| Главная » Библиотека » 60 лет спустя | ||
  Всего посетителей: 2544611
Всего сегодня: 260
Всего вчера: 570
Сейчас на сайте: 2
|
60 лет спустяВоспоминания ветеранов Второй мировой войны Лиепая, 2005 год
ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ
Время неумолимо. Оно течет, как песок сквозь пальцы. И все же некоторые песчинки задерживаются на руках. Память наша подобна этим песчинкам. 60 лет уже минуло с тех пор, как закончилась Вторая мировая война. Уже несколько поколений успело вырасти, и многое изменилось в мире. Но если мы не хотим повторения прошлого, то не должны забывать историю и тех, кому мы обязаны своей жизнью – воинов и простых жителей, перенесших все тяготы военных лет. Только с каждым днем становится «короче ряд очевидцев тех боев кровавых». И возникают опасения, что с их уходом песчинки памяти, еще хранящиеся на наших ладонях, также исчезнут. Чтобы этого не произошло Совет Лиепайского общества ветеранов войны и труда (ЛОВВИТ) решил собрать воспоминания членов своего общества и сохранить хоть некоторые из них для потомства. Благодаря активности членов совета ЛОВВИТ, в особенности секретаря одного из подразделений общества Марии Васильевны Зубалевич, взявшей на себя сложную задачу сбора материалов, воспоминаний набралось столько, что хватило на целую книгу. Отдельные статьи подготовлены журналистом Анной Протченко. Часть воспоминаний написана непосредственно участниками боевых действий, но есть и связанные с блокадой Ленинграда, его освобождением. Женщины на войне и в тылу - эта тема также не осталась забытой. А ведь были и дети, в душе которых остался неизгладимый след. Они тоже смогли высказаться в этой книге, как и те, кто помогал налаживать мирную жизнь уже в послевоенные годы. Самое примечательное, что ветераны не зацикливались только на драматических событиях. Приводились и радостные эпизоды, а также курьезные и поучительные. Книга получилась разносторонней и очень интересной, а главное то, что она основывается на реальных фактах. Но когда воспоминания были собраны и обработаны встал вопрос: где найти средства на издание книги? И тогда подключился Лиепайский мультинациональный культурный центр «Унисон». Благодаря его активистам этот проект получил материальную поддержку городской думы. Но самую большую помощь – моральную и материальную – в издании книги оказала Лиепайская русская община. От имени составителей этой книги большое спасибо всем, кто принял участие в ее создании.
«ВСЕ УМИРАЕТ, КРОМЕ ВОСПОМИНАНИЙ» Эти слова принадлежат Берте Яновне Бахметенко. В апреле этого года она ушла из жизни, но ее воспоминания сохранились.
– Родилась и выросла я в Лиепае. Здесь после окончания основной школы работала на частной конфетной фабрике, где варили конфеты «Коровка». Затем вышла замуж за русского офицера и вместе с ним жила в Нарве. В июне 1941 года приехала погостить к родителям. Никто из нас не ожидал, что может начаться война. Когда в ночь на 22-е все вокруг загрохотало, отец встал, подошел к окну и сказал: «Ого, какие маневры!» Но это были вовсе не маневры. Вскоре заполыхали пожары. Я поехала поездом обратно в Нарву. По дороге наш поезд попал под бомбежку, но мы благополучно добрались до места назначения, а потом муж отправил меня в Батуми, откуда он был родом. И только значительно позже я узнала, что родителей известили о моей гибели во время бомбежки. Муж мой погиб в первые дни войны где-то у берегов Финляндии, а сама я пошла воевать. Таких, как я, было много, тысячи. Получилось все спонтанно. Девчата шли записываться в добровольцы и позвали меня с собой. Так в марте 1942 года я стала санинструктором и попала в состав 123-й бригады морской пехоты. О поступке своем никогда не жалела. И мне приятно вспомнить скольким людям я спасла жизнь. Первую свою медаль «За отвагу» я получила за то, что вынесла семерых бойцов из-под огня. Это было возле Анапы. Некоторые бойцы считают, что обязаны мне жизнью, потому что предназначавшиеся им осколки попадали в меня. Так было, когда я на плечах выносила раненого и осколок попал мне в руку. Если б не моя рука, этот человек погиб. Затем был Геленджик, Батайск. Бригада дошла до стен Новороссийска, даже успела цементный завод занять, когда пришел приказ о переформировании. Из латышей создали 130-й стрелковый корпус, куда входили три дивизии. Меня направили в 308-ю стрелковую дивизию, с которой я и дошла почти до самой Лиепаи – до Приекуле. Много там полегло наших. Оставшиеся в живых при возможности бывают на том братском кладбище, отдают дань памяти павшим, возлагают цветы... На войне бывало так тяжело, что казалось усталость никогда не пройдет. Особенно тяжело было под Блидене. 28 дней мы были как в аду... Недоедали, недосыпали. Иногда даже хотелось заболеть, чтобы отдохнуть в лазарете, но даже это было не так просто. У нас словно выработался иммунитет к болезням. Как-то во время мартовской распутицы мой второй муж - Борис, провалился в канаву. На передовой обсушиться негде, так и пришлось ему мокрому сидеть в окопе. Но он даже насморка не схватил. При форсировании Айвиексте, где шли очень тяжелые бои, меня ранило осколком в плечо, но я все же добралась до другого берега и продолжала оказывать помощь раненым, пока под утро сама не свалилась без сознания. Видно от грязной воды, попавшей в открытую рану, начался воспалительный процесс. Но уже на пятый день я сбежала из санбата... в свой полк. Там, на войне, да и после нее, никто из нас не задумывался о том, какой он национальности, потому что гораздо больше ценились человеческие качества. Все воевали плечом к плечу, отстраивали заново города и села, в том числе Лиепаю (особенно сильно пострадала улица Витолу, где жило много евреев). И очень обидно, что сегодня в музее не видно материалов, свидетельствующих о нашем боевом прошлом. Их, конечно, можно уничтожить. И все меньше остается очевидцев, участников войны. Но память остается жить.
ДЕНЬ ПОБЕДЫ
Чувствуем погибших и живых, Тех, кто пал, Отчизну защищая, Имена навек запомним их, Жизнь они свою за нас отдали. С каждым годом все короче ряд Очевидцев тех боев кровавых, Пусть же взрывы больше не гремят, Не тревожат застарелой раны. Ваш геройский подвиг не забыть, Пусть года бегут неумолимо, Но сирени бархатная кисть В вашу честь цветет неопалима.
УЧАСТНИК ПАРАДА ПОБЕДЫ В МОСКВЕ 24 ИЮНЯ 1945 ГОДА
После Кронштадта служил в дивизии народного ополчения в г. Ропша командиром пулеметного взвода, получил ранение. Потом были Ульяновск, Горький, Сталинград... в составе 33-го отдельного батальона морской пехоты. Во время службы в Волжской флотилии у Сталинграда снова был ранен. Один осколок до сих пор сидит в его теле у самого сердца. Время от времени он дает о себе знать, но сразу после ранения потребовалось немало времени и усилий, чтобы разработать левую руку... Когда во время нашей встречи я поинтересовалась у А. Петрова, как он попал на парад, он ответил: «Умел хорошо шагать!». Эти слова подсказали, что Александр Асафович, несмотря на всю свое боевое прошлое, человек скромный и не лишен чувства юмора. Ведь вовсе не за четкий шаг и красивый вид (даже сейчас Александр Асафович, несмотря на свой возраст, выглядит подтянутым, бравым). А. Петров, судя по множеству орденов и медалей на его парадном кителе - человек легендарный. Как выяснилось позднее, он - кавалер 29 орденов и медалей, в том числе двух орденов Красной Звезды, двух орденов Отечественной войны I и II степеней, медалей «За отвагу», «За боевые заслуги», «За оборону Сталинграда», «За оборону Ленинграда», «За победу над Германией», медали адмирала Кузнецова, который сумел спасти флот СССР в начале Великой Отечественной войны, и медали Жукова, а также медали «20 лет безупречной службы». Какие бои запомнились ему особенно? Под Ленинградом, потому что самым страшным врагом там был голод. И под Сталинградом, где бои были самые кровавые. Кстати, от Александра Асафовича мы услышали и очень интересную интерпретацию слова «негодяй». Так в годы войны, оказывается, называли моряков, комиссованных по состоянию здоровья, т.е. непригодных к службе. Героическое прошлое А. Петрова не оставляло безучастным прессу, что было видно по газетам 1945, 1978 и 1999 годов. А в мирное время с 1953 по 1961 годы капитан в отставке Александр Асафович трудился в Цимдиниеках. в аэропорту, а также старшим инструктором в школе шоферов. Но самые дорогие воспоминания связаны у него с боевой молодостью и с Парадом Победы. Всего их было пять знаменосцев по числу флотов СССР, и при каждом ассистент с винтовкой в руках. Мы рассматривали фотографии с парада Победы в уже пожелтевшей от времени газете «Красный Флот» за 27 июня 1945 года с характерным для того времени мелким острым шрифтом. Вот каре военных моряков. Впереди пять знаменосцев. Александр Асафович - второй справа. А. Петров вспоминает: «Для участия в параде нас отбирал член Совета Балтийского флота т. Смирнов. Кандидатов в знаменосцы отправили в Таллин, где в течение двух недель проходили тренировки. А воевал я в сводном полку Балтийского Военно-Морского флота под командованием вице-адмирала Фадеева с августа 1941 года. Как участник парада Победы я, старшина 1 статьи, был награжден медалью «За победу над Германией» с особым удостоверением. Такие «красные корочки» получили только участники парада». Александр Асафович припомнил море цветов, ликующие лица, сливающиеся в гул голоса и музыку. Дождь и ветер не помешали проведению парада. Помнит он военные знамена Германии, которые бросали к подножию мавзолея В.И. Ленина.
ОТ МОСКВЫ ДО ПРАГИ И ОБРАТНО Вспоминает участник Парада Победы в Москве в 1945 году Василий Николаевич Алексеев, служивший в годы войны артиллеристом в 354-й стрелковой дивизии.
Сначала тренировались на мортире с деревянными колесами, а потом уже в Калининской области в Ворошиловском лагере началось настоящее обучение. Однажды даже сам К. Ворошилов приехал посмотреть на наши учения. К стрельбе он придраться не мог, но обратил внимание на наш заморенный вид (уж очень скудное у нас было питание) и велел нас подкормить. И хотя артиллерию окрестили «богом войны», наша жизнь не показалась бы никому сладкой. Потому что после того, как выбрана позиция, нам приходилось выкапывать укрытия и для себя, и для орудия, и для снарядов. В начале пушки были на лошадиной тяге. В болотистой местности или на размытых дождем дорогах нам нередко приходилось помогать лошадям. У нас для этого были специальные лямки, как у бурлаков. По иногда, как подо Ржевом, и это не помогало. Тогда на выручку приходили танки. Но потом под Сталинградом нам дали «студебеккеры». Мне повезло, я ни разу не был ранен, хотя прошел дорогами войны от Москвы и Сталинграда, через Украину, Молдавию. Румынию, Венгрию. Но опасностей хватало. Как-то под Харьковом нас бросили на выручку окруженным войскам. Мы заняли огневую позицию, наметили ориентиры, осуществили пристрелку, а тут пригнали дивизион катюш. Они воспользовались нашими данными, постреляли и уехали. А немцы засекли, откуда велся огонь, стали обстреливать. Пришлось срочно менять огневые позиции. Помнится также Яссо-Кишиневская операция. Немцы прознали про то, что румыны перешли на сторону советских войск, сочли их изменниками и стали вести огонь в основном по ним. А воевали румыны бок о бок с нами... Хотя Германия официально акт о капитуляции подписала 9 мая, но в некоторых местах продолжались ожесточенные бои и после этого дня. Оголтелые фашисты не желали признавать своего поражения. Нам было до боли обидно за тех, кто погиб уже после провозглашения Дня Победы. Сам я лишь 11 мая узнал о том, что война закончилась. Это было под Прагой. Слухи о том, что немцы капитулировали, уже витали, но так как у нас велись упорные бои, мы в этом сомневались. Когда до нас дошли официальные вести, была ночь. И я, как многие мои товарищи по оружию, спал в выкопанной в земле щели. Вдруг услышал оружейную пальбу из автоматов. Спросонья не мог понять, что происходит. Потом разобрал крики: «Победа!» «Война кончилась!». Тут и я схватил автомат и стал стрелять в небо. Но окончание войны вовсе не означало, что нас всех тут же распустили и отправили по домам. Дивизию, в которой я служил, направили в Румынию, в г. Кольраши. Там я узнал о решении командования направить меня в Москву на Парад Победы. От нашего полка я был единственным представителем, а от дивизии - 10 человек. Чем я заслужил такое высокое доверие и за что был удостоен двух орденов Красного Знамени и медали «За отвагу»? Судите сами. После войны по призыву партии я поехал восстанавливать народное хозяйство в Латвии. Закончил Ленинградское пожарно-техническое училище и получил направление в Лудзу. а в 1950 году был переведен в Лиепаю, где и прослужил до 1975 года в пожарной части.
НЕЗАБЫВАЕМЫЙ ДЕНЬ ВОЙНЫ Вспоминает Софья Федоровна Бохеник.
Перебирая в памяти годы войны, я долго не могла остановиться на каком-либо особом дне. Ведь на войне каждый день - целая жизнь. Но все же один день выделяется особо, потому что впервые пришлось столкнуться так близко с врагом, который значительно превосходит тебя силой. Жизнь мою нельзя назвать легкой и безоблачной. Мы еще были детьми, когда наш дом подожгли кулаки. Наша мама - комсомолка-делегатка уехала тогда в Уфу на съезд. А мы чуть не сгорели заживо. Отец у меня из цыган. Это от него мне достались буйные кудри и безрассудная отвага. А хорошую военную подготовку перед войной я получила в школе. Там я стала Ворошиловским стрелком и завалила трех волков, сдала нормы ГТО и ГСО. Эти знания и навыки мне очень пригодились на войне. Хотя я, как отличница имела право без экзаменов поступать в институт, я все же пошла на фронт по комсомольскому призыву. Было это в конце зимы 1941 года. Попала я сразу под Сталинград в зенитный полк № 1078, укомплектованный пушками 85 калибра. Всю весну изучали номера на приборе ПУАЗО-3 и копали землю, готовя запасные позиции. В июне, но ночам немецкая авиация стала прорываться к городу и бомбить его. Так для меня началась война. Наступило 23 августа. В 4 часа утра немецкие танки прорвались к Сталинграду и вышли на наши позиции. А стояли мы в 500 метрах от Мамаева кургана и в 400 метрах от разъезда Конный. Наши пушки с оптическими прицелами били без промаха: две осколочными снарядами по самолетам, а две - бронебойными - по танкам. Доставалось и машинам с немцами. В начале было страшно, что нас убьют, а нам всего по 20 лет было. Потом уже смерти перестали бояться, больше страшило, если руки или ноги оторвет. Бой был такой страшный, что при одном воспоминании мороз по коже продирает. Сколько мы в тот день подбили танков и машин с солдатами, трудно сказать. Считать было некогда. Только после войны я прочла в книге, что наш полк подбил 43 танка и около 50 автомашин. Бились мы до подхода подкрепления. За это сражение наш полк был удостоен звания «Гвардейский». Теперь мы уже не имели морального права воевать хуже. После Сталинграда была Курская битва, а потом 2-й Украинский фронт. Закончилась для меня война в Будапеште. К тому времени я была старшим сержантом, комсоргом дивизиона, командиром орудийного расчета. Это значит, что под моим командованием находились шестеро парней. Но приходилось мне и связисткой быть, и кодировщицей. А браг мой Владимир воевал под Ленинградом. Он служил на крейсере «Киров». И во время осады города защищал его с моря. Затем он воевал под Нарвой, Таллином, Лиепаей, Клайпедой и закончил войну в Гдыне. Его не стало в 1970 году. А я после войны пошла в педагоги, хотя в юности мечтала о медицинском институте. Когда потребовался диплом, то самостоятельно засела за учебники, упорно занималась и сдала экзамены за педучилище экстерном, потому что у меня уже была семья, родился сын, и я не могла себе позволить четыре года учебы в училище. Учителем начальной школы я проработала до выхода на пенсию в 1974 году, а там пошли внуки, которым требовалось мое внимание. Но, как и мама, я не могу оставаться в стороне от общественной жизни. Потому с удовольствием работаю с молодежью и ветеранами.
