Теперь у крестьян даже велосипеды отбирают, пусть, мол, пешком топают или чалого запрягают в бричку.

— И вы думаете, он будет на нас работать?

— Отчего же нет? Хозяйство-то отцово, а не его. К тому же он достаточно натерпелся от гитлеровцев, чтобы возненавидеть их до глубины души, назло братьям, от которых он все же мог бы кое-что разузнавать.

Мачинь посмотрел на Силиня, но тот молчал, будто воды в рот набрал.

«Ничего не попишешь, самому надо решать, никто за тебя этого не сделает», — подумал Мачинь и вслух сказал:

— Пусть будет так. Андж передает сведения вам, вы — мне. Но только осторожно! Не засыпаться!

— Вдвоем-то дело лучше пойдет, — заметил Жанис.

— Но ищите еще информаторов, кроме Анджа, — добавил Мачинь.

Над псевдонимами для информаторов пришлось поломать голову. В конце концов решили придерживаться названий планет, хотя они уже достаточно широко использовались в практике разведки. Жанис Аберсон стал Венерой, а Андж Лея, которого Мачинь еще и в глаза не видал, — Меркурием.

Тем временем на кухню воротились хозяева.

Когда деловой разговор был закончен, хозяйка, заметно подобрев, уже безо всякой настороженности, гостеприимно угощала пришельцев оладьями и жареным горохом.

— У меня друзья в лесу, — обронил Мачинь.

— Гриетиня, собери чего-нибудь с собой.

Хозяйка завернула в газету кусок соленой свинины и каравай хлеба. Мачинь расплатился марками, хотя хозяйка долго отказывалась от денег.

Затем Мачинь и Жанис—Венера устроили на берегу Абавы под пеньком возле корявой березы тайник для обмена информацией.

Прошло всего несколько дней, как Венера предложил Мачиню новую кандидатуру для разведывательной работы — Мартыня Циелава из Кулдиги, человека, по словам Жаниса, энергичного, предприимчивого, наблю¬дательного, с цепкой памятью. Он мог пригодиться для сбора данных о размещении немецких войск в Кулдиге и ее окрестностях.

Мачинь колебался.

— Как он примет наше предложение? Согласится ли сотрудничать? Дело-то нешуточное, не детская игра.

— Согласится, я думаю, — уверял Жанис. Циелав еще при буржуазной власти поддерживал подпольщиков, распространял нелегальную коммунистическую литературу.

— Где вы можете с ним встретиться?

— В Кулдиге. Там, правда, полно эсэсовцев, жандармов, полицейских ищеек всех мастей, строгий комендантский режим.

— Будьте осмотрительны! — наказывал Мачинь, — Заручитесь надежными документами.

Ранним утром Жанис шагал по узкой просеке к тракту Ренда—Кулдига. Со стороны Вентспилса доносился гул, на горизонте вспыхивали всполохи, бросая красноватый отсвет на осенние тучи, так что на западе было так же светло, как на востоке, где вставало солнце.

«Советские летчики поддают фрицам жару», — радовался Жанис—Венера.

Каждый город имеет свою историю. Кулдига впервые упоминается в письменных памятниках тринадцатого века, когда здесь шла жестокая борьба между куршами и крестоносцами. Здесь, в Балтийской учительской семинарии, впервые был переведен на латышский язык «Манифест коммунистической Партии». Советская власть в Кулдиге в первый раз установилась в 1919 году. Правда, она просуществовала недолго, потому что на помощь местному кулачеству, белогвардейцам и немецкому ландесверу пришел генерал фон дер Гольц со своей Железной дивизией, солдатам которой Ульманис обещал земли. Но подпольная борьба за советскую власть упорно продолжалась. Боролся за неё и дядя Жаниса Аберсона, Паул Капениек. Наконец в 1940 году произошла народная революция, восстановившая советскую власть. Бывший подпольщик Паул Капениек, теперь второй секретарь Кулдигского уездного комитета партии, не покладая рук трудился, чтобы укрепить родную власть. Но началась война. Паулу Капениеку удалось эвакуироваться, правда, после жестоких боев здесь же, в Латвии и в Эстонии. Теперь из-за линии фронта прибыл Карлис Мачинь и зовет его, Жаниса Аберсона, продолжать дело, начатое дядей.

