Стоим зорко!
«На резервном пути»
КОММУНИСТ № 25, 23.02.1947
Мешая гальку и песок, волны шумно бросались на берег и, оставляя белые следы пены, опять возвращались в бесконечные дали Балтийского моря. В короткие моменты отдыха между операциями сражения с врагом сюда, бывало, приходил бывший комендор лидера «Минск», большой и сильный как вылитый из бронзы украинец Константин Прокопенко. Долго и внимательно он вглядывался вдаль в силуэты идущих кораблей, но, не разглядев своего, вернулся в морскую железнодорожную батарею, в которой служил в эти зловещие, ужасные для Ленинграда ноябрьские дни 1941 года.
Немцы бросили против Ленинграда там же 45 дивизий. Были дни, когда враг силами и техникой превосходил нас в шесть раз. В рядах защитников города, однако, не было ни паники, ни смятения. У стен города врага задержали. Началась невиданная в истории осада Ленинграда, длящаяся 900 дней. Воинам Ленинградского фронта громить и уничтожать врага помогали балтийцы – смелые операции эскадры, фортов Кронштадта, «Красная горка», огня морской железнодорожной батареи, бригад морской пехоты «Черная смерть».
Особенно свирепые и ожесточенные были контрбатарейные бои в апреле 1943 года. Фашисты сыпали на город град гранат. Они крушили железные дороги, дома, исторические постройки улиц. И вот, тогда к фашистам близко подошел железнодорожный артиллерийский дивизион часто упоминаемого Бориса Митрофановича Гранина. Стволы мощной морской пушки быстро повернули против врага.
Ясно и точно прозвучала команда руководителя стрельбы:
– Пушки зарядить!
Сигнал. Могучий залп. Еще и еще. В берлогу врага одна за другой влетали тяжелые, несущие смерть и уничтожение гранаты.
Слава артиллериста Гранина росла изо дня в день. Она размножалась на плацдармах «На юге от Ораниенбаума», в Выборгском районе, на Прибалтийском фронте, возле Лиепаи, Клайпеды.
… Вагон тронулся, буфера резко столкнулись, и поезд, ускоряя ход, стремительно отправился в сверкающую деревенскую даль. Началось обычное взаимное знакомство пассажиров; особенно так везло воинам, которые выдержали четыре года военных испытаний.
– Гвардии сержант Прокопенко! – представился высокий, черноволосый моряк и сильно жал мне руку. Старался вспомнить, где я слышал фамилию, с какими событиями она связана… Однако так сразу не мог вспомнить. Мне помог путешествующий вместе с Прокопенко молодой матрос Рафальский.
– Он же, – сказал Рафальский, указывая на сержанта, – всю Отечественную войну служил в артиллерийском дивизионе Гранина. А кто же на Балтике не знает этот дивизион!
– Как бы поговорили, вместе закурили. Дуя круги дыма, Прокопенко смотрел на меня немного косо, хитроватыми глазами. Он хорошо догадывался, что хочу слышать о его героических делах. Многие ордена и медали у груди Прокопенко ярко свидетельствовали о его боевой славе. В начале общий малозначительный разговор. Так продолжалось часа два три. Упомянули некоторые, обоим хорошо известные, военные эпизоды, общих знакомых; прочувствованные, сердечные слова посвятили павшим в боях.
– Сейчас, – быстро произнес Прокопенко, – стою «на резервном пути», вырабатываю военный навык, обучаю молодых. – Потом, попросив разрешения, Прокопенко занял верхнее отделение и быстро заснул. Он спал спокойно, иногда во сне что-то бормоча.
Тогда решил поговорить с Рафальским. Он был намного разговорчивее и разговор начал первый.
… «Едем в Ленинград в Музей обороны сдать свое орудие», и, не ожидая вопрос, Рафальский продолжал. – На нашем орудии пять Красных Звезд: первая за Ленинград, вторая – за Выборг, третья – за Прибалтийский фронт, четвертая и пятая – за Клайпеду. Особенно интересная история Четвертой Звезды. Дивизион попал в полукольцо врага. Они напали. Три гранаты попали на наше орудие. Но советская сталь выдержала. За порчу орудия враги воздали сторицею. Расчет в тот раз уничтожил почти батальон пехотинцев, заставил замолчать несколько батарей фашистов. Конечно, и у нас были павшие.
– Тяжелый и кровавый был бой с батареями на «Лисьем Носу». В артиллерийский погреб упала граната врага. Военные принадлежности загорелись. Если бы задержались на минуту, весь состав взлетел бы. Первым тушить огонь бросился Прокопенко. Ему помогал Ливанов, Иванов и другие. В то время остальные орудия обстреливали врага. Вокруг взрывались гранаты и летали осколки. Балтийцы спасли военные принадлежности, состав, людей.