МОЯ ЗАДАЧА БЫЛА – ОБЕСПЕЧИВАТЬ СВЯЗЬ
- Моя жизнь тесно связана с Украиной. Там, в Краматорске, я получил профессию электросварщика. Там, в городе Кадиевка Ворошиловградской области, началась моя трудовая биография, и именно там меня застало начало войны. Я тогда вместе с товарищами жил в общежитии. В воскресенье утром мы пошли на рынок, а в 12 часов по радио объявили о вероломном нападении Германии. Мы верили, что враг далеко не пройдет, что мы сумеем дать ему отпор. Помню, тогда один из моих товарищей, сказал: «Да мы Германию кепками забросаем!» И так полагал не я один. Но в действительно все оказалось не так-то легко и просто, - вспоминает Николай Васильевич Русанов. Через неделю 5 тысяч комсомольцев - парней и девушек - направили на рытье окопов. А враг тем временем все приближался. Стали готовить завод к эвакуации, однако отправить успели лишь первый эшелон. Чтобы не попасть в плен к немцам, Н. Русанов уехал к родителям в Орловскую область. Оттуда его и призвали на фронт в марте 1942 года, хотя Николаю в ту пору было лишь 17 лет. Но был издан приказ: в прифронтовой полосе призывать в армию на год раньше. Повсюду шли тяжелые бои. Так Коля стал связистом. - Когда я впервые попал под обстрел. - рассказывает Николай Васильевич, - то от страха прикрыл голову плащ-палаткой. Теперь-то это кажется смешно и нелепо, а тогда было вовсе не до смеху. Когда огонь стихал, бежал дальше. Ведь моей задачей, а служил я в батарее 76-мм орудий в 74-й стрелковой дивизии 13-й армии, названной позднее Брянской, было обеспечивать телефонную связь, невзирая на обстрел. Со временем, конечно, привык, но на самом деле все же это было очень опасно. И уже одно то, что в нашей батарее служили два героя Советского Союза, говорит о многом. Труднее всего приходилось на Курско-Орловской дуге, где было сосредоточено громадное количество боевой техники. Мы стреляли до тех пор, пока не раскалялись стволы орудий. Там-то и был я удостоен первых двух медалей - «За отвагу!» - высших солдатских наград. И там 8 июля 1943 года во время особо тяжелых боев получил свое первое ранение, но счел его не слишком серьезным и вскоре опять вернулся в строй. И только в 1947 году во время лечения в санатории выяснилось, что в легком у меня - инородное тело, иначе говоря - осколок. Он и до сих пор там. А вскоре после победы на Курской дуге началось освободительное шествие нашей армии. Начали мы с Липецкой области, затем форсировали Днепр. Нелегкая это была задача, ведь эта река необычайно широка. 6 ноября 1943 года наши войска освободили Киев. За участие в освобождении нашей дивизии было присвоено звание Киевской. Наша дивизия участвовала в освобождении Белой Церкви, Умани, Христиновки, Фастова, Чернигова и других городов и сел Украины. Закончил я войну в Чехословакии под городом Брно, пройдя с боями Молдавию, Румынию. Венгрию, где при освобождении города Мешкольц был награжден орденом Красного Знамени. Но на этом мое знакомство с географией не закончилось. За свою жизнь мне довелось служить в Осетии, в Чечне и на Тихом океане, а уже выйдя в отставку, на больших рыболовецких судах Лиепайской базы «Океанрыбфлота» я побывал в Канаде. Испании, Сенегале и Тунисе. Однако лучше Лиепаи, где обосновался в 1959 году, я так и не нашел места.
МЕТКОЕ ПОПАДАНИЕ Рассказывает полковник в запасе Андреи Антонович Жуков.
«Для меня служба в Красной Армии началась еще до войны, в 1940 году, когда я стал курсантом военно-морского артиллерийского училища в Севастополе. В начале 1941 года я проходил практику на батарее, расположенной на берегу Севастополя. Когда начались боевые действия, нас эвакуировали морем через порт Батуми в Ленкорань. Там, на Каспии, наш курс доучивался. Выпустились мы лейтенантами. И снова нас ожидало путешествие, на сей раз на север: Астрахань, Горький, Ладожское озеро. Шел 1942 год. Наш батальон направлялся в Кронштадт на помощь осажденному Ленинграду. Путь пролегал мимо Петергофа, где уже стояли немцы. Поэтому добирались мы до фронта под водой по Неве, на маленькой подводной лодке. Было так мелко, что днище лодки буквально скреблось о песок Ладоги и Невы. Достигли Кронштадта и взяли курс на Ораниенбаумский плацдарм. Мне пришлось принять командование артиллерийской батареей. Стрелять приходилось ежедневно. Наступила зима. На льду стояли рогатки из проволоки, к которым с помощью растяжек были прикреплены сигнальные ракеты. Однажды сработала одна из таких рогаток. Её задели фашистские разведчики. Мгновение... и ракета ушла в небо. Наша батарея тут же получила координаты и команду «Залп!». Мы дали залп из четырех стволов!.. Позднее разведчики подтвердили наше попадание в цель». Таких точных попаданий, а также других боевых заслуг на счету Андрея Антоновича было немало. Об этом свидетельствуют многочисленные награды на парадном кителе. Есть среди них и медали «За оборону Кронштадта». «За оборону Ленинграда».
ЭХ, СКОЛЬКО ВИДАНО И ПЕРЕЖИТО! Рассказывает Павел Григорьевич Галкин.
Наша машина доставляла боеприпасы на передовую. Потом стала поступать американская техника по ленд-лизу. К тому времени я уже неплохо стал разбираться в «студебеккерах», «виллисах» и «шевроле». На дорогах войны доводилось встречать людей, которые потом занимали важные посты. Видел Н.С. Хрущева, маршала С.К. Тимошенко, командующего фронтом генерала И.К. Петрова. Но самой контактной была встреча с военными корреспондентами К. Симоновым и М. Шолоховым. А было это гак... Снарядом убило лошадь. Войны с ножами сгрудились возле нее, чтобы добыть мяса. Вдруг позади них голоса: «А ну отойдите, ребята, дайте и нам!» - говорят Симонов и Шолохов. Отрезали по куску, завернули и положили в походные сумки... Война это не подвиги. Это прежде всего кровь, грязь, вши, грубость. Это неубранные поля, выбитые машинами и танками посевы. У нас, шоферов, были свои преимущества - всегда имелось место для сна - кабина машины. Но от холода даже там было трудно спрятаться. Как же приходилось ухитряться, чтобы не замерзнуть! Засовывали ноги в рукава полушубков, выкручивались как-то, что бы при этом закрыть и остальное тело... Мне довелось воевать на Курской дуге, на Западной Украине, в Венгрии и Чехословакии... Много пришлось повидать на своем веку, порою воспоминания пробегают, как кадры кинохроники: ...Мы в ввосьмером идем в разведку. Ночь. Луна. Идем осторожно, тихо. Но у озера Ильмень хрустнул ледок: мы себя обнаружили. Немцы открыли огонь. Всех положили. Оставшие в живых, хоть и были сами ранены, тянули ползком раненого командира в тыл... Другой эпизод... Бомбят состав с цистернами и бочками с бензином. А наших зениток поблизости нет. Тяжеленые бочки взлетали вверх чуть ли не на 50 метров. И снаряды взлетали и взрывались... Случались и неприятности... В Чехии у скалистых Татр видел частное хозяйство с речушкой, мельницей, дамбой. Пришли мы, завоеватели. Гранатами глушили рыбу, которая всплывала. Ведь с удочкой сидеть было некогда. Мы собирали рыбу, варили уху. Однажды граната разорвалась у самой дамбы и пробила щель. Хлынула вода. Был большой скандал. Хозяева жаловались на бойцов Красной Армии... А когда Италия вышла из войны, то мы видели, как солдаты-итальянцы бросали свои ружья в водоем у сахарного завода, спрашивали у нас дорогу и пешком уходили домой. Так надоела эта проклятая война!
ПОБЕДУ Я ВСТРЕТИЛ В БЕРЛИНЕ Вспоминает Дмитрий Иванович Рыжов.
Война застала меня на Дальнем Востоке, где я служил в инженерных войсках. В армию я пошел добровольцем еще в 1939 году и от курсанта полковой школы успел дослужиться до командира отделения, а затем и до заместителя политрука. 17 января 1942 года наша часть получила приказ об отправке в действующую армию. Целых сорок пять суток добирались мы до Воронежа. Там мы получили недостающую технику, понтоны, зенитные установки для прикрытия переправ, а 22 мая приняли первое боевое крещение. Навсегда мне запомнилась та переправа через Северский Донец на направлении Изюм - Барвенково. Мы наводили переправу в очень тяжелых условиях, так как местность была заболоченной. Нужно было укрепить берег. Приходилось вручную забивать сваи, таскать бревна. И все это под шквальным огнем фашистов. Наша часть тогда понесла огромные потери. Только треть состава осталась в живых. Силы противника значительно превосходили наши. У него было преимущество в танках, и в самолетах. Мы вынуждены были отступать под натиском этих сил. И это больше всего угнетало нас, ведь приходилось оставлять врагу нашу родную землю, города и села. Никогда не забыть взглядов, которыми провожали нас жители покидаемых нами мест. Июль запомнился обороной на реке Старый Оскол, сражением на Дону. В августе перед нами открылись широкие просторы Волги. Все. Дальше отступать некуда. На тот берег Волги фашистский сапог не ступил. Наша задача состояла в том, чтобы паромами переправлять через Волгу живую силу и технику. Но вскоре меня перевели в стрелковый полк замполитом роты противотанковых ружей, затем замполитом батальоном. А «географию» моей боевой службы можно проследить по фронтам, на которых я воевал - Донской, Сталинградский, Центральный, 1-й Белорусский. В 1943 году под Курском был тяжело ранен, но после госпиталя вернулся в свой полк и с ним дошел до Берлина. Так пешком мы проделали путь от Волги до фашистского логова в Германии. Мне довелось принимать активное участие в битве за Берлин. Только сражался я не у стен рейхстага, а в Кепенике - одном из районов города. Там меня и застало известие о победе. Случилось это ночью. В небо взметнулся фейерверк. Конечно, никто не спал. Было всеобщее огромное ликование. Утром все собрались на митинг, затем наши интенданты наспех сколотили огромные столы, застелили их свежими простынями, поставили на столы всю, какая была, снедь. Наступил мир. На улицах у наших полковых кухонь выстраивались длинные очереди берлинцев, и солдаты наливали в миски и чайники еду, стараясь положить лишнюю порцию ребятишкам. А с Берлинского вокзала потянулись на Родину эшелоны с советскими войсками. Мне же пришлось задержаться в Германии. Меня назначили заместителем военного коменданта этапно-заградительной комендатуры в Берлине. Мы охраняли советскую делегацию, прибывшую на Потсдамскую конференцию. Затем был начальником клуба штаба группы советских войск в Германии, а в 1949 году получил назначение в Туркестанский военный округ. Так я попал в самую южную точку страны - Кушку. В начале 50-х годов судьба привела меня в эти края, но пришлось уволиться в запас из рядов Вооруженных Сил, так как дало знать о себе фронтовое ранение. После этого я более 30 лет проработал на судоремонтном заводе, откуда и ушел на заслуженный отдых.
ОБОРОНА СЕВАСТОПОЛЯ И ТРИ ГОДА ПЛЕНА Рассказывает Федор Илларионович Воеводкин.
23 июня меня мобилизовали, и почти год я обучался ускоренно в начале в авиационном, потом в пехотном училищах в Невинномысске и в Житомире. А в мае 1942 года нас, 19-летних лейтенантов, бросили в самое пекло сражения под Севастополем. Оборона Севастополя продолжалась 250 героических дней. Уже через две недели в бою погиб командир роты морских пехотинцев 345-й стрелковой дивизии и комбат приказал мне принять командование. Мы обороняли Инкерман, где в штольнях укрывалось гражданское население города, завод им. С. Орджоникидзе, штабы полков и дивизий и два медсанбата. Защитники несли огромные потери. Когда Инкерман был сдан, наш батальон отошел берегом на оборону Севастополя. 27 июля 1942 года в Севастопольский порт зашел последний военный корабль «Ташкент», доставивший краснофлотцев, которые с риском для жизни спасали уцелевшие и полусгоревшие картины «Панорамы обороны Севастополя в 19 веке», чтобы сохранить их для потомков. 30 июля по приказу Ставки мы отошли на мыс Херсонес. Здесь произошел последний бой. После того, как мы отказались сдаться в ответ на предъявленный немцами ультиматум, на нас обрушился шквал огня авиации, артиллерии, танков, военных кораблей. За четыре часа было убито около 10 тысяч солдат и офицеров. В воздух летела земля с останками разорванных бойцов. Там я был ранен. Всех оставшихся в живых немцы захватили в плен. Военнопленных привели в Бахчисарай, 30 км до него мы шли в палящий зной. Меня, раненого, спас товарищ, т.к. немцы добивали тех, кто не мог идти сам. Медицинской помощи нам никто не оказывал. Лежали на голой земле, пили воду из ручья, где купали лошадей, а румынские и немецкие солдаты стирали грязное белье. Началась повальная дизентерия. Умерших, расстрелянных командиров, коммунистов и евреев (их выдавали полицаи из местных) сбрасывали в ров. И полуживых скидывали туда же... Тысячи и тысячи героев-севастопольцев остались в таких вот рвах. Потом нас перегнали в Симферополь, а оттуда, уцелевших, в концлагерь под Винницей: нужна была рабочая сила прокладывать 60-километровое шоссе от Винницы до бункера Гитлера. Там я проработал два месяца. А потом нас, морских пехотинцев, одетых в тельняшки, (немцы ужасно боялись морских пехотинцев, которых окрестили «черной смертью») сняли с работ. После тщательной санобработки (чтобы мы не занесли заразу в Германию) нас эшелоном отправили в Берлин и прогнали огромной колонной мимо рейхстага, на котором стояли и наблюдали Гитлер, Геббельс. Геринг со своей свитой. Это шла съемка фронтовой кинохроники. Колонна пленных морских пехотинцев выходила через Бранденбургские ворота... Ее потом демонстрировали немецким войскам под Сталинградом для поднятия их боевого духа. А нас вывели на вокзал, погрузили в эшелон и доставили в лагерь. В фашистском плену я находился до 11 апреля 1945 года. Работал шахтером в шахтах Рурского угольного бассейна, на земляных работах возле аэродромов. То была голодная, полная мучений жизнь. Немцы отступали, колонны пленных угоняли в Германию. Конвоир-чех предупредил, что пленных везут на расстрел. И мы человек 20-25 сговорились бежать после заката солнца. Конвоир стрелял нам вслед. За нами гнались немцы с собаками. Почти все были убиты. Удалось уцелеть только мне и моему товарищу. Мы вышли на американское соединение. 9 мая нас передали в расположение наших частей в лагере Заксенхауз. Потом была Украина, Овруч, где нас, бывших пленных, очень долго допрашивали и перепроверяли. Это было очень оскорбительно. По случаю недавнего освобождения Севастополя и празднования Победы нам поверили, вернули награды и воинские звания. А тех, кто не сумел рассеять сомнения, ждали советские лагеря в Магадане, Воркуте. В декабре 1945 года меня уволили в запас. Я закончил Астраханский рыбный институт и институт стандартизации и работал в Лиепайской базе Океанрыбфлот капитаном дальнего плавания.
ОТВАЖНЫЙ РАЗВЕДЧИК И ОСНОВАТЕЛЬ ГАЗПРОМА
Мальчик воспитывался в детском доме с латышским языком обучения в Москве. Учился он хорошо, а мама отбывала срок на Колыме. Родители Гарольда развелись давно, и в ссылке мама познакомилась с будущим бухгалтером известного полярника Папанина. Он стал мальчику отчимом и по возвращении с Колымы занялся воспитанием Гарольда. И это позволило мальчику часто бывать среди легендарных в то время летчиков. Он близко знал Чкалова, Леваневского, Байдукова и других летчиков, чьи имена в то время, когда шла война в Испании, были у всех на устах... Он закончил школу с золотой медалью, но поступить в желанный вуз Гарольду мешало клеймо сына «врага народа». Тогда он решил поступать в Московский институт нефтехимической и газовой промышленности им. И.М. Губкина. Проучился два курса и уехал на практику в Баку. А в это время началась Великая Отечественная война. Студенты возвратились в Москву, добровольцами пошли в военкомат. Москва готовилась к отражению натиска немецко-фашистских захватчиков. Студентов послали рыть окопы и делать противотанковые заграждения на подступах к столице. Позднее этот этап биографии Гарольда Фрицевича был отмечен медалью «За оборону Москвы». Потом была специальная снайперская школа, где готовили разведчиков для работы в тылу врага. Курсантов учили искусству подрыва, минирования, умению маскироваться, входить в доверие, общаться с населением. После обучения группу из 11 разведчиков забросили в Белоруссию, севернее Минска. Перед вылетом их предупредили, что задание очень опасное, что 90 процентов из них могут не вернуться. Перед разведчиками стояли три задачи: не связываться с партизанами, чтобы не попасть в ловушку; вести агитационную и диверсионную работу; искать отставших при отступлении красноармейцев и направлять их к нашим. Разведчикам повезло, что их сбросили с высоты в 1 км, вместо предусмотренных 200 метров. Парашютисты разлетелись далеко от места высадки, они остались без командира, но с грузом, вооружением и продуктами. Везение заключалось в том, что в обозначенном месте группу ждали полицаи, но парашютистов так и не нашли. Разведчики обстреливали колонны немцев, работали с населением. Местное белорусское население их хорошо принимало. Но в боях Гарольд терял товарищей. И вот их осталось лишь трое. Решили пробиваться каждый сам по себе. Один подался в партизаны, другой через линию фронта к своим, а Гарольд подался в Латвию, так как знал язык. Преодолев 200 км, он добрался до своих. Конечно, он подвергся тщательной проверке контрразведчиков в отделении СМЕРШа. Были допросы и очные ставки. Но Гарольд выдержал проверку, и его приняли на работу переводчиком, а потом направили на работу в Уездный комитет комсомола инструктором. Он занимался просвещением, вопросами заготовки леса и продовольствия, а когда война закончилась, подался в Москву. Там возобновил занятия в своем институте и женился на девушке, с которой познакомился еще в 1941 году. Так что в этом 2005 году, супруги Егерманы будут отмечать сразу два 60-летних юбилея! После окончания института Гарольд Фрицевич остался работать в газовой промышленности, посвятив этому 50 лет своей жизни. Он исколесил всю Среднюю Азию, работал в Туркмении. В научных журналах его называют одним из основателей Газпрома СССР. А в 1991 году Г. Егерман перебрался в Латвию, в Лиепаю, где и проживает поныне.