Сперва завиднелись башня и купола церкви, потом красные черепичные крыши. До старинного курземского города было рукой подать. Если удастся перебраться через массивный кирпичный мост над Вентой, тщательно охраняемый немцами, — половина дела сделана. Искать брод под самым городом было еще опасней, чем идти мостом, да и пускаться в дальние обходы тоже не имело смысла. Потому Жанис неспешным, уверенным шагом направился в сторону моста: документы у него были в порядке. Правда, его год подлежал призыву в легион, а карточки «УК», которая подтверждала бы его незаменимость в тылу, у Жаниса не было. На худой случай, можно было сказать, что он сам идет в комендатуру. Вряд ли у охранников на мосту столько народу, что к нему приставят провожатого.

Охранник задумчиво и мрачно глядел с моста в заречье и даже вздрогнул, когда Жанис бодро окликнул его: «Здорово!» Проверять документы ему и в голову не пришло. В том конце моста документы требовали, но только у тех, кто хотел покинуть город. Набралась уже небольшая кучка людей, которых не пускали ни в ту, ни в другую сторону. Неподалеку стоял грузовик. Перед Жанисом ковыляла старушка с двумя корзинами на коромысле. Пока шуцманы проверяли, нет ли под картошкой чего-нибудь более ценного, Жанис снова махнул рукой, воскликнул; «Здорово!» — и был таков. Мост через Алекшупите он миновал еще легче. Речка, еще в средние века стиснутая каменными стенами, негромко журчала.

Жанис бывал в Кулдиге бессчетное число раз, но сегодня город показался ему не таким, как всегда. Он не сразу сообразил, в чем дело, наконец догадался — на улицах было множество чужого народу, собравшегося сюда со всей Латвии: шуцманы разных рангов, пограничники, айзсарги, всевозможные хорошо одетые дамы и господа. Ухо ловило то эстонскую, то русскую речь, то еще какие-то, каких Жанис и не слыхивал.

Он понял, что без труда затеряется в толпе чужих, Жанис прошел мимо старинной церкви Екатерины, аптеки времени герцога Екаба и еще нескольких древних своеобразных строений с мансардами и дымоволоками. У костела Святой троицы он заметил группу немецких солдат, свернул в небольшой переулок и обождал, пока они не прошли мимо. Сам он продолжал путь по узкой улочке, потом дворами вышел на соседнюю и юркнул в ворота. Неслышно подошел к дверям квартиры, нажал кнопку звонка.

— Кто там? — спросил мужской голос.

— Не ждал? — радостно отвечал Жанис, узнав голос Мартыня Циелава. Не напрасно проделал он дальнюю дорогу. Да и скитаться по улицам больше не придется, — в городе на каждом шагу подстерегает непредвиденная и непредвидимая случайность.

— Прямо скажем — не ожидал, — отворяя дверь, говорил Мартынь Циелав. Голову его серебрила проседь. Он пододвинул гостю стул здесь же, в передней.

Садись, Жанис, рассказывай, как там у вас.

— Хорошего мало. Того и гляди, ухватят за чуприну и — к стенке.

— Что, с шуцмановской тещей не поздравствовался?

— Мой год призывают, а в легион идти я не хочу.

— Скрывайся, — хладнокровно возразил Циелав. — Если некуда податься, можешь у меня пожить какое-то время. В этой каше беженцев, что варится в городе, по-моему, укрыться еще легче, чем в лесу. Во всяком случае, пока что тебя никто искать не станет, а там глянь и Красная Армия подойдет.

— Да, в город пускают, даже документов не спрашивают, а выйти не дают. Задержали там группу людей, у грузовика с газогенератором.

— Ничего им не станется. Заставят поработать, дадут на обед баланды из свекольной ботвы, а вечером отпустят, куда глаза глядят. Никто по доброй воле на фрицев работать не хочет, все Красную Армию ждут, вот они и ловят работников на мосту, на рынке и на улицах. Документы у тебя могут быть первый сорт, а отработать до вечера все равно придется, — скажем, ящики с боеприпасами грузить в машины. Так что оставайся у меня, да поменьше на улицу высовывайся.