Также возле Лиепаи наше орудие пострадало. В него попало прямое попадание. Орудие опять выдержало. Со славой орудия росло умение расчета.
Сейчас часть «старичков» демобилизовались. Они нас не забывают, пишут. Но Прокопенко не желал демобилизоваться, он вместе с Петровым – нынешним помощником машиниста – остался на сверхсрочной службе или, как он сам выражается, «на резервном пути», обучать молодых.
Командир дивизиона у нас сейчас другой – майор Журбенко из Сталинградского округа. «Батю», как в соединение называли Гранина, перевели в другую часть. После боев у Клайпеды нашей морской железнодорожной артиллерийской бригаде присвоили звание «первая – гвардии». Сейчас едем в музей. Сердце радуется, а орудие жаль сдавать. Оно в единице стало реликвией, памятью дней прошедших боев. Ничего, зато там в музее его будет смотреть весь Ленинград.
*
Приближаемся к Ленинграду. Вот, пригород. Петродворец, Стрельна, Урицк. На месте когда-то великолепных городов только развалины. Проснулся и Прокопенко. Он задумчиво смотрел в окно вагона, наверное, вспоминая прошедшие бои, павших товарищей. Смотря на него, молчал и я. Последний семафор. Станция. Спеша, отправляемся вниз по ступенькам. Впереди полный людей Невский проспект, улицы Ленинграда, которые в дни войны защищал здесь же на окраине Балтийский моряк Прокопенко, чей покой он охраняет и сейчас, стоя «на резервном пути», далеко от большого города-героя.
А. Бачелис
перевод: Анжела Фомина
Stāvam modri!
„Uz rezerves ceļa„
KOMUNISTS № 25, 23.02.1947
Jaucot oļus un smiltis, viļņi trokšņaini metās krastā, un, atstājot baltās putu pēdas, atkal atgriezās Baltijas jūras bezgalīgajās tālēs. Īsajos atpūtas brīžos starp kaujas operācijām ar ienaidnieku šeit mēdza
nākt lidera «Minska» bijušais komendors, liels un stiprs kā no bronzas liets ukrainietis Konstantins Prokopenko. Ilgi un vērīgi viņš raudzījās tālumā peldošo kuģu siluetos, bet, nesaskatot savējo, atgriezās jūras dzelzceļa baterejā, kurā kalpoja šinīs Ļeņingradai draudīgajās, briesmīgās 1941. gada novembra dienās.
Vācieši svieda pret Ļeņingradu turpat 45 divīzijas. Bija dienas, kad ienaidnieks ar spēkiem un techniku bija seškārtīgi pārāks par mums. Pilsētas aizstāvju rindās tomēr nebija ne panikas, ne mulsuma. Pie pilsētas sienām ienaidnieku apturēja. Sākās vēsturē nepieredzētais 900 dienas ilgais Ļeņingradas aplenkums. Ļeņingradas frontes karavīriem graut un iznīcināt ienaidnieku līdzēja baltieši—eskadras, Kronštates fortu, «Krasnajas Gorkas», jūras
dzelzceļu batereju uguns, «melnās nāves» jūras kājnieku brigāžu pārdrošās operācijas.
Sevišķi niknas un sīvas bija kontrbatereju kaujas 1943. gada aprilī. Fašisti bēra uz pilsētu granātu krusu. Viņi dragāja ielu dzelzceļus, namus, vēsturiskas celtnes. Un lūk, tad fašistiem it tuvu piekļuva daudzinātā rankovieša Borisa Mitrofanoviča Graņina dzelzceļu artilērijas divizions. Spēcīgo jūras lielgabalu stobrus steidzīgi pagrieza pret ienaidnieku.
Skaidri un noteikti atskanēja uguns vadītāja komanda:
– Lielgabalus pielādēt!
Signals. Varena salve. Vēl un vēl. lenaidnieka migā viena pēc otras ielidoja smagās, nāvi un iznīcību nesošās granatas.
Graņina artilerista slava auga diendienā. Tā vairojās placdarmos «Dienvidos no Oranienbaumas», Viborgas rajonā, Dienvidus frontē, pie Liepājas, Klaipēdas.
… Vagons sakustējās, buferi griezīgi sadūrās, un vilciens, paātrinot gaitu, strauji devās mirdzošajā lauku tālē. Sākās parastā pasažieru savstarpējā iepazīšanās; it sevišķi tā veicās karavīriem, kas bija izturējuši četrus gadus ilgā kara pārbaudījumus.
– Gvardes seržants Prokopenko! – stādījās priekšā garš, melnmatains jūrnieks un spēcīgi spieda man roku. Centos atminēties, kur es uzvārdu esmu dzirdējis, ar kādiem notikumiem tas saistās... Tomēr tā uz reizi nevarēju atminēties. Man palīdzēja ar Prokopenko kopā ceļojošais jaunais matrozis Rafaļskis.