ОПАСНАЯ ПРОФЕССИЯ – МИНЕР Вспоминает Василий Яковлевич Ерощенко.
Родом я из Сальских степей. Ростовской области. Семья наша была большая - шестеро детей. Три брата и отец воевали на фронте, и все остались живы. А меня в армию призвали 12 мая 1943 года. Но еще целых полгода я провел в занятиях всевобуча под Сталинградом. В ту пору мне шел 18-й год. Наиболее подготовленных новобранцев направили в объединенную школу Черноморского флота под Ярославлем. Там нас обучили дополнительно разным специальностям. Я стал минером (это, пожалуй, самая опасная профессия на войне) и получил направление на Балтийский флот в дивизион катерных тральщиков. В нашу задачу входила не установка мин. а их траление. Мы находили и подрывали в море разные мины: магнитные и якорные. Помню свое боевое крещение. Наш катер получил задание протралить пролив под Койвисто в Финляндии. Это было в марте 1944 года. В начале траление проходило спокойно и успешно. В фарватере на определенной дистанции друг от друга шли сразу 16 катеров - весь дивизион катеров минных тральщиков. Каждый из катеров окружали другие – сбоков, спереди и сзади. Вдруг под нашим катером прогремели три или четыре взрыва. Впоследствии выяснилось, что мы задели и оборвали, так называемую, «финскую ловушку». Это был трос, к которому прикреплялись мины. На плаву он поддерживается при помощи пустых стеклянных бутылок-поплавков. Таким образом, был перекрыт вход в пролив с материка до острова. Конец оборванного троса стал наматываться на винты катера. Мы понимали, что выйти из опасной зоны не можем. Наш катер шел к самому центру ловушки. Как доложил наш впередсмотрящий Дима Киппер, и слева, и справа от нас поблескивали донышки бутылок. Последовало еще около восьми взрывов. В темное, ночное время суток мы не работали, а с рассветом операция возобновилась. Во время одного из сильных взрывов катер пострадал, а меня слегка контузило. Придя в себя, я заметил, что наш механик голыми руками, тушит загоревшийся примус. Ему бросили бушлат, чтобы накинуть на примус. Примус удалось потушить, но при этом пролился бензин и загорелась переборка, за которой находились 600 литров бензина. Если бы эта переборка прогорела, то я бы не писал эти воспоминания. Но помимо возгорания были еще и последствия взрыва. Я заметил, что в катер стала поступать вода. Мы пытались откачивать ее с помощью помпы, вычерпывали ведрами, а вода продолжала бурлить. С трудом заделали пробоину и завели с кормы пластырь. Но своим ходом дальше катер идти не мог, так как был поврежден двигатель. На буксире катер доставили в Ленинград на морской завод, а меня перевели командиром отделения минеров на КМ-331. Второй памятный эпизод произошел в г. Хапсала, в Эстонии, в конце июля 1944 года. Наш катер вместе с другими катерами получил задание высадить десант на острове Сааремаа. Нужно было занять остров Даго. Эта задача стояла и перед армейскими войсками. Катера вышли рано, в пять часов утра. Наш катер должен был доставить туда два орудия и боеприпасы. А торпедные катера - десант. Десантники уже вели ожесточенный бой с немцами, когда подошел наш катер и высадил машины с орудиями и боеприпасами. Это было очень своевременно. Следом за нами шли другие катера, поэтому действовали очень быстро. Бой заканчивался. К нам подошел фронтовой корреспондент и попросил назвать фамилии и имена всех членов экипажа катера. К вечеру остров Даго был полностью в наших руках, а нас представили к наградам - орденам Красной Звезды. Но впереди было еще много боевых операций на берегах Балтийского моря. Мы очищали берега и проливы у Таллина, Нарвы, Балтийска, Гдыни, дошли до острова Рюген в Германии...
В ЗАПОЛЯРЬЕ ТОЖЕ БЫЛИ ТЯЖЕЛЫЕ БОИ Вспоминает капитан II ранга Алексеи Михаилович Хохлов.
В семье нас было четверо сыновей - я старший. Жили мы во Владимирской области. Перед войной я закончил индустриальный техникум, стал химиком-аналитиком. Работал на заводе близ города Гусь-Хрустальный. В конце декабря 1939 года, когда шла финская война, меня призвали в армию. Определили в учебный отряд Северного флота. Подготовка проходила на Соловках (Соловецких островах). Там в пяти школах 5 тысяч человек обучали всем военно-морским специальностям, а жили мы в переоборудованных бывших камерах политзаключенных ГУЛАГа. Когда началась война, мы все как один, решили идти защищать Заполярье в составе батальонов морской пехоты. Запали в память кровавые бои за город Полярный, ставший воротами в Кольский залив, где стояли военные корабли Северного флота. Если бы немцам удалось захватить Полярный, наш Северный военно-морской флот оказался бы как в мышеловке. Этого нельзя было допустить! Морозы стояли лютые, поэтому одеты мы были в теплые полушубки, валенки, маскхалаты. Вокруг сугробы, в которые мы зарывались для маскировки. Не раздевались неделями, от этого испытывали огромные затруднения, обовшивели все. Ведь мы просидели там очень долго. Эту ложбину у сопки-314, господствующей высоты на участке, прозвали «Долиной смерти», такая там была мясорубка. Снаряды орудий, бомбы рвались вокруг так, что земля дрожала. В одном из боев и меня тяжело ранило в голову. Перед тем, как померкло сознание, я увидел, как взлетели вверх вместе комьями земли и снега, разорванные тела товарищей. Уцелевшие, оттащили меня в безопасное место. Это спасло мне жизнь. Позднее я узнал, что в том бою уцелели только раненые в начале боя, кого успели унести. Остальные погибли. Тогда три моих товарища: Собко, Кислицын и Толя Торцов стали Героями Советского Союза. Шел ноябрь 1941 года. Когда кровопролитные бои закончились, нам, наконец- то, устроили баню и накормили горячим обедом! P.S.: По боевым характеристикам А. Хохлова направили на курсы офицерского состава, которые окончил в звании младшего лейтенанта. Впоследствии ему довелось служить и на подводных лодках, и на минном тральщике, а в запас он уходил уже капитаном II ранга. Недавно Алексей Михайлович с супругой Галиной Степановной отметили юбилей - 65-ю годовщину свадьбы. А еще А. Хохлов очень любит поэзию и может читать наизусть целые главы из произведений А.С. Пушкина и М.Ю. Лермонтова.
ЗАЩИТНИК ОСАЖДЕННОГО ЛЕНИНГРАДА Рассказ Владимира Павловича Зайцева.
Я еще учился, когда началась война. Стали меня обучать на старшину группы, но не успели доучить. Переодели нас в сухопутное, и влились мы в бригаду морской пехоты под командованием Васякова. Наш полк занял оборону в деревне Мишеево. Перед нами находился нейтральный пятачок земли, размером в 8-10 км. Но мы активно его обороняли, как учил еще Суворов. Это означало, что, несмотря на постоянные обстрелы, нам понемногу удавалось продвигаться вперед, закрепляясь там. Рыли окопы, устраивали блиндажи, доты, подвигались на расстояние минометного выстрела и стреляли. Снарядов не хватало. Проводили разведку боем. Помню, как впервые довелось увидеть немцев... Пошли мы в разведку. Я был впереди. От меня к остальным тянулась веревка. За нее можно было держаться, а также с ее помощью общаться без слов, не нарушая стоявшую полную тишину. Дело происходило зимой и на нас были надеты белые маскхалаты. Я близко подошел к тропинке, по которой должны были пройти немцы. И вот один из них прошел, не заметив меня. Потом еще двое. Я держу оружие на взводе. А немцы присели на корточках в кружок. Один из немцев встретился со мной взглядом, а я только повел оружием. Тут вдруг второй немец показал на меня пальцем. Тогда я дал очередь, опередив противника, а сам свалился назад, в канаву. Успел только рассмотреть, что они вовсе не «белая раса», черноволосые. И что маскхалаты у них отличаются от наших - шапочка у них на касках белая и отдельно от халата... Какая тут канонада началась! Отсиделся я в канаве, а потом отправился к своим. Других разведчиков немцы в тот раз не заметили. А однажды мы взяли языка, но его успели ранить. Несем мы его такого тяжеленого, корячимся, но все напрасно. По дороге он умер. Положили мы его на землю, сняли маскхалат, чтобы достать документы и узнать номер воинской части. Как же плохо был одет тот немец в 1943 году: кофта на нем женская, кальсоны советские, с вышитым именем, и носок был только один, на второй ноге тряпка. А как молодцевато вышагивали они в 1941 году! В эти годы противостояния под блокадным Ленинградом столько всего происходило... На плацдарме самой высокой точкой была вершина горы Колокольная. С нее нас поливали свинцом, не давая приблизиться. Оттуда же лились мелодии цыганских песен, передаваемых по радио, а потом доносились речи. Уже по-русски нам предлагали переходить на сторону немцев. Они ловко манипулировали нашими фамилиями, блефовали, пытались убедить, что тот или иной из советских бойцов уже перешел на их сторону и вот теперь нахваливает немцев, пытается нас уговорить. В ту пору мой 27-летний брат так наголодался в Ленинграде, что после блокады, несмотря на свою дистрофичность, сам ушел на фронт, не желая умирать с голоду. Почти в самом конце войны довелось мне повстречаться с «кукушкой», так называли прятавшихся на деревьях снайперов. Во время подготовки десанта на острова меня ранило в голову. Пуля финского снайпера, к счастью, лишь скользнула по черепу, пробив каску под углом. Второй раз он не успел выстрелить, его атаковали наши. Во время бесед со многими ветеранами доводилось слышать, что самые кровавые бои были под Сталинградом, а самые голодные дни - под Ленинградом. Было настолько голодно, что в окрестностях было съедено все живое. Даже в мышей, голубей и скворцов стреляли, чтобы сварить их и съесть. Вспоминали, как делили хлеб на войне на пайки. Его разрезали на куски, взвешивали на весах из карандаша с подвесками. То были самые точные весы! Мечтали, чтобы досталась корка: она более поджаристая и легкая. Наш паек состоял из двух сухарей (в пересчете на хлеб это 500 г). Но были и хлебные воры. Одного удалось поймать следующим образом: Ножичком слегка настрогали графита с химического карандаша на хлеб. Вот и остались на руках вора трудносмываемые чернильные пятнышки. Был случай, что одного хлебного вора даже расстреляли, вот до чего доводил людей мучительный голод! На войне молодые погибали быстрее. Перед прорывом блокады в живых у нас оставались одни «старики». Но потом столько молодых понагнали! Многие из них были из Сибири. Они рассказывали, что там тоже народ голодает... После войны наша бригада базировалась в Лиепае. Демобилизовался я в 1946 году. Из боевых наград самый дорогой - орден Отечественной войны, а из медалей «За победу над Германией», «За оборону Ленинграда», «За боевые заслуги!».
МНЕ ДОВЕЛОСЬ ВОЕВАТЬ НА СУШЕ И НА МОРЕ Рассказывает Михаил Захарович Романцов.
С октября 1941 по февраль 1942 года я в составе 2-й морской бригады участвовал в обороне Ленинграда, на Ораниенбаумском пятачке. Был стрелком-пулеметчиком, разведчиком во фронтовой разведке. Это удивительно, какую стойкость, мужество и отвагу проявлял личный состав бригады в борьбе с врагом, несмотря на то, что в блокадной ситуации был лишен нормального обеспечения продовольствием. Мы не только надежно удерживали оборону Ленинграда, но и часто атаковали позиции противника. Наша разведгруппа ежедневно проводила рейды в нейтральную зону, устраивала засады против немецкой разведки, которая также появлялась в этой зоне. Однажды нам удалось столкнуться с немецкими разведчиками. Часть их мы уничтожили, остальные отступили на свои позиции. 27 февраля 1942 года во время артиллерийского обстрела я был ранен в голову. На лечение меня направили в Кронштадт, а затем в Ленинград. В конце марта 1942 года по льду Ладожского озера меня вместе с другими ранеными эвакуировали в Архангельск, где продолжилось лечение. А после его завершения меня для продолжения воинской службы направили на Северный флот. С ноября 1942 года до окончания войны служил на эсминце «Разъяренный» в должности первого наводчика зенитного орудия. Мне довелось участвовать в 47 боевых операциях, совершенных кораблем. Главной нашей задачей в эти операциях было сопровождение военных караванов судов союзников, доставляющих в Советский Союз вооружение (танки, самолеты) и продовольствие. Вооружение поступало в разобранном виде, его собирали в Мурманске. А еще нам приходилось часто обнаруживать немецкие подводные лодки и сбрасывать на них глубинные бомбы. Помнится мне также успешная и важная боевая операция нашего корабля, действовавшего совместно с двумя другими эсминцами. Это было в октябре 1944 года. По приказу командования флотом наша группа кораблей должна была направиться к норвежскому порту Вардэ и нанести артиллерийский удар по кораблям и транспортам противника, по казармам, в которых размешались фашисты. Мы выполнили свою задачу и благополучно, без потерь возвратились на свою базу. На следующий день в сводках Совинформбюро сообщалось об этой операции. Затем всему личному составу бригады эсминцев главкомом И.В. Сталиным, была объявлена благодарность
НАСЛЕДНИКИ ЭПРОНА НА ВОЙНЕ Рассказывает Владимир Аксентьевич Семищенко.
Наше поколение зачитывалось рассказами о подвигах эпроновцев. занимавшихся подъемом затонувших кораблей, возведением понтонных мостов, ремонтом повреждений в подводной части морских и речных судов. В годы войны к прежним задачам водолазов добавились новые - осмотр дна, русла рек и каналов, обнаружение мин и их обезвреживание, расчистка фарватера и акваторий портов от мин, обломков и т.д.. Меня направили сначала в Ленинград, затем в Кронштадт на плавбазу, носящую имя «Трефелев». Это был большой корабль, оснащенный всем необходимым для работы водолазов-спасателей, но не имеющий вооружения. В каких условиях приходилось работать? В Прибалтийских водах глубина небольшая. Погружались на глубину от 10 до 20 метров. Снаряжение водолаза нелегкое. Один скафандр весит 60-80 кг. На ногах галоши, каждая весом по 16 кг. Шлем тоже не мене 16 кг весом. Все надетое накрепко закручивается болтами. Особенна опасна работа водолаза в зимнее время, когда он находится в воде под толстым слоем льда, а наверху идет обстрел из орудий. От детонации человек в скафандре может мгновенно погибнуть из-за перепада давления. Чего только не пришлось увидеть там. Тела утонувших людей, после их освобождения из трюма прямо на глазах водолазов увеличивались втрое. Приходилось попадать иногда и в ситуации, казавшиеся безвыходными. Однажды я запутался в бухте пенькового троса. Чудом спасся. Конечно, кормили нас получше, чем бойцов на суше. Даже в голодные блокадные годы нам выдавали по 20 или 40 граммов сыра, колбасы или мяса, иначе мы не выдержали бы сверхнагрузок. Много интересного также довелось мне повидать в годы войны. Как-то еще до того, как Ленинград был взят в кольцо блокады, когда Гитлер рассчитывал войти в Ленинград через Нарвские ворота с помпой, немцы на берегу выстроили огромный оркестр захваченных с собой музыкантов, которые были явно хмельные. И тут подошел линкор «Марат». Мощным залпом он разметал оркестр так, что потом и винтика не нашли на берегу. Тем временем 80 юнкерсов налетели на «Марат» и стали бомбить. Одна бомба попала в цель, но линкор все же наши отбили, и он ушел своим ходом без сопровождения, пришвартовался в Петровской гавани. Фашисты, обескураженные провалом, объявили линкор «Марат» главным врагом Германии и начали на него охоту. Еще сутки продолжались атаки на него с воздуха. До 600 самолетов бомбили линкор. Одна бомба попала в артиллерийский погреб, и взорвалась многотонная башня. Корабль был частично затоплен, сел на грунт. Дивизиону водолазов-спасателей потом пришлось поднимать «Марата», ставить его на плав, ремонтировать... Помню еще, как в 1944 году наши корабли засекли немецкую подлодку и заставили сесть на грунт. По переговорному устройству предложили экипажу сдаться. Немцы ответили отказом. Тогда послали водолазов-спасателей для поднятия лодки, чтобы отбуксировать ее в наши воды. Немцы не сдавались, тогда пришлось нам вырезать люк и взять в плен команду. Оказалось, что это была самая современная в ту пору немецкая подводная лодка! За годы войны и первые послевоенные годы нами были найдены и обезврежены в прибрежных водах Балтики тысячи мин и бомб. Приглашали нас и для работы в Польше. Я и сейчас хорошо помню дно у порта Гдыня. В Ригу прибыл в 1944 году по распределению для очистки русла Даугавы. Силами водолазов-спасателей был поднят со дна понтонный мост».