— Спасибо на добром слове, только я не о своей шкуре пекусь.

— Много народу мне не спрятать, разве что еще парочку, кроме тебя.

— Мы не скрываться у тебя хотим. Есть дела поважнее.

— Какие же?

— Сведения мне нужны о Кулдиге, о размещении войск в городе, о складах боеприпасов и горючего, о движении транспорта, об аусвайсах, значит, всяких там разрешениях на проезд, на право ходить по ночам и все прочее. Неплохо бы и образчики бланков добыть.

Циелав поднялся со стула. Жанис сделал то же. Они подошли к окну, откуда была видна река Вента и «румба» — водопад на ней.

— Зачем тебе все это?

— Для советского парашютиста.

— Друже, а не попался ли ты на крючок?

— Нет! Голову даю в заклад!

— Голова, дружок, у каждого только одна, а ищеек развелось — не продохнуть, — спокойно говорил Циелав. — Тут двое уже сделали гнусное дело, несколько человек упекли за решетку. Один из этих подлецов пришел в дом к Юрию Белецкому и попросил водки. Белецкий ему отвечал, что кабака не держит. И все равно они не отцепились, наверное, полиция заподозрила, что он подпольщик или по крайней мере симпатизирует красным. Уже на другой день приходит к Белецкому второй шпик, партбилет показывает, говорит, мол, советские танкисты прорвались в немецкий тыл, только бензин кончился. Два танкиста, мол, остановились в чащобе километрах в двадцати от Кулдиги. «Танкист» попросил достать бензину. На этот раз Белецкий поддался на приманку и отвечал, что, может, литров двадцать пять достанет. Для танка это, конечно, пустяк, а иуде только того и надо было.

На следующий день «танкист» привел «водителя». Оба начали выспрашивать про людей, кто сможет поддержать штурм Красной Армии. Белецкий сказал, что найдутся такие. Спросил еще, кто их к нему послал, и сам, не дожидаясь ответа, подсказал:

«Наверно, Нина Ивановна».

Ну и вечером того же дня забрали Белецкого, его жену Галину, мать и дядю.

На другой день арестовали Нину Вишневскую, Михаила Левина, Пауниса, Царева и других местных патриотов.

Говорят, Белецкого допрашивал сам начальник СД Эдгар Гримза. Выпытывал о связях с советскими танкистами и партизанами.

— А что им известно о партизанах? — перебил Циелава Жанис Аберсон.

— Что им известно, то, видишь ли, мне неизвестно, а спрашивать — спрашивали. Белецкий все отрицал. Потом ввели «водителя» со связанными руками. Белецкий, когда увидел его, растерялся, замялся немного, а потом решительно заявил, что не знает этого человека. «Водитель» потребовал, чтобы ему развязали руки, это сразу было сделано. Тут он начал говорить, что решил все рассказать, и Белецкому стал советовать, чтобы тот не запирался, не скрывал ничего от СД, они, мол, все равно все знают. Белецкий в ответ, что ему нечего рассказывать. Те давай его бить, чтобы признался, что принимал советских танкистов. И про подпольную организацию — кто туда входит, кроме него самого. Им, мол, и без того все известно, но признанием можно заслужить помилование и сохранить жизнь. Поняв, что его погубила легкомысленная доверчивость к «танкистам», под маской которых заявились шпики из СД, Белецкий в конце концов признался, что «танкист» у него действительно был, а про подпольную организацию ему нечего сказать, не слыхал про таких.

Затем стали допрашивать Нину Вишневскую. Гримза ругал ее последними словами, вынуждал признаться, что ее заслало в немецкий тыл командование Красной Армии, велел рассказать о связях с советскими разведчиками и партизанами. Вишневская категорически все отрицала. Говорила, что она учительница, что добровольно эвакуировалась из Дедовичей Ленинградской области, когда вышел приказ командования группы «Север».