– Viņš taču, – teica Rafaļskis, norādot uz seržantu, – visu Tēvijas karu kalpoja Graņina artilērijas divizionā. Bet kas tad Baltijā nepazīst šo divizionu!
It kā sarunājuši, reizē iesmēķējām. Pūšot dūmu riņķīšus, Prokopenko lūkojās manī drusku greizām, paviltīgām acīm. Viņš labi noprata, ka gribu dzirdēt par viņa varoņdarbiem. Daudzie ordeņi un medaļas pie Prokopenko krūtīm spilgti liecināja par viņa kaujas slavu. Sākumā vispārēja maznozīmīga saruna. Tā turpinājās stundas divi trīs. Pieminējām dažas, abiem labi pazīstamas, kaujas epizodes, kopējas paziņas; izjustus, sirsnīgus vārdus veltījām kaujās kritušajiem.
– Tagad, – ātri izmeta Prokopenko, – stāvu «uz rezerves ceļa», izkopju kara prasmi, apmācu jaunos. – Pēc tam, palūdzis atļauju, Prokopenko ieņēma augšējo nodalījumu un ātri aizmiga. Viņš gulēja mierīgi, dažbrīd miegā kaut ko murminādams.
Tad nolēmu parunāties ar Rafaļski. Tas bija daudz runīgāks un sarunu sāka pirmais.
… «Braucam uz Ļeņingradu Aizsardzības muzejam nodot savu lielgabalu», un, negaidot jautājumu, Rafaļskis turpināja. – Uz mūsu lielgabala piecas Sarkanas Zvaigznes: pirmā par Ļeņingradu, otrā – par Viborgu, trešā – par Dienvidus fronti, ceturtā un piektā – par Klaipēdu. Sevišķi interesanta Ceturtās Zvaigznes vēsture. Divizions nokļuva ienaidnieka puslokā. Viņi uzbruka. Trīs granatas trāpīja mūsu lielgabalam. Bet padomju tērauds izturēja. Par lielgabala iebojāšanu ienaidnieki samaksāja simtkārtīgi. Apkalpe toreiz iznīcināja gandrīz bataljonu kājnieku, apklusināja vairākas fašistu baterejas. Protams arī pie mums bija kritušie.
– Smaga un asiņaina bija kauja ar baterejām «Ļisij Nosā». Artilērijas pagrabā krita ienaidnieka granata. Kara piederumi aizdegās. Ja nokavētu minuti, viss sastāvs uzlidotu gaisā. Kā pirmais dzēst uguni metās Prokopenko. Viņam palīdzēja Ļivanovs, Ivanovs un citi. Tanī laikā pārējie lielgabali apšaudīja ienaidnieku. Visapkārt sprāga granatas un lidoja šķembas. Baltieši izglāba kaujas piederumus, sastāvu, ļaudis.
Arī pie Liepājas mūsu lielgabals cieta. To ķēra tiešs trāpījums. Lielgabals atkal izturēja. Līdz ar lielgabala slavu auga apkalpes prasme.
Tagad daļa «vecīšu» demobilizējušies. Viņi mūs neaizmirst, raksta. Bet Prokopenko nevēlējās demobilizēties, viņš kopā ar Petrovu – tagadējo mašinista palīgu – palika virsdienestā vai, kā viņš mēdz izteikties, «uz rezerves ceļa», apmācīt jaunos.
Diviziona komandieris mums tagad cits – majors Žurbenko no Staļingradas apvidus. «Batju», kā vienībā sauca Graņinu, pārcēla citā daļā. Pēc kaujām pie Klaipēdas, mūsu jūras dzelzceļu artilērijas brigādei piešķīra nosaukumu «pirmā – gvardes». Tagad braucam uz muzeju. Sirds priecīga, bet lielgabalu žēl nodot. Tas vienībā kļuvis par relikviju, par bijušo cīņu dienu piemiņu. Nekas, toties tur muzejā viņu skatīs visa Ļeņingrada.
*
Tuvojamies Ļeņingradai. Lūk, priekšpilsēta. Petrodvorecs, Streļņa, Uricks. Kādreiz krāšņo pilsētu vietā tikai drupas. Atmodās arī Prokopenko. Viņš domīgi raudzījās pa vagona logu, laikam atcerēdamies bijušās kaujas, kritušos biedrus. Skatoties uz viņu, klusēju arī es. Pēdējais semafors. Stacija. Steigšus dodamies lejā pa kāpnēm. Priekšā ļaužu pilnais Nevas prospekts, Ļeņingradas ielas, kuras kara dienās aizstāvēja šepat nomalē Baltijas jūrnieks Prokopenko, kuru mieru viņš sargā arī tagad stāvot «uz rezerves ceļa», tālu no lielās pilsētas – varones.
A. Bačelis
.png "ПРОЕКТ «ДОРОГА ПАМЯТИ»"){kind=logo}