P.S.: Сейчас Владимиру Аксентьевичу, о котором в свое время писали во многих газетах, и который много лет проработал в Лиепайской Зимней гавани, более 80 лет. Болезнь сковывает его движения, но память сохранилась хорошая. Он собирается написать воспоминания о своем боевом пути. И супруга его Антонина, неутомимая помощница, еще здравствует, оберегает своего воина.
ОХРАНА АЭРОДРОМОВ – ДЕЛО ЖЕНСКОЕ Из воспоминаний Анны Ивановны (Калугиной) Полецкой.
Перевооружением и заправкой самолетов занимались другие специалисты. Нашу службу нельзя было назвать легкой и приятной. Постоянно на холоде и сквозняках. Даже теплые ватные штаны не всегда спасали. Осенью 1944 года у меня участились приступы малярии, в связи с этим меня перевели в столовую. Девушкам на войне приходилось нелегко, потому что они постоянно находились в окружении мужчин. И некоторые из них вели себя просто нахально. Однажды такой нахал так разозлил меня, что я едва не воткнула в него находившийся в руках столовый нож. Правда, этот человек потом одумался, просил прощения...
ТРИЖДЫ СМЕРТЬ ПРОШЛА МИМО Вспоминает Елизавета Григорьевна Семенчева.
- В моей памяти из военной поры более отчетливо сохранились три эпизода, которые объединяет одно: мне повезло, смерть прошла мимо...
...Как-то мне доверили деньги, которые я должна была передать офицерам. Мимо проезжал знакомый шофер, в грузовике у которого стояло множество пустых бочек из-под горючего. Идти мне нужно было далеко, а тут такая оказия. Почему бы не подъехать, думаю, и села в кузов. Вдруг в небе появился «мессершмит», пролетел вдоль шоссе, заметил грузовик и стал пикировать на нас. Бывалый водитель ловко увертывался от пуль с самолета, но пустые бочки при этом катались по кузову и больно били меня по ногам. Когда «мессершмит» удалился для разворота, чтобы добить машину (наверное, решил, что в бочках горючее), мой шофер дал такого газу, что немец только пыль на дороге увидел. Но как же болели у меня ноги после этой поездки, все в синяках были.... А однажды судьба на войне преподнесла мне огромный подарок в виде неожиданной встречи с сестрой. Мы оказались в машинах, ехавших по дороге навстречу друг другу. Мы и не рассчитывали на такое везение, но обе успели заметить друг дружку, хотя сестра сидела в кабине машины, а я в кузове. Я застучала по крыше кабины, чтобы водитель остановился. А машины успели уже далеко разъехаться. Метров двести нам пришлось бежать, пока встретились. Ну, совсем как в фильме «Баллада о солдате». Разговаривать долго нам не пришлось. Всего лишь несколько секунд. Мы успели условиться о встрече после войны. Но какая же это была радость!..
ЭПИЗОДЫ ВОЙНЫ Рассказывает Анна Алексеевна Ворог.
Нас, девчонок, на фронте не баловали, считали равноправными бойцами. У нас были также равные со всеми права в преодолении трудностей. Помню экспедиторские поездки за провиантом: в кабину машины набьется по трое мужиков, а нам, двум девчонкам надо было ехать в кузове. Мы посменно дежурили, охраняли провиант. Так и ехали под дождем, на холоде. Войска 3-го Украинского фронта шли через Калмыцкие степи на Сальск, потом на Ростов, через Украину, Крым. Командовал нами маршал И.X. Баграмян. Потом нас перекинули на другой фронт под командование маршала Ф.И. Толбухина. Очень запомнился Крым. Наша часть получила приказ занять плацдарм на Перекопе. Днем наводили мосты, а ночью вражеские самолеты бомбили, уничтожали переправу. И так продолжалось много дней. Находились предатели, которые сигналами наводили немцев на цель. Когда удавалось схватить предателей и шпионов, трибунал приговаривал их к смертной казни через повешение. Нам случалось бывать при этом. Как-то во время казни троих приговоренных, когда двоих уже повесили, веревка у третьего оборвалась. Ему сохранили жизнь. Так уж устроена человеческая память, что наряду с ужасами сохранились и забавные эпизоды. Это было там же в Крыму. Мы спали после боя на земле. Под утро крадется хозяин хаты, что-то ищет, роется в земле. Выкопал четверть (это такая большая бутыль) горилки. Бойцы не могли простить себе, что не догадались о схроне. Мне как-то всегда удавалось договариваться с людьми. Я попросила хозяев покормить нас. Хозяйка нажарила много мяса. Бойцы наши (в том числе и моя подруга) под рюмочку славно поели. Наутро подруга спрашивает: «А где жеребенок, что тут бегал вчера?» Я отвечаю, мол, вы ж его съели вчера. Как ей, бедной, было плохо потом. А бойцы хохотали, поддразнивали, ржали жеребенком... Война для меня закончилась в Литве. Мы долго стояли на одних позициях. Успели подружиться с местными жителями. Нас хорошо принимали. Завязалась дружба и потом долгие годы длилась переписка...
ЛЕНИНГРАДЦЫ МЕНЯ НЕ ЗАБЫВАЮТ Рассказывает Виктор Васильевич Пахлов, кавалер ордена Красной Звезды, награжденный медалями «За оборону Ленинграда», «За взятие Кенигсберга», «За Победу над Германией» и др.
Война застала меня в Городище Орехово-Зуевского района, где я проходил практику после окончания торгового училища. В тот памятный день я зашел в магазин за покупками. Услышанное потрясло меня до глубины души. Нас растили патриотами, внушали, что мы сильны и непобедимы. Поэтому в первый момент трудно было понять и осознать происшедшее. Казалось, вот пройдет несколько дней, и все станет на свои места. Но проходили не дни, а недели, и ничего не менялось в лучшую сторону, наоборот, положение все больше усугублялось. По приказу главнокомандующего все молодые люди, достигшие 16-летнего возраста, должны были пройти военную подготовку. В нашем поселке создали учебный центр, где мы изучали устройство гранаты, винтовки, пулемета. К осени, когда враг приблизился к Москве, все учебные заведения закрылись, а нас направили на трудовой фронт, где я провел три месяца. Где-то поблизости находилась и моя будущая жена Зинаида, с которой мы познакомились в Городище и поженились после окончания войны. Она рассказывала, что бесконечное рытье окопов и укрытий изматывало, а немцы забрасывали листовками: «Дорогие дамочки, не копайте ямочки. Придут наши таночки, раздавят ваши ямочки». 9 октября 1942 года меня забрали в армию, а уже 13 октября нас на малых судах переправили через Ладогу в блокадный Ленинград. Нас прибыло несколько тысяч человек. Город показался нам вымершим, потому что на улицах не было видно ни души. Только снаряды свистели и бомбы сыпались на город. Все ребята рвались на фронт. Меня направили в 101-ю морскую ж/д артиллерийскую бригаду в 18-ю отдельную артиллерийскую бригаду. Интересно, что перед началом войны эта бригада размещалась в Лиепае, а в конце войны бригада вновь возвратилась в этот портовый город, так я вместе со своим орудием и оказался здесь. (В настоящее время это орудие находится в Москве в музее на Поклонной горе и В. Пахлов побывал там вместе с внуком). Но вернемся в осажденный Ленинград. Наша батарея состояла из трех орудий, которые передвигались в основном по железной дороге. Порой приходилось останавливаться и в лесистой местности, где было не менее безопасно. Поэтому, как только мы прибыли, у меня поинтересовались насколько хорошо я владею личным оружием. Ну я и показал - одним выстрелом из карабина снял белку, появившуюся на высокой сосне. Примечательно, что за всю войну я так и не получил ни одного ранения, хотя однажды меня контузило во время налета фашистской авиации. Меня взрывной волной сбросило с платформы, с которой я сгружал уголь для бронетранспортеров. Бои шли очень жестокие, но выматывали не они, а топтание на одном месте. Казалось, что война уже никогда не кончится. Немного легче стало, когда узнали об освобождении Сталинграда. Да и сами мы добились некоторых успехов. Первый прорыв блокады шириной 7 км и длиной 25 км был сделан в середине января 1943 года. Тогда стояли морозы свыше 20 градусов, но стволы орудий все равно раскалялись от выстрелов. Перед окончательным прорывом блокады, в июне 1944 года, было особенно тяжело. Земля ходуном ходила под ногами от разрывов снарядов. 13 октября освободили Ригу, и батарею, в которой я воевал, перебросили туда. Новый год мы встречали в Кемери, в санатории, где во время войны не раз отдыхал Геббельс. Войска уже продвинулись далеко на запал, а в Латвии еще оставался Курземский котел. Мы взяли его в кольцо. Наше орудие стояло возле Руцавы. После ликвидации котла нас перебросили к Кенигсбергу. По дороге туда на станциях поезда осаждали немецкие дети, просившие хлебушка. И наши моряки, паек которых был довольно скуден, кормили детей, потому что те ни в чем не виноваты. Тогда как в России, в освобожденном Подмосковье детям приходилось ох, как нелегко. Зина, которую назначили заведующей Неверовской начальной школой (тогда она еще не была моей женой), рассказывала, что здание школы было разбито, и за месяц до начала занятий не имелось ни книг, ни тетрадей, ни парт. Зима 1942 года была голодной и холодной. И больно было смотреть на учеников. Некоторые из них не в состоянии даже были посещать школу. И тогда их учителям приходилось делиться своим скудным пайком. А дети при случае делились кусочками свеклы, которая заменяла хлеб.
МЫ ОХРАНЯЛИ НЕБО В ОСАЖДЕННОМ ЛЕНИНГРАДЕ Рассказывает Валерия Александровна Кубасова.
Нам приходилось ломами вырубать лед в бомбоубежищах, искать там обессиленных, уцелевших детей и стариков. Другие команды подбирали убитых и умерших. Их свозили грузовиками в прачечные, а потом закапывали в большие рвы. Уже после 27 января 1944 года, когда была снята блокада Ленинграда, погибшие были перезахоронены на Пискаревском кладбище. Нам, служащим саперной роты, приходилось участвовать в поиске и обезвреживании упавших неразорвавшихся снарядов и бомб. Однажды неопытный человек взялся за обезвреживание такого снаряда и подозвал весь взвод посмотреть. Это было нарушением техники безопасности. Произошел взрыв и погиб весь взвод. После этого обезвреживанием снарядов и бомб занимались только самые опытные саперы, а девчата должны были лишь откапывать неразорвавшиеся снаряды и бомбы из-под снега и земли. Дежурство было круглосуточным. Но самым главным для дружинниц МПВО было дежурство на смотровой вышке. Она находилась на самом высоком здании района и представляла собой застекленную будочку, где имелись журнал, телефон, песочные часы, противогаз, прибор для определения направления ветра. Дежурная каждые 15 минут должна была докладывать результаты наблюдения: замеченные дым или огни красных, зеленых ракет, сообщать о силе и направлении ветра. Сведения поступали в Пулковскую обсерваторию. Однажды во время моего дежурства снаряд пролетел над самой вышкой, где я находилась. Он не попал лишь потому, что слишком маленьким был наш пост наблюдения. Помимо дежурств нужно было еще посещать занятия и работать: пилить дрова, разбирать завалы бомбоубежищ. Жили мы в казарме, имели рабочую карточку, а после снятия блокады Ленинграда нас включили в состав действующей армии. Жить стало полегче, потому что стала поступать помощь от союзников: тушенка, шинели, ботинки. Порой мы даже подсмеивались над сложившейся ситуацией, когда наши девушки стояли на вахте с канадскими ружьями, в английских шинелях, а питались американской тушенкой. Но становится грустно, когда думаешь, где же была эта помощь годом раньше? Мама моя самое тяжелое время пережила в Ленинграде, а потом была эвакуирована. Мы с нею встретились лишь в 1945 году. Брат был призван в Красную Армию. Он первым обосновался в Латвии, а потом выписал к себе маму. Я перебралась в Лиепаю в 1948 году. Стала работать телефонисткой и отдала этому делу 40 лет своей жизни».
ЛУЧШИЙ ПОДАРОК – ЧУГУНОК КАРТОШКИ Вспоминает Татьяна Алексеевна Нечаева (Петухова), награждена медалью «За оборону Ленинграда».
В последний студенческий год ради хлебной карточки устроилась на работу. И однажды мне пришлось принимать роды при лучине, так как не было электричества. Началось кровотечение, а роженица в валенках. Я бросилась стягивать их, не сообразила, что проще их разрезать. А мне говорят, мол, не надо, она уже мертва. Вышла я из стен института врачом - терапевтом, стала работать в больнице им. Куйбышева. Все мы тогда были дистрофиками, еле живыми. А в 1943 году меня со спецзаданием направили на Ладожское озеро в должности начальника санчасти. Я отвечала за более чем тысячу человек на оборонных работах (валили и грузили лес), вместе с небольшим штатом мы оказывали необходимую помощь при несчастных случаях. Там было немного лучше с питанием, чем в Ленинграде... Я постоянно возвращаюсь в памяти в блокадное время и удивляюсь, как такое можно было пережить? Как-то в трамвае кондукторша, увидев, во что я обута, подарила мне старые мужские валенки. Были они уже подшитые, подошва отрывалась. Но я нашла веревку, подвязала подметки, и стали эти валенки моим спасением... Конечно, тучи самолетов в небе, взрывы, смерти вокруг – все это было кошмарно. Но незабываемый кошмар всей войны - вши. Они были везде. Их стряхивали, давили, прожаривали одежду над огнем... Однажды во время такого занятия мы вдруг упали на пол. То было прямое попадание в дом, и нас отбросило ударной волной. Спасались мы, как это ни покажется кому-то странным, в туалетах. Там было безопаснее, кругом стены крепкие. Еще один кошмар блокады – голод. Мы были настолько истощены, что теряли человеческий облик. Трамваи не ходили, все передвигались пешком и падали замертво, выбившись из сил. Шла я однажды по улице и увидела мертвого мужчину в пальто с красивым воротником и в меховой шапке. Он, вероятно, умер совсем недавно. А когда возвращалась обратно, этот мужчина лежал все там же, но уже раздетый и истерзанный. Кто-то отрезал мяса на холодец... Меня от смерти спасла моя сестра, едва живая я все же добралась до нее. Был как раз канун моего дня рождения. Когда у меня спросили, чего ты хочешь в подарок? Я ответила: чугунок картошки! И о, чудо! Мечта моя сбылась. Но... мне дали только одну картофелину. Потом через час или два еще одну. Слишком опасно для желудка было сразу много пищи. Одна женщина так дорвалась до хлеба. И съела-то всего один лишний кусок, как тут же умерла. Помню, как я ходила вокруг чугунка и поглядывала на часы. Как же медленно тянулось время... В 1946 году мужа – командира дивизиона минных тральщиков Михаила Павловича Нечаева, перевели в Лиепаю. Он трижды подрывался на минах, но не погиб, дожил до начала третьего тысячелетия и лишь тогда ушел из жизни.