Эсэсовцы мучили ее, били проводом, связали руки за спиной и поднимали за них. Вишневская сильно кричала от боли и потеряла сознание. Когда она пришла в себя, эсэсовцы показали ей письмо, найденное при обыске в сарае у Белецкого. В письме упоминалось несколько подпольщиков из Риги и Кулдиги. Как же она их не знает, если только что во время допроса называла те же имена и фамилии?

Нина Вишневская, конечно, все отрицала, но в ночь на восьмое августа в камере разорвала рубашку, свила веревку и повесилась. На стене камеры нацарапала: «Не выдержала пыток гестапо». Наверно, и вправду поверила, что в бессознательном состоянии назвала кого-нибудь.

Слава богу, и Белецкий, и Нина Вишневская, и другие арестованные смолчали, выстояли до самой смерти. Если бы они не выдержали, сегодня нам с тобой уже не разговаривать бы. Наверняка зацапали бы и меня... Кажется, что по крайней мере с виду одного из тех шпиков я знаю.

После капитуляции фашистской Германии стало известно, что одного из этих подлецов звали Казимиром Селедиевским, а второго Семеном Мамошицким.

Мартынь Циелав задумчиво, не спеша постукивал косточками пальцев по столу.

— Может, знаю, может, мне только кажется. А зачем я тебе все это говорю? Не попадемся ли и мы на крючок? Что, если твой парашютист той же породы, что и «танкисты» Белецкого? Нагнали всякой сволоты, теперь никому верить нельзя.

Жанис все же убедил Мартыня, что человек, с которым он поддерживает связь, настоящий парашютист и не вызывает никаких сомнений.

— А кому я буду передавать сведения?

— Хотя бы и мне. Я передам дальше. Но ради конспирации тебе надо выбрать кличку.

— А сам-то ты под каким именем теперь?

— Венера.

Мартынь Циелав от души рассмеялся.

— Вот хитрец! Если Гримза и разнюхает что-нибудь про Венеру, все юбки переберет, а про мужика и не додумается. А мне ты какое имя подобрал?

— Пожалуйста, бери Юпитер или другую какую планету.

— Юпитер — нет, куда мне до повелителя богов. Это резиденту подошло бы. Уж лучше Марс. К Земле и Солнцу поближе да и побоевитей.

— Марс так Марс, — заключил Жанис и, не откладывая, спросил: — Ну, что тут, в Кулдиге, особенное замечается в последние дни?

— Много немецких танкистов в городе, — начал рассказывать Мартынь—Марс. — Шныряют по домам, ищут водки да сала, к женщинам пристают. Танки замаскированы во дворах, в парке, возле церквей и по городским закоулкам. Возле «румбы» на Венте я насчитал пятьдесят семь танков, в парке — четырнадцать, возле русской церкви — девять. Несколько штук зарыто в землю возле синагоги. В разных местах замаскировано примерно пять сотен грузовиков. Шоферы и танкисты поселились в жилых домах. В Кулдиге сейчас около трех тысяч немецких солдат. Один немецкий офицер говорил, что восемнадцатая армия на фронте прикрывает отступление, а части шестнадцатой армии постепенно перемещаются в Германию.

Жанис поблагодарил за сведения и договорился о связи на будущее.

Через сутки поздним вечером советские летчики точно сбросили бомбы на места скоплений танков и автомашин. Взрывались склады горючего и боеприпасов, горели танки, машины. Звенели и сыпались оконные стекла. Перепуганные немецкие танкисты и шоферы метались по заполненным дымом улицам, ища спасения. Советские летчики вдобавок дали несколько очередей из пулеметов.

Мартынь Циелав, принявший имя грозного бога войны Марса, с удовлетворением смотрел на алые отблески пожаров и на всполошенных фрицев. Теперь он воочию убедился, насколько важна и необходима его работа, убедился, что и один человек может немало сделать для того, чтобы скорей закончилась кровопролитная война. Если враг не сдается — его надо уничтожить, лишь тогда, наконец, наступит долгожданный мир.

 

Ветер гнал низкие облака, предвещавшие холодный ливень. Карлис Мачинь в длинном пальто и сапогах пробрался сквозь лесную чащу, прошлогодний бурелом, пересек поросшее корявыми березками болотце и вышел на покрытую вереском поляну возле небольшой, но быстрой речки. Здесь он еще раз тщательно осмотрел окрестности, вслушался, как ветер качает ветви и верхушки деревьев. Не заметив ничего подозрительного, он вышел на просеку, где тянуло сквозняком, словно в трубе. Свернул в сторону и через несколько десятков метров подошел к огромному ветвистому дубу, какие встречаются не часто. Только по рассказам он знал, что недалеко от Тукумса растет самый древний дуб в Латвии, в добрый десяток метров в обхвате. Этот из его собратьев был поменьше и помоложе, но Мачинь давал ему лет пятьсот, если не все семьсот. Может, и этот дуб еще помнит битвы с крестоносцами.

Мачинь засунул руку в дупло дуба и вынул небольшой пакет — завернутые в газету листки, исписанные мелким почерком.

Он тут же прочел их:

«В районе Спаре и Смилшукрогса (10 км северо-западнее Спаре) в каждом доме находятся немецкие войска. Солдаты меняются — одни уезжают, другие приезжают...

В районе Спаре, северо-западнее кладбища, в 10 метрах от железной дороги, закопано горючее...

В 800 метрах юго-восточнее хутора «Цирули», возле самого озера, два дома. Между этими домами радиостанция, 40 автомашин. В одном доме штаб дивизии, во втором войска.

В 200 метрах правее хутора «Атманда» замаскировано 100 грузовых автомашин.

В 500 метрах от станции Усма в сторону Вентспилса по обе стороны шоссе замаскированы артиллерийские снаряды, которые начинают отправлять на Вентспилс.

В Вентспилс вывозят воинские части, технику, домашний скот. Из Вентспилса прибывают пустые вагоны...

Р. S. Около «Абавниеков» действует подпольная группа Индрикиса Тирума. Предлагаю установить с ней связь».

Записки оставил Жанис Цинис, самый первый помощник, которого Мачиню удалось привлечь к разведке. Несомненно, сведения были ценные, только могли быть еще конкретнее. И Мачинь написал:

«Сведения хорошие и ценные. Большое спасибо. Единственное пожелание — постарайтесь конкретнее указывать названия хуторов и других характерных мест. Жду следующих сообщений. Спартак».

Мачинь заметил, что записки завернуты в довольно свежую газету. Это была «Курземес Варде» («Курземское слово») за 15 октября 1944 года. Немецкое командование сообщало:

«...Несмотря на сильное давление противника, предусмотренный приказом отход за Даугаву осуществляется планомерно. После основательного разрушения портового хозяйства и мостов через Даугаву оставлена восточная часть Риги...»

— Сволочи, — сочно выругался Мачинь. — До конца войны рукой подать, а они все не кончают своих подлых дел.

Мачинь прочитал еще в газете подписанные окружным комиссаром Хансеном и комендантом города Лиепаи фон Монтетоном предупреждения; рабочим — не оставлять работу на военных заводах, а населению — не уклоняться от рытья окопов. Они предупреждали, что «виновные» будут привлечены к строгой ответственности по «законам военного времени».;

Мачинь уже знал, что на рытье окопов в «Лиепайской крепости», а попросту в городе Лиепае, были мобилизованы все мужчины в возрасте от двенадцати до семидесяти лет, которые не служат в армии или в подсобных подразделениях, а также на важных оборонных предприятиях, и все женщины с четырнадцати до шестидесяти лет. В то же время в «тыловом» городе Талсы для этой же цели мальчиков привлекали только с пятнадцати лет, в других местах — с четырнадцати. «Рано, слишком рано немецкие вояки возводят ребятишек в ранг мужчин, — горько подумал Мачинь. — А Жанис Цинис все-таки молодец».