«ЧЕРНАЯ СМЕРТЬ», или ВСЮ ВОЙНУ НА ПЕРЕДОВОЙ ЛИНИИ Ветераны Великой Отечественной войны супруги Фрольцовы - Анна Альфредовна и Василий Яковлевич Фрольцовы - ленинградцы. Оба героически защищали свой родной город на Неве. Мать Василия Яковлевича была учительницей, а отец - рабочий радиостанции. Он был в числе тех, кто в 1917 году штурмовал Зимний, а в 1941 году ушел на фронт и погиб при форсировании Днепра. А как же сложилась судьба самого Василия? Вот что он рассказал:
Многое я сейчас уже не помню в подробностях, но было у меня два товарища. Один погиб в бою, умирал на моих руках. А второго я раненого тащил в госпиталь. Мне удалось вытащить осколок, который застрял у него в голове. Это спасло товарищу жизнь, за что он меня потом благодарил. От волнения Василий Яковлевич говорил очень скупо, но несколько отошел, когда жена достала старые, уже пожелтевшие газеты. Вот газета «Правда» за 1948 год. В заметке «Мужество советских моряков» описан один из эпизодов войны на Балтийском море. Миноносец «Славный» проводил эвакуацию защитников полуострова Ханко (Гангут, близ Выборга) и вдруг наскочил на мину. Взрыв, корабль пошел ко дну. Из 370 человек, находившихся на борту, в живых остались лишь 23, в их числе Василий Фрольцов. Он и сейчас не понимает, как ему удалось тогда продержаться в холодной воде 4 часа и при этом еще помогать другим, подбадривать их. Вдруг тонущие заметили, что к ним направляется судно. Потянулись минуты тревожного ожидания: свои или фашисты? Судьба оказалась на этот раз к ним милостива, то были наши. Их встретили криками «Ура!» Тонущих подобрал торпедный катер, а уже через сутки Василий Яковлевич и его спасшиеся товарищи были в строю на новом корабле. Василию Яковлевичу довелось воевать и на суше. Он имеет множество боевых наград. В мае 1963 года «Советская Латвия» поместила о нем статью под названием «Черные бушлаты». В черные бушлаты были одеты морские пехотинцы, которых немцы за бесстрашие и героизм прозвали «черной смертью». Тогда же о В. Фрольцове писала Лиепайская газета «Коммунист». В статье рассказывалось, как особая бригада морской пехоты, в составе которой находился и В. Фрольцов, защищала Ленинград, а также описывалась удивительная встреча. Стояла суровая зима 1941-1942 года. Связной В. Фрольцов прибыл в штаб с пакетом донесений, а когда вышел из землянки, навстречу ему попался человек в форме старшего лейтенанта. То был отец. Оба крепко обнялись. Тогда они не знали, что видятся в последний раз. Брат Василия Яковлевича тоже погиб на войне.
ДА РАЗВЕ Ж ТАКОЕ ЗАБУДЕШЬ?! Рассказывает Анна Альфредовна Фрольцова
Приносили детей иногда матери, иногда случайные прохожие, подобравшие их на улице. А забирать детей было некому, у многих матери умерли дома от холода и голода. Но больница продолжала работать. Мы грели воду, отыскивая для этого топливо. Детей, спасая от холода, заворачивали, как могли. Кормили их сносно, хотя сами мы получали свои 125 граммов хлеба в сутки. Лакомством считалась «сухарная каша». Это была разбухшая в кипятке смесь размолотых сухарей с сухим соевым молоком. Его и бульонные кубики присылал нам Международный Красный Крест. Мы дежурили в больнице сутками. Домой ходить боялись. Видели на улице трупы с отрубленными ногами. Некоторые ничем не брезговали лишь бы выжить. Вот и использовали трупы, которые не успели убрать... В апреле 1942 года в один из корпусов больницы во время вражеского налета попала бомба. Здание раскололось пополам. Как сейчас вижу: кровати с детьми сползают с этажей на землю, а мама с персоналом бежит вытаскивать уцелевших детей из развалин. С неба разлетаются листовки, где написано по-русски: «Немецкая армия поздравляет вас с Пасхой!» У мамы случился шок. Она больше не могла работать... Но вскоре стало немного полегче. Больше стали давать хлеба, кроме того весна на дворе, трава стала расти. Помню нам выдавали по 0,5 кг крапивы на супы и оладьи. Спасала нас Ладожская «Дорога жизни». Как только стало возможно, мы с мамой эвакуировались в Красноярский край...
УШЛА НА ФРОНТ ДОБРОВОЛЬЦЕМ Вспоминает Валентина Николаевна Калашникова.
- На трудовой фронт - рыть противотанковые рвы - меня призвали в 1941 году, но я самовольно ушла оттуда, так как заели вши. Меня послали работать в колхоз и учиться на счетовода. Позднее в Ярославле я вступила в женский полк, который формировался из 250 девушек. Шесть месяцев я училась военному делу. Сначала была писарем в полку. Днем писала, а по ночам стояла на посту у зенитки. Спали мы урывками. Стрелять тоже приходилось. На всю жизнь мне запомнилась учебная тревога. Я тогда только переболела, была очень слабой и не усвоила хорошо работу зенитки. Едва до беды меня это не довело, так как я по ошибке все 50 снарядов выпустила по своему эшелону с ранеными. Хорошо, что стрельба была неточной. Под откосом образовалась огромная воронка. Хорошо, что жертв не было. До сих пор со стыдом вспоминаю этот случай. Зато это стало прекрасным уроком на всю оставшуюся жизнь. Каждому делу нужно учиться прилежно...
САМЫЙ СКРОМНЫЙ ЮНГА Рассказывает Владимир Кузмич Леонтьев о своем боевом товарище Альберте Бурковском.
Патриотический настрой в первые годы войны был столь велик, что мальчишки в возрасте 10-15 лет бежали на фронт при первой же подворачивавшейся возможности. Поэтому Наркомат Военно-Морского флота и ЦК ВЛКСМ в ответ на многочисленные просьбы и письма мальчишек приняли решение о создании школы юнг, и 25 мая 1942 года по приказу наркома ВМФ СССР такая школа была создана. Это была самая молодая воинская часть, которая располагалась на Соловецких островах, а штатная численность переменного состава достигала 1500 человек. За время войны школу окончили 4111 человек. Более тысячи из них погибли в боях. Сейчас юнг осталось в живых не так уж много, но они следуют тем курсом, что был задан им в Соловецкой школе юнг. О том, что собой представляют выпускники этого учебного заведения, можно судить хотя бы потому, что из 128 бывших юнг, прибывших на 60-летний юбилей школы, пятеро были Героями Советского Союза и Социалистического Труда, а трое - адмиралами. В нашем городе сегодня проживают два юнги: я и мой товарищ Сергей Огурцов, у которого шесть боевых наград: два ордена Отечественной войны, орден боевого Красного Знамени, два ордена Красной Звезды и медаль Ушакова. Но рассказать мне хочется об Альберте Бурковском - самом скромном юнге нашей роты. До поступления в нашу школу он уже успел побывать участником обороны Одессы, Севастополя, Сталинграда, дважды был ранен. За свои боевые действия он был удостоен ордена Красной Звезды и двух медалей. Но об этом он никому не рассказывал во время учебы на Соловецких островах. А однажды на торжественном построении вышел перед строем командир. На груди у него сверкает орден Красного Знамени. Но тут вызвали юнгу Альберта, а у того на груди орден Красной Звезды и медали «За отвагу» и «За боевые заслуги». Сейчас Альберт Бурковский кандидат медицинских наук, доцент и председатель общества ветеранов 13-й Гвардейской стрелковой дивизии, живет в Волгограде.
СЫН БЕЛОРУССКОГО НАРОДА
После войны А. Федоренко долгие годы служил под Семипалатинском, занимаясь испытанием ракет и самолетов, а затем получил направление в Лиепаю. Здесь он продолжал службу в Паплакской школе младших командиров. Более 10 лет майор в отставке бессменно возглавлял городскую организацию ветеранов, так как его уважали и вновь и вновь оказывали доверие, избирая на этот пост. Он всегда деликатно и терпеливо решал сложные проблемы, умел войти в положение каждого ветерана, помочь, разделить чужую боль, но в конце 2004 года Александра Киреевича не стало.
ДИТЯ БЕЛОРУССИИ И ЛАТВИИ Рассказывает Алевтина Яновна Абеле.
- Мои родители, безземельные крестьяне, уехали из Латвии в начале 20-годов. Купили участок земли в Полоцкой области, осели там. Обзавелись домом, хорошим садом, пчелами. Мама любила ткать, вышивать, вязать. И в доме было много всяких рукоделий. Мне помнится, как хорошо жила наша семья. Я уже пошла в школу, когда началась коллективизация на селе. И в одночасье все рухнуло. У нас отобрали все, нажитое трудами, даже мамины рукоделия. Нам удалось избежать выселения, доказать, что мы не были эксплуататорами, вступили в колхоз... А там работать приходилось «за палочки», т.е. за трудодни. Что останется после выполнения обязательных сельхозпоставок государству, то и делили на всех с учетом заработанных семьей трудодней. В 1940 году я закончила семилетку и начала работать в колхозе, а в 1941 году меня мобилизовали в армию. Со своей воинской частью я прошла Белоруссию, Польшу, Германию. Лишь 20 км не дошла до Берлина. Приходилось мне быть и связисткой, и официанткой, и воевать тоже. В своей части я была единственной латышкой, но никто меня не обижал. А белорусы и латыши по своему менталитету очень схожи. Мы все одинаково переносили тяготы и лишения войны, страдали от вшей, жили в лесах. Но спасала нас дружба. Родители оставались на оккупированной территории в Белоруссии, а когда их освободили и война кончилась, они списались с родственниками из Цесиса, получили вызов и переехали в Латвию. Так я вернулась на землю отцов. Уже скоро будет 60 лет, как я живу здесь. На свой 50-летний юбилей, в 1975 году, съездила в Полоцк, побывала на своей родине. На месте прежней красивой усадьбы уже ничего не осталось. Ветры перемен пронеслись над страной. Сейчас я уже почти не выхожу из дому, болят ноги, застуженные на войне. Но в доме у меня полно всяких растений, которые напоминают мне о прежнем нашем садике в Белоруссии.
БЕЛОРУССКИЙ ПАРТИЗАН И БОЕЦ Рассказывает Иван Илларионович Тарасов.
Жители села работали в своем хозяйстве. Тайком снабжали партизан продовольствием. Распоряжались в селе полицейские, назначенные немцами из местных. Им пригрозили, что в случае неподчинения уничтожат их семьи. Приходилось служить врагу, но после войны их наказывало и советское правительство. В лесу успевшие укрыться люди строили землянки, занимались самоснабжением, захватывая у немцев продовольствие и оружие. Приходилось и убивать немцев, и брать их в плен. Доводилось также хоронить своих. Могилы рыли неглубокие, заворачивая тела в плащ-палатки, потому что гробов в лесу не было. Ребята и мужчины ходили на задания: подрывали вражеские поезда, захватывали «языков», поддерживали связь и т.д.. А женщина и девчата убирали территорию, готовили еду, стирали, ухаживали за ранеными.... Дисциплина была железная, но жили мы дружно. В Белоруссии война погубила каждого четвертого жителя. (В Хатыни этот факт отражен в одном из памятников: на квадрате земли в трех углах стоят деревца, а на месте четвертого горит вечный огонь и звучит колокол...). В 1944 году Белоруссию освободили советские войска, и остатки Гомельского партизанского отряда, где я находился, влились в 1-й Белорусский фронт, который закончил войну в Прибалтике. 12 мая 1945 года мы оказались в Лиепае. Нам было поручено в Тосмаре разминировать немецкий склад продовольствия. Там были и консервы, и конфеты, и многое другое. Неплохо запаслись немцы! Видать, думали надолго здесь оставаться. В то время в Лиепае не слышали слова «оккупант». Красная Армия была освободительницей от фашизма! Это в наши дни в нынешних самостоятельных государствах, которые недавно входили в состав СССР, начинают переписывать историю и называть оккупантами освободителей. Хотя в последнее время я стал плохо видеть, но слухом не обделен. И трезвостью мышления тоже. Поэтому я в курсе происходящего, и могу сопоставлять факты... За участие в Великой Отечественной войне я был награжден орденом Отечественной войны II степени и медалью «За победу в Великой Отечественной войне 1941¬45гг.», а также целым рядом юбилейных медалей, последнюю из которых в честь 60-летия освобождения Белоруссии вручил недавно посол Белоруссии в Латвии.
ВСТРЕЧА НА ЭЛЬБЕ Рассказывает Андрей Николаевич Финажонок.
- Родом я из Псковской области. После окончания восьми классов был призван в Красную Армию. Уже шла война. Нас направили в г. Ковров в школу связи, а затем дорога повернула на Запад, в Польшу. Там новобранцев принял прибывший с берегов Волги героический 174-й Перемышльский гвардейский артиллерийско-минометный полк. Помню как трудно, с непрерывными боями мы продвигались на Запад по 50-70 км в сутки, неся большие потери в технике и боевой силе. Приходилось окапываться самим и делать укрытия для орудий. Стреляли по танкам и немецким солдатам. Едва стихал бой, раздавалась команда: «Вперед!» И снова нужно окапываться. Иногда при передислокации засыпали прямо на ходу... И вот Германия, г. Хемниц. Война закончена. Встретились советские и американское войска. По этому случаю устроили великое торжество. С обеих сторон гремели оркестры. Было накрыто бесчисленное множество столов, на которых стояли и выпивка, и закуска: безвкусные пресные американские консервы и привычная вкусная еда их наших полевых кухонь. Мы тогда неделю отдыхали от боев, смывали с себя пыль и пот, чистились, переодевались. Вручались награды. Правда, на весь наш полк поступило всего 10 орденов. Их получило командование. Русские и американцы также награждали друг друга. Мы же, солдаты, свои медали получили позднее, дома. А потом была строгая медкомиссия. Всех больных и раненых долечивали там же, на чужой территории, в гарнизонных госпиталях. А здоровых погрузили в эшелон - и на Восток! Вначале была Венгрия, г. Кондрос - это в 140 км от Будапешта. Затем пересадка в другой эшелон - и на Западную Украину! Пришлось повоевать с бендеровцами. Там погиб мой старшина, заслуженный боец, который прошел всю войну. Нам, солдатам, запрещалось там ходить поодиночке и без оружия. После Закарпатья поезд, на котором везли нас, от станции Брест до станции Уфа, следовал безостановочно. Тут нас окончательно разоружили, но это был еще не «дембель». Из Уфы меня направили в Москву за новым назначением. Меня зачислили на флот. Службу проходил на торпедных катерах. База находилась на Соловецких островах. Заходили мы в Мурманск, Архангельск... В нашу задачу входило траление мин в северных морях. Какие только мины нам не попадались: и якорные, и электромагнитные (самые опасные). Экипаж состоял из 100 моряков. Тральщики шли дивизионом, соблюдая строгую дистанцию. Прочесывали дно моря глубинными бомбами, которые сбрасывали на полном ходу. Они взрывались в определенное время, подрывая уцелевшие мины. А демобилизовался я, спустя семь лет. За участие в боевых действиях имею следующие награды: орден Отечественной войны, а также 12 боевых и юбилейных медалей. Год я отдохнул в Идрице Псковской области, а затем поехал в Латвию, где в Риге жила сестра. Я закончил школу штурманов дальнего плавания, и Министерство рыбной промышленности направило меня в Лиепайскую базу «Океанрыбфлота». Ей отдано 45 лет моей жизни. Немало довелось мне поплавать по разным морям и океанам, по полгода проводя на судах. За свой труд был удостоен звания «Заслуженный деятель Латвии», а также золотых часов и машины «Волга», и ордена Трудового Красного Знамени.
ДАЛИ ОТПОР АМЕРИКАНЦАМ В ВЕНЕ Рассказ Александра Трофимовича Гущина.
- Я - выходец из крестьян, а родом из Пензенской области. Учился мало, пришлось помогать родителям. Работал в колхозе: пахал, сеял, копнил сено, убирал хлеб... Помню, в 1939 году выдался очень хороший урожай зерновых. Много хлеба тогда дали нам на трудодни. На войну я попал в 1942 году. Меня призвали в армию, около месяца в полковой школе в Саратовской области готовили на артиллериста, потом отправили на фронт. Сначала он назывался «Степной», так как мы стояли на Дону. Потом фронт стал называться «Воронежским», еще позднее - «Сталинградским». Часть, в которой я служил, стояла лишь на подступах к Сталинграду, а потом ушла на Запад, а обороняли город другие... Мы дошли до Молдавии, и тут меня ранило в ногу. Но я не пошел в госпиталь, не захотел отставать от своих. Вот мы уже вышли на границы СССР, идем по Румынии, Венгрии, Югославии, добрались до Австрии... И тут-то нас застала Победа! Наш боевой путь можно проследить по моим наградам. Вот медаль «За город Будапешт» (как в той песне!), «За взятие Вены!» и др., а также орден «Отечественной войны». Никогда не забуду происшедшее в Вене уже после 9 мая 1945 года. Стояла ночь. 23 часа. Отбой. Бойцы уже легли отдыхать. Вдруг сигнал: Подъем! Боевая тревога! Никто не мог понять, что случилось, куда едем? Оказалось, дело в американцах. Вена заранее была поделена на 4 зоны: английскую, французскую, американскую и советскую, в которые входили соответствующие войска. Но американцы спешили захватить и нашу зону, решили действовать нахально, силой, и ввели свои танки. Наши «Катюши» открыли огонь. Целых полчаса все вокруг грохотало и горело. Смотрим - танки отошли, а вперед вышли парламентеры с белым флагом. Тогда наши патрули встали вдоль улицы, образовав коридор для выхода танков, и скомандовали: ни шагу в сторону! И сумели-таки тогда мы настоять на своем... Помню также Харьков. Дважды нам приходилось оставлять его, а потом брать снова. При отступлении наши части попадали в окружение. Некоторые командиры оставляли своих солдат и исчезали. Солдаты выходили лесами, мерзли и голодали. Бывало и так, что стоящий на посту боец вдруг прислонится к дереву и оседает, падает замертво от слабости, холода, замерзает. Все было на той войне... Видел я колонны пленных, которые шагали молча, все терпели. Но самой страшной была неизвестность, которая ожидала нас при выходе из окружения. После окончания войны в 1945 году я на месяц уехал в отпуск на родину, а когда возвратился назад, части на месте не оказалось. Ее переформировали и товарищей моих направили в распоряжение Балтийского флота... Я был командиром взвода, развозил матросов в Литву, в Калининград. Потом сам сбежал в Тосмаре, где ремонтировали военные корабли. Там познакомился со своей будущей женой, с которой мы прожили всю жизнь до ее кончины. Демобилизовался я в 1948 году, стал работать в Лиепае на деревообрабатывающем комбинате «Балтия». Оттуда и ушел на пенсию.