Мачинь очень высоко ценил своего добровольного помощника; тот действительно был решительным, сметливым человеком, с незаурядной наблюдательностью и развитой зрительной памятью. Бог весть как ему удалось сохранить старый велосипед и даже добыть у волостных заправил разрешение на пользование им. Цинис, будто в пику своим шестидесяти годам, не боясь трудностей и известного риска, объезжал многие населенные пункты, присматривался сам, расспрашивал других. Он часто подсказывал Мачиню нужных, пригодных для разведывательной работы людей — как сейчас группу Индрикиса Тирума, иногда сам помогал наладить с ними связь.

Довольный работой Циниса, Мачинь вернулся на базу в хорошем расположении духа. Здесь его также ждала радостная весть, которая еще больше подняла настроение.

Громский, недавно возвратившийся от Жаниса Валтманиса, вручил его донесение!

Мачинь громко читал;

— «...Около железнодорожной станции Угале много снарядов различного калибра, мин и пороха...

В 300 метрах от станции Усма в направлении Вентспилса на протяжении 4 км по обе стороны большака в лесу сложены 80-миллиметровые артснаряды, мины в штабелях шириной 5—10 м, высотой в полтора метра. Расстояние между штабелями 50 метров.

На Вентспилсском аэродроме находятся 15 бомбардировщиков типа «Ю-88», 10 истребителей «Фокке-Вульф-190», много транспортных самолетов «Ю-52».

На окраине Вентспилса на правом берегу Венты между рекой и морем находятся склады горючего и боеприпасов. На второй улице от моря — большое скопление войск, которые ожидают отправки в Германию».

— Стало быть, немцы сейчас вывозят войска в Германию морем через Вентспилсский порт, — подытожил Мачинь.

— Это подтверждает и сотрудник гидрометеослужбы Фрицис Залковский, с которым я установил связь, — прибавил Громский. — Он часто бывает в командировках и выяснил, что немцы спешно тянут новую ветку железной дороги от Эдоле к Вентспилсу. А узкоколейку Лиепая — Эдоле — Алсунга перестраивают на широкую колею. В Дурбе, как слышно, строится новое резервное депо для паровозов. Эти работы должны быть закончены к началу декабря. В районе Вентспилса большое скопление войск и примерно триста грузовиков, которые готовятся к отправке в Германию.

— Такие материалы мы не можем замораживать ни на миг, надо немедленно радировать в Центр.

И Виктор Кушников глубоко в лесу шифровал заготовленные тексты, выходил в эфир.

Ночь они провели в шалаше из елового лапника. Мачинь долго не мог уснуть, размышляя, как лучше связаться с группой Индрикиса Тирума и как подключить ее к разведке. Наконец, сон одолел его, и, когда Мачинь открыл глаза, на востоке уже брезжил свет, а часы показывали восемь.

— Подъем, ребята! Добрые хозяева уже обед варят, а у нас и завтрак не готов. — Но бодрые слова его совсем не вязались с угрюмым, хмурым выражением лица.

Товарищи сразу почувствовали наигрыш, и Кушников шепнул Громскому:

— Наш командир, верно, встал с левой ноги.

— Да нет. Просто слишком много думает, где взять новых связных, все ему мало. Вот ненасытный!

Мачинь, услышав слова Громского, не мог сдержать смеха. Вообще-то он смеялся редко, но зато от всей души, усталость и досаду как рукой снимало.

Поручив Громскому с Кушниковым подыскать запасное место для хранения рации и выбрать для передач холм повыше, Мачинь направился в «Абавниеки», чтобы установить связь с группой Индрикиса Тирума.

Несильный северный ветер отряхивал с осин и берез покрасневшие и пожелтевшие листья, а бахромчатые вершины росших рядом елей даже не шевелились.

Карлис Мачинь пробирался сквозь чащобу едва заметными тропками, оставленными то ли зверьми, то ли - сборщиками грибов, ягод, орехов. Выйдя на опушку, он увидел несколько мужчин в гражданской одежде, которые неподвижно стояли на взгорке возле свежего холмика земли.

«Не их ли я ищу?» — молнией мелькнула мысль.

Мачинь подошел к ним и спросил:

— Что случилось?

— Родственника похоронили, — коротко отрезал один из незнакомцев.

— Погиб или своей смертью умер? — допытывался Мачинь, всматриваясь в чужого.

— Своей, — отвечал тот и отошел на несколько шагов.

— Да разве здесь кладбище?

— Не все ли равно? Времени не наберешься тащиться сейчас на волостной погост. А здесь когда-то и было кладбище. Теперь, правда, остались только выпасы вдоль опушки. — И чужой обвел кругом рукой.

Действительно, если присмотреться, можно было заметить не только могилы, почти сровнявшиеся с землей, но и несколько замшелых, наполовину вросших в землю надгробных плит. Их было немного, крестьяне в Курземе до сих пор обходились крепким можжевеловым крестом.

— Вы из здешних мест? — Мачинь непринужденно следовал за чужим.

— Нет.

— А откуда, если не секрет?

— Рижанин я, — неохотно отвечал чужой.

Разговор все не клеился, но Мачинь слово за слово выведал, что зовут его собеседника Акселем Амбергом, что все время оккупации он проработал в фирме «Олекс», торгующей горючим. Это была одна из многочисленных немецких фирм, которые в погоне за прибылью и дешевой рабочей силой заполонили Остланд. В Курземе Амберг попал, скрываясь от отправки в Германию. Остановился пока у знакомых в «Абавниеках».

— А удастся ли в одиночку продержаться? — Карлис Мачинь не отступался от неразговорчивого нового знакомого.

— Кто его знает, время такое... — Амберг замолчал и непонятно усмехнулся. — А вы кто же, будете?

Карлис Мачинь назвался связным «Красной стрелы» и просил помочь ему встретиться с Индрикисом Тирумом.

Аксель Амберг ничего конкретного не обещал, но предложил встретиться денька через два в лесу, здесь же, у «Абавниеков».

Есть такой Индрикис Тирум, как же, да вот захочет ли он с первым встречным в разговоры вступать.,.

— А он подумал ли... — Мачиню и нравился холодноватый, сдержанный тон собеседника, но и немного его коробил. — ... что нынче немцам проще простого выловить и уничтожить одиночек и маленькие группы? Один в поле не воин, — заключил он, но тут же поправился, — один лишь в исключительных случаях может быть воином.

Встреча состоялась в лесу неподалеку от «Абавниеков».

Индрикис Тирум уже был мобилизован на трудовую повинность — строить «Атлантический вал» на берегу Северного моря вблизи от шлезвигского города Хузума. Выбрался в отпуск и, разумеется, обратно не вернулся, а вместе с братом Адамом и группой молодежи скрывался в окрестных лесах и в землянке, которую с ведома и при поддержке семьи оборудовал в отцовском хозяйстве. Индрикису Тируму Мачинь открыл, что он — советский парашютист, и Тирум охотно согласился работать вместе. Ну, а его парни обычно думают, как и он, добавил Тирум. Главное, тыл будет надежнее, если присоединиться к «Красной стреле»; рассчитывать на длительный покой под носом у фрицев не приходится.

Мачинь возвращался на базу, заручившись помощью еще полдюжины бойцов и информаторов. По дороге он заглянул в тайник под пеньком на берегу Абавы. Венера докладывал, что приобщил к разведывательной работе ремонтного рабочего с тракта Кулдига—Рейда Илгвара Кимениса, который возьмет под наблюдение движение немецких воинских частей по этой важной транспортной артерии. Еще Венера сагитировал крестьянина из Крои Ансиса Гулбиса, который взял на себя оповещение о немецких карательных отрядах, если таковые появятся на берегах Абавы.

Ряды борцов росли с каждым днем. Расширялась сеть связи. Мачинь докладывал Центру, что в борьбу против гитлеровцев и в разведывательную работу можно было бы включить еще немало местных подпольщиков, а также дезертиров немецкой армии, но не хватает вооружения. Он просил незамедлительно прислать оружие, боеприпасы, взрывчатку, медикаменты.

 

СОДЕРЖАНИЕ

Перевела с латышского Виола Ругайс

Оформление Силвии Гожевиц

Редактор В. Семенова

Художественный редактор М. Драгуне

Технический редактор Г. Слепкова

Корректор Л. Алферова