ДАНЬ НЕМЕЦКОЙ РАЦИОНАЛЬНОСТИ Рассказ Владимира Алексеевича Сухорукова.
Сохранилось в памяти много боев на Украине: Киев - Житомир - Коростень - Новоград-Волынский - Бердичев. На Западной Украине в те годы, да и после войны, свирепствовали бендеровцы. Нам запрещалось ходить поодиночке. Бендеровцы беспощадно вырезали раненых и медперсонал в госпиталях. Дошли мы до границы с Польшей. В страшных лобовых танковых атаках сталкивались немецкие «тигры» и «пантеры» с нашими Т-34. Наши умело маневрировали, уклонялись от столкновения и прожигали вражескую броню снарядами, которые тогда уже появились у Советской Армии... И вот Советская Армия уже в Восточной Пруссии, в городах под Кенигсбергом. На хуторах мы заставали хозяйства в образцовом порядке. Если имелся в местечке пруд или речка, то на них была плотина, работала мельница, даже своя гидроэлектростанция действовала. Дома обогревались еще горячим дымом, который в начале использовался в аккуратных коптильнях, устроенных в виде конуса. То был образец рационального использования тепла. Удивляло и то, что в оставленных хозяевами домах царил порядок: белье аккуратно сложено в шкафах и комодах, а между ним ароматические мешочки. Приходилось ли нам брать трофеи? Не без того, особенно продукты. Ведь передовые части должны были заниматься «самоснабжением» из-за того, что продовольствие нам не успевали подвозить. Как-то раз спустился я в подвал дома. Там висели колбасы, окорока, бутыли с черным ромом. Стал я класть продукты в мешок, вдруг метнулся человек с оружием. Я дал залп из автомата, успел выскочить живым... А однажды я отстал от своих и пытался догнать своих с катушкой за спиной. Заскочил в магазин, взял велосипед. Вдруг выходит фрау, поднимает руки вверх. Я на ломаном немецком спрашиваю у нее, не проходили ли мимо русские войска? А немочка вдруг раздевается и ложится на кровать. Я так растерялся от неожиданности, закричал по-немецки: «Нет! Нет!» и бросился с велосипедом вон. Так разогнался, что врезался в дерево... Всего каких-то 3-4 км не дошел я до Кенигсберга, так как был ранен в колено. Долго потом лечился потом в Кинешме. А после войны выучился на шофера и 41 год проработал на Машзаводе... P.S.: Владимир Алексеевич не дождался выхода этой книги. Он ушел из жизни в январе 2005 года.
«БЫЛ В ОККУПАЦИИ, ЗНАЧИТ ПОДОЗРИТЕЛЕН» Рассказывает Василий Степанович Заремба.
Отход наших войск был столь поспешен, что не успели никого эвакуировать, призвать в армию мужчин, вывезти ценное. Местные руководители колхозов, правда, пытались вывезти технику, угнать скот. Погнали на восток, соединились по дороге с немцами-колхозниками, гнавшими свой скот и машины. То были немцы, которые жили здесь еще при Екатерине. Лето, жара, пыль... Измученных коров сдаивали прямо на землю. Неделю гнали вслед наступающим фашистам, напоролись на румынский штаб. У нас отобрали скот, машины. Оставили каждому по корове и скомандовали: «А каэа!» (домой!). Мы и повернули. Так я оказался «лицом, проживавшим на оккупированной территории». 14 апреля 1944 года с боями пришли наши, сразу была восстановлена советская власть. Прошел по селу дежурный, разнес повестки в армию. В райвоенкомате собралось около 500 мужчин и парней. Нас переписали, построили и пешком отправили за 80 км в полк. Тех, кто был постарше, сразу отправили на фронт, а молодых обучили в ускоренном темпе и направили на 3-й Украинский фронт. Учили нас на минометчиков, артиллеристов, истребителей танков. Считалось престижным попасть в роту ПТР (владеющих противотанковым ружьем). Затем был Белорусский фронт. Мне не везло. Только начался прорыв вражеской обороны, как меня ранило в ногу. Пришлось долго лечиться в госпиталях. Потом в Новочеркасске обучался на разведчика-наблюдателя, а оттуда на Польско-Чехословацкую границу. К тому времени уже освободили Молдавию и была сформирована Молдавская дивизия. Нас, «обстрелянных русских» влили в эту дивизию для укрепления, погрузили в машины - и на фронт! Опытным бойцам отдавалось предпочтение, особо ценились артиллеристы. Я попал в Резерв главнокомандующего. Наш полк бросали на прорыв. За Днестром передовая часть захватила плацдарм, пятачок, величиной с 1,5 км. Его нужно было удерживать любой ценой. На смену погибшим бросали новых. Однажды два уцелевших бойца переправились назад к своим, остальные погибли. Их предали суду, назвали трусами и предателями за то, что они выжили. После этого нас, молодых, побывавших на временно оккупированной территории, собрали и долго, унижали, пугали ссылкой в Сибирь или штрафбатом, если мы посмеем вернуться с поля боя, как эти двое... А ведь в том пекле все были обречены на гибель... 29 апреля 1945 года, когда Победа была уже совсем близка, в Моравии, в Чехословакии, где Советская Армия встретила мощное сопротивление во время нашего наступления, меня ранило во второй раз. Осколок снаряда попал мне в правую лопатку. Я полтора года провел в госпиталях, долго разрабатывал руку, но боль ощущается до сих пор. Словом, не везет мне, - заканчивает свой рассказ В. Заремба. А жена и сын возражают: «Зато живой вернулся!».
КОГДА НАСТОЯЩЕЕ НАПОМИНАЕТ О ПРОШЛОМ Рассказывает Игорь Юрьевич Урлянскии.
В 80-е годы в Лиепае снимался фильм о войне. Я увидел на улице немца в форме эсесовца и горечь охватила меня. Так неожиданно напомнило о себе прошлое... В начале войны мама с тремя детьми эвакуировалась из г. Сталино (ныне Донецк) на Украине в Семипалатинск. По дороге эшелон не раз бомбили и обстреливали. Помню, как умело маневрировал машинист паровоза, уклоняясь от прямого попадания бомбы или снаряда. Жили мы впроголодь, ютились, как и многие, в бараках. Мне удалось устроиться работать на мясокомбинат. Однажды меня, совершенно исхудавшего мальчишку, кто-то пожалел и сунул в руку кусочек колбасы граммов 50. Мне бы съесть его быстро, а я сунул в карман, хотел маме и брату отнести. А на выходе меня обыскали. И вахтер такую затрещину влепил, что кровь потекла. С работы, разумеется, выгнали. В те годы жестоко наказывали за хищение. Я еще легко отделался, могли лишить свободы лет на пять, ведь мне уже исполнилось 16. Но вскоре пришла повестка на всевобуч - так называлась военная подготовка допризывников. Учили нас на пулеметчиков. Потом срочно призвали в армию. Дело было зимой. Помню, едем мы в эшелоне, на станции Аягуз в Казахстане мне, как дневальному, нужно было получать еду для солдат. Я не надел рукавицы и так отморозил руки, что даже в госпиталь попал. Потом пришлось догонять своих. Девять месяцев нас обучали в Алма-Ате в военно-пехотном училище. И уже сержантом я попал в военно-десантную бригаду - резерв главного командования. В Белоруссии мне пришлось участвовать в десанте на г. Быхово. Перед нами стояла задача: освободить аэродром для нашей авиации, но наша группа попала в окружение. Комбат выводил нас лесом. По дороге питались клюквой и пили болотную воду. Началась дизентерия. Из окружения мы вышли в состав 2-го Украинского фронта. Запомнилась хорошо и переправа через Дунай в феврале 1945 года. На плот грузили лошадей, орудия, снаряды и весь артиллерийский расчет. Прямое попадание мины потопило плот и все, что находилось на нем. Меня здорово контузило, и я тоже утонул бы, если б кто-то не вытащил. Четыре месяца затем лечился в госпитале. Там меня и застала победа. Многие мои ровесники была демобилизованы, а я остался дослуживать. Работал в типографиях воинских частей в Кенигсберге. А погоны снял уже в 1950 году, перебрался к брату в Кулдигу, а затем в Лиепаю...
ВЗГЛЯД ИЗ ЛИЕПАИ НА ГОДЫ ВОЙНЫ Вспоминает Анеля Денисовна Миронова.
Генерал Н. Дедаев был ранен и умер в госпитале. Его схоронили во дворе госпиталя в Военном городке. В 70-е годы, по ходатайству родных, останки Н. Дедаева торжественно перенесли на Центральное кладбище, где похоронены и другие воины, защищавшие Лиепаю. Помню раненых советских бойцов в госпитале. 24 июня военные больницы города были объединены в один большой госпиталь. У шести операционных столов без отдыха работали хирурги и медсестры. Им помогали медработники из горбольницы и поликлиники. 26 июня был получен приказ легко раненых вместе с частью медперсонала отправить на корабль для эвакуации. Ранним утром 27 июня около 700 раненых вышли в море, но... далеко им уйти не удалось. На транспорт налетела фашистская безжалостная авиация... Спастись удалось лишь 15 счастливчикам. Не больше повезло и колонне раненых, которых пытались вывезти на автомашинах при прорыве окружения. Налетевшие бомбардировщики не обращали внимания на красные кресты. Они для фашистов служили лишь лучшим ориентиром. К вечеру, сумевшие укрыться от вражеских налетов в лесу и потому уцелевшие раненые, возвратились в больницу. Их пересчитали - осталось еще 800 человек. 29 июня ворвавшиеся гитлеровцы выгнали всех из госпиталя. Раненых и медперсонал поместили за колючую проволоку, где вскоре воцарились голод, эпидемии и террор. Правда, в первые недели после захвата города, немцы еще были настроены благодушно. Они еще были сыты, поэтому позволяли местным жителям передавать собранные по домам кое-какие продукты раненым бойцам, которых было очень много. Добраться до пристройки, где размещались раненые, мы, три подруги, могли только переправившись через широкий и глубокий ров с водой. Мы перекинули поваленную березу и переползали по ее стволу, рискуя свалиться вниз. Как же радовались нам раненые. Они хватали еду, питье, папиросы. Но судьба их печальна. Большинство умерло от ран, других ожидал ужас немецких концлагерей...
МОЙ ДОМ БЫЛ СТЕРТ С ЛИЦА ЗЕМЛИ Из воспоминаний Валентины Ивановны Синьковой.
Жили в палатках зимой, мерзли, голодали вместе с ранеными и больными воинами. Будучи санитаркой я помогала всем нуждающимся в уходе, а потом заболела сама и оказалась в госпитале. Когда меня подлечили, снова попала в свою воинскую часть. Врачи умирали от переутомления. В результате осложнения после простуды у меня было утрачено зрение, которое полностью так и не восстановилось. Далее наш путь лежал в Восточную Пруссию под Кенигсберг. Остановились в местечке Пасхалвек. Мы с подругой разместились в кухне в частном доме на полу. Было прохладно, и мы затопили печь, но трубы закрыли слишком рано и угорели. Нас еле выходили ленинградские врачи. А 9 мая 1945 года в конце войны все плакали от радости, что дождались светлого дня - Победы!
СТОЛЯР В ОКОПАХ И НА ФЛОТЕ
«Неловко ощущать себя слабым и больным, если человек с детства был приучен к труду, к ответственности. Может потому в начале Александр Сергевич Мельников казался несколько недовольным и беседа не ладилась. Но постепенно бравый и красивый ветеран оттаял. Оказалось, что родом он из Брянской области, из г. Клинцы. В семье Мельниковых было 10 детей, но выжили из них только четверо: нелегкой была жизнь в то время. Александр Сергеевич помнит, как из России вывозили за границу хлеб: через Брест проходили составы с интервалом в 20-30 минут, в каждом составе 52 вагона с зерном. А свой народ голодал. Жалел ли его великий вождь, заботилось ли правительство страны? Саша закончил семилетку и поступил в строительный техникум, а на каникулах работал на текстильном комбинате. Хорошо овладел столярным дело, это и определило его будущую профессию. В доме Александра Сергеевича вся мебель выполнена его руками.
И в самом деле А. Мельников прошел дорогами войны пол-Европы. Был ранен под Москвой. После лечения в госпитале в г. Кинешма снова попал на фронт. Воевал в Белоруссии, Литве, Польше. Победу встретил в Кенигсберге... Так закончил войну А. Мельников, кавалер ордена Отечественной войны II степени. Ордена Трудовой Славы, удостоенный также медали Жукова и еще 18 медалей, в том числе «За отвагу», «За победу над Германией», «За взятие Кенигсберга», «За трудовое отличие» и нагрудных знаков. Летом 1945 года он ожидал назначения на восток, где шла война с Японией, но вместо этого его направили на Балтийский флот. И стал Александр ремонтировать деревянные части боевых кораблей». Здесь, на берегу Балтийского моря, встретил он свою будущую жену Евгению Григорьевну. Она была угнана немцами из-под Ленинграда и попала в Лиепайский концлагерь для перемещенных лиц, который находился по соседству с лагерем для пленных советских солдат на ул. Апшу. Они были освобождены после ликвидации Курземского котла. Евгения Григорьевна и Александр Сергеевич прожили в любви и согласии 50 лет и успели отпраздновать золотую свадьбу.
СКРОМНЫЙ ВОИН
В начале 1944 года Федор Сергеевич не просто числился курсантом, но и участвовал в боевых действиях в составе КБФ, где ему доверили командование электролинейным взводом роты связи штаба войск ПВО. В феврале 1945 года его назначили начальником связи 9-го отдельного зенитно-артиллерийского дивизиона. В этой должности Ф. Волков и встретил победу над фашистской Германией. В дальнейшем молодой способный офицер продолжал продвижение по служебной лестнице, пополняя свои знания и передавая их другим. Он много времени уделял преподавательской деятельности среди военнослужащих, а в 1967 году, дослужившись до звания капитана 2 ранга, по болезни уволился в запас.
МОРСКОЙ УЗЕЛ СУДЕБ Воспоминания Вадима Семеновича и Ларисы Андреевны Булаевых.
Город военной поры хорошо описан в книге «Ташкент - город хлебный». Туда со всего Советского Союза стекались эвакуированные, в результате резко возросла преступность. И ночью люди уже стали бояться выходить из дома. Народ выживал благодаря «толкучке» - своеобразному базару. Кого там только мы не встречали! Видели и нашего обнищавшего учителя, который вечно ходил в галошах и снимал их только, входя в класс. Мальчишки как-то решили подшутить над ним и прибили галоши гвоздями к полу... Впрочем, Ташкент военной поры лучше помнит Лариса, потому что я после 9-го класса поступил в Каспийское военно-морское училище в Баку. Там меня и застала война. Нас, недоучившихся курсантов, направили на военные корабли Черноморского флота оборонять Кавказ. Я служил на эскадренном миноносце «Сообразительный» в Севастополе. Тогда погибло много еще необстрелянных курсантов, и командование решило поберечь молодые кадры. Мне позволили экстерном закончить КВМУ в Баку. Но я еще повоевал. Ночью мы выходили в море перехватывать вражеские суда. Это называлось тогда «отлавливать». После войны флот перебросили на Балтийское море. Так что на Черном море я провоевал только 6 месяцев, но вся служба моя прошла на флоте. Потом получил назначение в Лиепаю. Добирались морем, прошлись вдоль всего побережья Балтийского моря, побывали в Германии в порту Свиномюнде, в Польше, Литве, Калининграде, Пилау (Балтийск). Помню Калининград 1946 года. Разрушенные дома, в городе очень много немцев. Ребятишки скромно просят подаяние, играя на дудочке... Моряки жили очень дружно. Спали мы на подвесных постелях, подвешенных в несколько ярусов. Снабжение, благодаря американцам, было приличное. Они присылали нам консервы, одежду (кожаные и меховые куртки), технику - машины «студебеккер» и тральщики. Всего за годы войны от США поступило 10 тысяч тонн груза. За годы службы мне довелось быть командиром поисково-ударной группы, малого противолодочного корабля, звена торпедных катеров и командиром торпедного катера. Закончил я службу капитаном 2 ранга, - рассказывает Вадим Семенович. (В. Булаев был награжден орденом Красной Звезды, а также более, чем 16 медалями.). - В годы войны киностудия «Мосфильм» также была эвакуирована в Ташкент, - продолжает рассказ Лариса Андреевна. - И ставший впоследствии знаменитым фильм «Два товарища» снимали у нас, в парке имени Тельмана. Мы встречали на улицах города артистов М. Бернеса, Б. Андреева. В городе не хватало электричества, поэтому освещались лампами, свечами. Многие ученики нашей школы погибли. Сын директора школы погиб в самом конце войны. И директор устроил вечер памяти в честь всех погибших. Помню стены зала в траурных лентах и портретах погибших, речь директора и слезы на глазах у всех сидевших в зале. А еще вспомнились черепахи. Поблизости от Ташкента находился совхоз, где их выращивали. Черепах клали в кипяток живыми, долго варили, чтобы мясо отстало от панциря, получался знаменитый черепаховый суп...
НИКТО НЕ СЧИТАЛ НАС ОККУПАНТАМИ Из воспоминаний Анны Матвеевны Лавриновой.
Помог он также сохранить скот, чтобы его не угнали. Жители угнали скот подальше от села и спрятали. Спас Ларька и двоюродного брата-партизана. Он завел брата в нужник и заколотил дверь, немцы не нашли партизана. Они штыками по протыкали все, что было можно, в том числе солому, но Василь уцелел. Ларька не только не выдал его немцам, но помог тому выбраться, когда немцы ушли. Он дал брату еды, вывел на лесополосу, показал, как пройти к нашим и даже замел все следы на снегу. А еще Ларька спас еврейскую семью, спрятав в припечке. После освобождения хутора наши посадили Ларьку в тюрьму, но весь народ вступился за него. А я пошла воевать на фронт. У озера Сиваш получила ранение, а потом снова вернулась в свою 7-ю гвардейскую армию. Нашим фронтом командовал маршал И.С. Конев. Мы продвигались на Запад. Прошли всю Молдавию, Румынию и Венгрию, дошли до Братиславы. Как-то пришлось мне участвовать в расстреле военнопленных немцев, но я не смогла стрелять в безоружного человека, выстрелила в воздух и отпустила пленного... В Лиепаю я приехала в 1947 году. Здесь служил мой брат, он и вызвал меня. Но жить было негде, на работу без прописки не принимали. И вот как-то иду я по улице и плачу. Только свет оказался не без добрых людей. Одна латышка - Виктория Францевна Годлевская, сжалилась надо мной. Она привела меня к себе, накормила и оставила у себя жить. И целых три года я жила у нее и работала. Начальник милиции Густав Янович Карклиньш помог мне прописаться. Еще одна латышка Ольга Оскаровна Сална стала наставницей в столовой райпотребсоюза, обучила бухгалтерским премудростям. Еврей Яков Семенович Вайнштейн устроил на работу в Стройтрест. Дружно мы жили тогда все, хотя и были разных национальностей. И никто не считал нас оккупантами...
ОНИ ВОЕВАЛИ НА ВОСТОКЕ ЭЛИТА ВМФ - ПОДВОДНИКИ Рассказывает Александр Иванович Некрасов.
База торпедных катеров располагалась в бухте Улисс. Нам приходилось делать налеты на корейские порты Сейшен и Райсин, занятые японцами. Этим мы помогали сухопутным войскам продвигаться вперед. Довелось ходить и на экскортном корабле ЭК-2, которые тогда поставляли нам американцы по ленд-лизу. Однажды мы высадили десант на вражеский берег. Фрегат вплотную подобрался к пирсу, проведя предварительно обстрел береговой обороны. Нужно было очень быстро высадиться. В спешке мы потеряли матроса: он оступился, упал в море и утонул. Мы видели это, но спасать не было времени и вытащить его тоже. Столько лет прошло, но до сих пор не могу забыть этот момент. На пирсе наш матрос столкнулся с японцем. Тот занес кинжал, но матрос Моисеенко опередил его и буквально прошил самурая очередью из автомата. Это решило исход высадки десанта. Моисеенко впоследствии было присвоено звание Героя Советского Союза. После окончания войны с Японией я служил на Северном флоте на подводных лодках. Помню трудный переход по северному морскому пути из порта Полярный, что у Мурманска, на Дальний Восток. Это было зимой 1949-1950 годов. Лодка шла в надводном положении. Сильные морозы сковали льды. Из-за сложной ледовой обстановки пришлось остановиться на зимовку в бухте Тикси. Зимовка длилась 11 месяцев. Так как нас сопровождал дебаркадер «Вишера», оснащенный генератором, то наша подводная лодка была обеспечена паром и электроэнергией. Но долгое автономное плавание экипажу переносить нелегко, ведь все необходимое приходится брать с собой: еду, воду, воздух. Последнее - самое важное, ведь воздух нужен не только для дыхания, но и для сжигания топлива в двигателях. Так как новый кислород не поступал, приходилось регенерировать уже использованный воздух, насыщенный углекислым газом. А эта химическая реакция протекает с выделением тепла, поэтому со временем в подводной лодке становится все жарче. Не случайно кадровые подводники, прослужившие много лет на подводной лодке, страдают многими недугами. В жизни подводников случаются и любопытные истории. Как-то на стоянке неожиданно возник белый медведь. Никто не заметил, откуда он появился. Медведь представлял для нас немалую угрозу. Командир лодки не растерялся и тремя выстрелами уложил медведя. А мы потом лакомились котлетами из медвежатины. Однако хорошо, что зверь был здоровый, а ведь могли и подхватить какую-нибудь болезнь, так как в жире под шкурой медведя накапливаются болезнетворные микробы...
ТРИ РЕЛИКВИИ Рассказывает вдова Ивана Иосифовича Забокрицкого Анна Михайловна (в девичестве Вишнякова, имеет награды: орден Отечественной войны II степени и 9 медалей).
Нас повезли на Дальний Восток, прибыли мы туда в конце июня, а в сентябре после окончания учебы меня направили связистом в бригаду подводных лодок во Владивостоке. Нашей бригаде пришлось принимать непосредственное участие в этой войне. Мы обеспечивали связь с лодками, дежурили в штабе. Мобилизовалась я в 1945 году в должности старшины I статьи. И в том же победном году вышла замуж за Ивана Иосифовича Забокрицкого, с которым мы счастливо прожили 55 лет. Он был родом из Тюменской области. В юности мечтал об авиации, но не прошел медкомиссию и поступил в пединститут. В 1940 году после окончания института его призвали в ряды Рабоче-крестьянской Красной Армии. Служить он начал в Махачкале, а затем в Ленкорани. Учился на связиста самого широкого профиля в КУБО (Каспийском училище береговой обороны). Кстати, первых курсантов это училище приняло во Владивостоке, а заканчивали они его в 1944 году в Ленинграде. Там учебному заведению было присвоено имя Попова. Выпускники установили традицию - встречаться через каждые пять лет.
Вспоминает Федор Иванович Воеводкин:
- В семье Забокрицких бережно хранят три реликвии: фотоальбом выпускников КУБО, стенд с наградами обоих супругов и толстый фолиант, выпущенный энтузиастами. В нем собраны воспоминания полутысячи выпускников разных лет. Прекрасная книга достанется наследникам: дочери, внуку Денису и внучке Анне. Среди наград ордена Отечественной войны I и II степеней, орден Красного Знамени, орден Красной Звезды и 14 медалей. Это признание боевых заслуг Ивана Иосифовича. После окончания КУБО И. Забокрицкий был направлен на Тихоокеанский флот командиром эсминца «Войков» для участия в войне СССР с Японией. Когда война закончилась, он продолжил службу на Балтийском флоте в Лиепае. Отсюда на 8 лет был направлен в командировку в Польшу, а затем опять возвратился в Лиепаю. Заканчивал службу Иван Иосифович на крейсере «Октябрьская революция». Он был неподкупным и принципиальным человеком. Не одобрял на службе семейственность и чинопочитание, приспособленчество. После ухода в отставку по выслуге лет И. Забокрицкий работал инженером по связи в ЛБОРФе, а затем инженером по кадрам в КБО.
ВОЙНА И МИР КОРАБЕЛЬНОГО МЕХАНИКА Рассказывает Николай Васильевич Зотов.
Даже сейчас, спустя столько лет, я со страхом вспоминаю о тех днях, что мы провели в этом лесу. Нам создали такие условия, что мы были вынуждены выживать в голоде и холоде. Нам выдали только саперные лопатки. С их помощью мы добывали дрова, чтобы погреться у огня. Некоторые от голода умирали, не сумев приспособиться. Хоронили умерших товарищей тут же в ямах. Уже после окончания войны я пытался найти в военном архиве номер этой воинской части, но не мог, настолько засекреченной была та часть. До сих пор не пойму, чем это было вызвано: излишней заботой о нас или преступным головотяпством? Уцелевших солдат направили в распоряжение пограничных войск. Я попал в 1-ю школу морских старшин во Владивостоке, которую окончил с отличием, и стал судовым механиком на пограничных судах. На реке Амур еще с 30-х годов сохранялась напряженная обстановка. Японская Квантунская армия оккупировала береговую часть Манчжурии, граничившую с СССР. С японской стороны совершались бесконечные провокации, на которые были вынуждены отвечать наши пограничники с берега и с кораблей. Мне приходилось, стоя у машин, маневрировать ходом корабля во время боя, прятаться с командой во время обстрелов, высаживать десант на вражеский берег. Японские самураи, верные клятве императору, не сдавались в плен, делали себе харакири. И противника они не щадили, прекрасно владели огнестрельным и холодным оружием. Когда в августе 1945 года началась война с Японией, я продолжал службу на военных судах. В последствии был награжден медалью «За победу над Японией», а за безукоризненную службу удостоен высокой чести сфотографироваться у развернутого Красного знамени. (Помимо этой медали в семье Зотовых есть и другие бережно хранимые реликвии — орден Отечественной войны, юбилейные медали, почетная медаль Жукова.) В послевоенные годы я продолжил службу мичманом в Ленинградском военном округе, ходил на судах погранотряда в Эстонию (Хаапсала) в 1948-1951 годах. Потом служил в Вентспилсе, а в 1955 году обосновался в Лиепае. В запас уволился в 1965 году и перешел работать судомехаником на гражданские, рыболовецкие суда в колхозе «Большевик» (ныне «Курса»). (Людмила Петровна Зотова - жена Николая Васильевича, заметила, что портрет мужа часто помещался на Доску Почета, что он был удостоен звания «Заслуженный рыбак Латвии». Он оставался верен своему предприятию вплоть до его развала в 1980 году).
НАСЛЕДНИК ЗАБАЙКАЛЬСКИХ КАЗАКОВ Рассказывает Иван Иннокентьевич Матафонов, бессменный председатель 4-го микрорайона ЛОВВИТ с 1998 года.
Отец мой в молодости служил в царской армии. В своем обмундировании на своей лошади ушел он служить на Кавказ в составе Забайкальского казачьего войска. Тогда Россия воевала в Курдистане. А после Октябрьской революции отец партизанил в Забайкалье. Его избрали председателем сельсовета и во время коллективизации, он должен был участвовать в раскулачивании зажиточных односельчан. Я с детства очень любил лошадей. Помню, когда еще не мог взобраться на коня из-за малого роста, дожидался, когда лошадь ляжет, взбирался на нее, затем стучал пятками по бокам, чтобы она встала, и тогда гордо ехал по селу. Но и работать приходилось сызмальства. В 1929 году в селе создали коммуну. Свезли со дворов весь сельхозинвентарь, свели весь скот - лошадей, коров, овец в один двор и пытались вести хозяйство сообща. Но забайкальские казаки - народ вольный. Начались бунты. Их подавляли при помощи оружия. Недолго просуществовали коммуны. Разобрали все опять по домам. А потом вместо нее создали колхоз «Новый путь». К 1934 году колхоз встал на ноги, окреп. Туда потянулись и единоличники. Так осуществлялась у меня на глазах «сплошная коллективизация». Я учился в начальной школе в родном селе. А семилетка находилась в другом, более крупном селе в 15 км от нашего. Зимой мы, мальчишки, вооружались жгутами соломы и спичками, чтобы отпугивать огнем волков по дороге в школу и домой. Затем я учился в Чите в школе политпросвета, а в 1940 году меня призвали в Рабоче-крестьянскую Красную Армию. Войну я провел на Дальнем Востоке и была она для меня особой, потому что провел я ее за радиоаппаратурой. Приходилось по восемь часов непрерывно просиживать в наушниках. Мы выполняли задание ГРУ при генштабе, которое имело огромное оперативно-стратегическое значение. Когда в сентябре 1945 года Япония капитулировала, моя служба не закончилась и еще много лет прослужил в своей должности. Только в 1969 году вышел в запас. Мне довелось много поколесить по свету. Бывал я в селе Князь-Волконском, в Порт-Артуре, в Монголии, в Риге, на Курильских островах. Женился поздно, и жене моей Нине, пришлось практически одной долгое время растить наших двух сыновей, пока я не обосновался в Лиепае.
ЮНАЯ САНИТАРКА ВОЙНЫ Вспоминает Клавдия Крутикова – Ростовцева.
- Мне едва минуло 16 лет, когда я сразу после школы в 1941 году поступила вольнонаёмной на должность операционной санитарки в г. Бежецк Калининской области. Это был эвакогоспиталь №33-36 в/ч 21617. И все четыре с половиной года Великой Отечественной войны я занималась самой первой санобработкой раненых бойцов. Это обычно было так. Прибывал поезд с ранеными, мы хватали носилки, бежали к вагонам. Переносили бойцов к санпропускнику-летучке. Это такой специально оборудованный поезд, где была горячая и холодная вода. Там мы мыли людей, терли их мылом и мочалкой, переодевали в чистое белье, стригли волосы, обрезали ногти, проводили первичную обработку ран, перевязывали, укладывали на носилки - и в палату. Мне доводилось бывать и на операциях. Держала руки и ноги раненых, чтобы они не дергались. Помню, что во время первой операции, когда ампутировали конечность, мне стало дурно. Доктор Исаак Соломонович Венгеровский тут же выгнал меня из операционной. Я никогда не забуду этого ведущего хирурга эвакогоспиталя, ставшего моим наставником. Запомнилась мне и Мира Львовна Выдревич - начальник 5-го отделения, в котором я работала. Она была очень доброй и в тоже время очень требовательной. Не было случая, чтобы кто-то умер, не получив необходимой помощи. Всех мы доставляли после санобработки в палаты, где затем ранеными занимались врачи. В Бежецке наш госпиталь работал длительное время. Именно там, в 1943 году мне вручили значок «Отличник санитарной службы». Это было 26 октября. А затем госпиталь перевели в Торопец, но в нем мы задержались не на долго, фронт перемещался на запад, а мы следовали за ним. В ноябре 1944 года мы уже были в освобожденной от фашистов Риге, там и встретили мы День Победы. Но на этом война для меня не закончилась. В июне 1945 года наш эвакогоспиталь передислоцировали в Забайкальский военный округ в Читинской области на станцию Борзя. Там тоже мы принимали раненых, но уже пострадавших в битвах с японцами. Когда закончилась и эта война, несколько девушек вольнонаемных, в том числе и меня, направили в воинскую летную часть для работы кладовщиками и официантками. Это было в Северном Китае в городе Чань-Чюнь. Там же располагалась и танковая часть. На родину, в г. Бежецк я возвратилась лишь в январе 1945 года. Путь домой был долгим. Как-то так случилось, что у меня пропали документы и справки на награды. Потом пришлось долго, через архивы восстанавливать документы. Но все закончилось благополучно, и свои боевые награды, а также удостоверение участника войны я получила. Как сложилась дальнейшая судьба? Я уехала в Ригу, к сестре, которая там уже работала. Добиралась с приключениями. В Великих Луках меня высадили, так как не был оформлен вызов. Потом были трудности с пропиской. Четыре года прожила у сестры, работала ткачихой и в отделе перевозки почты, а потом меня перевели в Лиепаю работать на Главпочтамте. В общей сложности мой трудовой стаж составил 49 лет. Мне повезло с мужем. Наш брак был счастлив, только вот уже шесть лет, как мужа не стало. Но у меня есть дочь, любимый зять и трое чудных внуков. P.S.: Клавдия Ивановна Ростовцева награждена орденом Отечественной войны II степени, медалью Жукова, а также юбилейными медалями в честь 40- и 50-летия Победы в Великой Отечественной войне 1941-1945 годов.
ВО ФРОНТОВОМ ГОСПИТАЛЕ Из воспоминаний Александры Ивановны Болшонковой. (награждена медалями «За боевые заслуги» и «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.»).
А из многочисленных эпизодов войны мне запомнился один во время наступления Советской Армии в Румынии. Я в ту пору имела дело со складом обмундирования. И повадился туда лазать вор. Долго не могли его поймать. Но однажды ночью, когда я стояла на посту с ружьем, вора все же удалось схватить. Это был подросток лет двенадцати. Он подплывал к люку на мельнице, где размещался склад, нырял, брал вещи, и тем же путем возвращался. Мне удалось расслышать шум, выстрелом поднять тревогу. Воришку схватили, когда в доме мальчика сделали обыск, то нашли украденное... После окончания войны, в 1946 году, я домой, а по вербовке приехала в Либаву восстанавливать линолеумовый завод.
НА ВСЮ ОСТАВШУЮСЯ ЖИЗНЬ Рассказ Катрины Шевкопляс-Берг, санитарки фронтового поезда (награждена медалью «За победу над Германией»)
- Я жила в Лиепае, когда началась война. Удалось эвакуироваться в Оршанск Тамбовской области, где жили родные. Там поступила на курсы сандружинниц. После их окончания некоторое время числилась в резерве, а когда формировался санитарный прифронтовой поезд, я вольнонаемной пошла на него работать. Наш поезд должен был забирать раненых бойцов с фронта после первичной обработки. Мы проводили вторичную обработку и увозили раненых в тыл, на восток. Погрузка велась по ночам, чтобы избежать гибели людей от налетов фашистских самолетов. В поезде работали в основном женщины: врачи, медсестры, санитарки. Мужчин было очень мало, в основном пожилые или списанные по ранению. Они работали истопниками, выполняли прочие обязанности. Самым тяжелым для нас было поднимать носилки с ранеными в вагон на вытянутых вверх руках. Неподвижные раненые казались нам просто неподъемными. Много страшного довелось увидеть за время войны. Помню, на станции Опочка (возле Великих Лук) только погрузили раненых в вагоны, вдруг налет. Бомбы, грохот, пламя, дым... Вагон разлетелся в щепки, и человеческие останки разлетелись далеко вокруг. Даже на деревьях я их видела. Разве такое забудется?! Часто все же удавалось спасти поезд при налетах от прямого попадания. Правда при этом машинист поезда так маневрировал, что вагон трясло и шатало. Но это было нипочем, главное - уцелеть! Но остались и светлые воспоминания. Мы продвигались на восток, а эшелоны с орудиями, пополнением - на Запад. Вынужденная стоянка двух эшелонов на пару часов. Тут же баян откуда ни возьмись появляется, звучат песни. А кто-то и в пляс пускается. Завязываются знакомства. Ничего, что срок такой короткий. Молодость свое берет. Чем мы занимались в поезде? И с ложечки раненых кормили, и переодевали их, и мыли, стригли. Ведь раненые были всякие: и безногие, и безрукие. Некоторые впадали в отчаяние и просили прикончить их. Сядешь возле такого раненого и долго-долго беседуешь с ним, успокаиваешь. Глядишь человек и обретет какую-то надежду. Кормили хорошо, продуктов хватало. Но и работать нам приходилось в полную силу, не по сменам. Всегда нужно было быть в полной готовности выполнить распоряжение врачей и медсестер. Жили мы в купе по четыре девушки. Мне, правда, приходилось труднее, чем другим, потому что я - немка, долго жила в Латвии и не очень хорошо еще знала русский язык. Как-то одна слишком бдительная начальница хозяйственной части собралась доложить начальству поезда, будто я - немецкая шпионка. Нужно заметить, что основания для подозрений в то время были, потому что шпионы встречались на самом деле, именно они служили наводчиками для бомбардировщиков. Но, умудренная опытом, я ее опередила, сама пошла к начальнику поезда и доказала, кто я на самом деле. Со временем родной язык стал забываться. Чтобы совсем его не забыть, я порой сидела в купе и сама с собой разговаривала по-латышски. К нашему поезду на станциях часто подходили местные жители, просили лекарств. Но врачи не могли раздавать их. Однажды какой-то врач налил в бутылку чистой воды и подал какой-то бабуле. После она приходила, благодарила, мол помогло ей. Вот, что значит сила внушения! Победу мы встретили в Ульяновске. Почти как в фильме, где герои сфотографировались на память, а затем разъехались. Так и мы. После нам не доводилось встречаться.
КРОВЬ У ВСЕХ КРАСНАЯ Рассказывает Александра Викторовна Козинец.
Госпиталь постоянно находился в движении. Мы перекочевывали все дальше на восток, добрались до Туркмении. В памяти сохранилось не так уж много. Помню мы разместились в доме у местного учителя. В центре комнаты стояла жаровня, а вокруг спали люди. Учитель - бухарский еврей, выглядел совсем по-европейски... А потом была дорога назад. Это уже после битвы под Москвой в декабре 1941 года. Два месяца мы добирались до Подмосковья. В Туле задержались надолго - почти на два года. Потом был Осташков в Калининской области. Я уже работала медсестрой. Примерно раз в месяц приходилось давать раненым свою кровь. Я рада, что кому-то это спасло жизнь. Так было однажды, когда бойцу с ампутированной ногой срочно потребовалась кровь. Моя группа подошла... Какие только казусы не случались тогда. Однажды мне самой предложили кровь, потому что я была очень худой и бледной от малокровия. Какой-то пленный немец увидел это и предложил взять у него кровь, но я отказалась... К концу войны госпиталь оказался в Прибалтике, в Резекне. Я демобилизовалась и переехала в Лиепаю, где стала работать в Морском госпитале. Он размещался тогда за лесом. Жить приходилось в здании бывшей тюрьмы за массивными стенами и дверьми, но с маленькими окошками... После окончания войны я оставила медицину и поступила на линолеумовый завод. Была в начале лаборанткой, потом стала мастером и начальником смены. А на память о войне у меня остались орден Отечественной войны и семь медалей за тот нелегкий военный труд.
А ПОСЛЕДНИЕ СИЛЫ - ВЕТЕРАНАМ Вспоминает Нина Григорьевна Гришина (Варламова).
Для девушек, а нас было абсолютное большинство, это были курсы медсестер запаса. По окончании института выпускникам присваивали звание «старшина медицинской службы». Поэтому нам приходилось учебу совмещать с практикой в госпиталях Саратова, где мы работали в качестве младших помощников медсестер: разносили лекарства, делали уколы, проводили лечебные процедуры, беседовали с ранеными, писали за них письма родным. Но помимо этого по разнарядке нам приходилось еще и баржи на Волге разгружать. Мы, девчата, забирались на верх баржи, скатывали оттуда бревна, а курсанты пограничного училища подхватывали их и направляли дальше. Вообще много приходилось работать физически. Временно наш институт был занят под госпиталь. После войны еще долгое время на стенах аудиторий сохранялись надписи: «Здесь в 194... году лежал раненый...» На личную жизнь времени почти не оставалось. А замуж я вышла позже. Муж – мой земляк, учился в той же школе, что и я, только был на пять лет старше. Первые годы после войны я работала на Янтарном комбинате в пос. Янтарное Калининградской области. Сейчас с изумлением вспоминаю, как порой растапливали печь кусочками янтаря. Этот «солнечный камень» хорошо горел, и его вокруг было так много. Вот бы сейчас взглянуть на то богатство! В 1947 году я стала работать экономистом. В то время в нашей стране с плановой экономикой наша специальность была востребованной. Мне работа нравилась. Я с удовольствием повышала свою квалификацию на различных курсах, а потом руководила повышением экономического образования в Лиепае. 29 лет я проработала на заводе «Лиепайсельмаш» в плановом отделе, из которых 17 лет в должности начальника. Любимый муж – офицер запаса, умер в 1982 году. Судьба, словно в награду за тяжелую утрату, подарила мне выигрыш в лотерею «Спортлото» - 10 тысяч рублей. На них можно было купить почти две машины. Но деньги в то время нам были нужнее. И хотя у меня есть дочь, три внучки и три правнучки, порой я все же чувствую себя одинокой. Осталось также много нерастраченных сил, тогда-то и решила я посвятить себя общественной работе. И вот уже почти десять лет являюсь бессменным председателем 1-го района (Общество ветеранов войны и труда подразделяется на несколько районов). Этот район один из труднейших, так как наши ветераны живут не только в черте города, но и в Цимдинеках, в Вайнеде, Приекуле. По мере своих сил и возможностей мы стараемся заботиться о своих членах, вселяем в них бодрость и надежду.
МЫ КОРМИЛИ СТРАНУ ВО ВРЕМЯ ВОЙНЫ Рассказывают Клавдия Николаевна Артюшкова (награждена медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.») и ее дочь Лидия Никифоровна.
- До войны колхозы жили неплохо. Люди, непривыкшие к богатству, были довольны. Хватало на еду, одежду - и ладно. Я жила в Курской области Рыльского района. В оккупации у немцев находились целых два года. Когда в начале войны фронт стал приближаться, мы эвакуировались. Но перебрались недалеко, а всего за 15 километров. Сидели в лесу. Зимой мама, я и моя дочка прятались в стоге сена. Немцы убили почти всех мужчин: и старых, и малых. Забирали всю еду – мясо, молоко, зерно, яйца. Фронт в нашей местности находился перед оккупацией почти шесть месяцев. Когда бои затихли, мы выбрались из леса, пошли в село, к людям. Смотрим – немцы, все в белом (в маскхалатах, наверное) стоят около домов вдоль улицы. Идем дальше и видим впереди у одной хаты множество людей, сидящих в разных позах. Мы обрадовались: люди! Наконец- то мы их нашли. Подходим ближе, а они все убитые, лежат, сидят в разных позах, в которых их застала фашистская пуля. Оказывается, немцы-каратели выгнали жителей из подвалов и домов, согнали в один двор и всех расстреляли... Мы спрятались в бетонированной яме, закрытой крышкой люка. Вдруг кто-то крышку открыл. Это был немец. Жестами он спросил у нас, есть ли спички, и ушел. Но подошел другой и выгнал нас на улицу. Мы побежали в поле, но немцы всех гнали в село. Смотрим, а там пылают хаты. Это немцы подожгли. А убегавших людей немцы расстреляли в конце улицы... - рассказывает Клавдия Николаевна. - А меня поразил случай, когда мы шли по полю, а вокруг такие красивые разноцветные огонечки в ночном небе мелькали. Оказывается, это были трассирующие пули. За речкой стояли наши и вели огонь по немцам. Но мне в ту пору было шесть лет, и я не понимала всей опасности той красоты, - вспоминает Лидия Никифоровна. Как нам жилось при немцах? Побирались по дворам, у нас, у эвакуированных ничего не было. Жить нас пустила к себе родственница, у которой уцелела хата. Спасла крыша, крытая жестью. Отец мой был лейтенантом. После войны мы получили извещение, что он погиб на войне. Летом 1943 года, после освобождения, мы вернулись в свое село. Все пришлось начинать на голом месте. К счастью, уцелела посеянная озимая рожь. Когда она созрела, вышли в поле женщины и девочки с серпами и стали жать. Вместо прежнего цветущего села всюду виднелись обгорелые трубы над разрушенными хатами, да поднимался бурьян выше головы. ... Помню еще, как у нас появилась корова. Это было, когда наши войска пошли в стремительное наступление на Запад. Войска шли сплошной колонной. Мы оказались поблизости. И тогда нам в обмен на мед предложили корову, которая была кормилицей бойцов, а теперь стала для них обузой. Мы бросились по соседям, нашли банку меда, насобирали с десяток яиц и... получили корову. Чтобы построить домишко, мама нашла разбомбленный блиндаж. С помощью коровы мы вдвоем разобрали этот блиндаж, привезли в село. На корове мы не только возили брусья. Мы и пахали на ней. А другие женщины впрягались по пять человек в плуг…
ЭТИ ТЯЖКИЕ ВОСПОМИНАНИЯ Рассказывает Валентина Петровна Лозовик.
Моя послевоенная жизнь сложилась прекрасно. Мы с мужем (он умер год назад) вырастили двух дочерей. Я закончила среднюю школу, ведь перед войной успела закончить лишь 7-й класс. Много читала и пополняла свое образование. Казалось бы, о чем тужить, но я боюсь воспоминаний о войне, страшусь их ворошить. Гораздо приятнее переживать момент избавления от неминуемой гибели. ...Тот день был тусклым и пасмурным. Тяжелый мокрый воздух будто давил на окружающее. Он повис плотной пеленой над соснами, между которыми тянулась длинная людская лента. Колонна людей в сопровождении надзирателей и полицейских шла молча. Останавливаться и отходить в сторону никому не разрешалось. Всех подгоняли выкрики: «Шнель! Шнель!». Никто не знал, куда нас так торопят. Самолеты над нами пролетали так низко, что казалось до них можно достать рукой. Только по отсутствию красных звездочек мы догадывались, что это несоветские самолеты. У нас не было никакой информации, поэтому мы не знали, считать ли эти самолетами своими спасителями или же наоборот. Порой с них раздавались пулеметные очереди, но в колонне никто не пострадал. Лишь позднее мы узнали, что это были американцы. Они пытались затормозить движение колонны узников из концлагеря „Unter-den-Linden, 23”, размещавшегося во Франкфурте-на-Майне, так как нас гнали на уничтожение в крематорий. Немцы очень спешили поскорее нас туда загнать. Мы уже видели впереди огромные черные сооружения за колючей проволокой. Пахло какой-то гарью. А самолеты все время нашу колонну сопровождали и обстреливали. Вдруг движение остановилось, и наши конвоиры разбежались по лесу. А впереди колонны показались большие темно-зеленые танки. Из них выскочили военные в неизвестной для нас форме, и стали объяснять, что они – американцы. Но так как мы ничего не знали о том, что творится в мире, то опять-таки не знали радоваться этому или наступила последняя минута нашей жизни. Мы были в полном замешательстве. Но американцы стали нас кормить, а я, признаться, уже и забыла, что такое чувство сытости. Они угощали нас сладостями. Мне один солдат протянул сверточек. Там был шоколад, который я увидела первый раз в жизни. Американцы пытались нас утешать, потому что все очень плакали, а они уверяли, что войны уже нет. И тут я подумала: неужели все закончилось. Я выжила и теперь смогу жить дальше! Просто не верилось, что все это не сон. ...В концлагерь я попала вместе с мамой. Мне тогда было 13 лет. Полтора года – с сентября 1943 по май 1945 года я провела в Германии на очень тяжелых работах. Мы разбирали завалы после бомбежек, голодали. С трудом верилось, что когда-то была другая жизнь: большая семья, большой дом на берегу реки Ловать. Отец умер в начале 1943 года. Что стало с тремя братьями, которые служили в советской армии, мы там, в Германии, не знали, но очень надеялись, что они живы. По-настоящему мы поверили в то, что наши мучения позади, лишь 9 мая, когда нам по-русски объяснили, что война закончилась, а в небе черной тучей летели самолеты и все в одну сторону. Казалось, что от радости мы сойдем с ума. Одни безудержно рыдали, другие смеялись. Кто-то от радости рвал на себе одежду. И все кричали: Мы живы! Мы живы! Некоторые из нас живы до сих пор. Нам, узникам концлагерей, жертвам нацизма, Германия прислала компенсацию за моральный ущерб. Но разве этим восполнишь нанесенный душе и телу урон?! Разве такое можно простить или забыть?!
У МЕНЯ ДВЕ РОДИНЫ - УКРАИНА И ЛАТВИЯ Рассказывает Виола Оттовна Дзерве.
Это была выкопанная в земле яма, крышей которой служил навес, Спали на деревянных двухъярусных нарах. Матрасов не было, вместо них и одеял использовали тряпки, одежду. Печек не было, поэтому очень мерзли. А уж про питание и вспоминать страшно. Варили баланду - такой невообразимый суп из съедобных трав, которые находили в окрестностях - крапива, щавель, кора деревьев, лопух, одуванчики. Чтобы согреться и сварить еду, разводили костер. От голода и холода сильно болели, опухли. Позже нас переселили в бараки. Там хоть стены и потолок с полом были бревенчатые. Стало немного получше. Когда мне исполнилось 16 лет, оформили на строительство Соцгородка, которое находилось в 3 км от Орска. Дали мне лопату, и стала я месить цемент, делать раствор прямо на улице. Потом этот раствор подавала в ведре наверх штукатурам. А росточком я была маленькая, щупленькая, тогда как работа подсобницы штукатура очень тяжелая. Я просто с ног валилась от усталости. Надорвалась там, застудила косточки, колени и ступни распухли от такой непосильной работы. Слегла я от переутомления. После этого перевели меня на работу полегче, в помещение, к малярам. Научилась красить, белить, шпаклевать. Работающим выдавали в день по 700 граммов хлеба по карточкам. В 1949 году я перебралась в Латвию к брату, который служил подполковником в Риге. Позднее его перевели в Лиепаю, я вместе с ним, да так и осталась здесь жить и работать. Уже много лет я прикована к постели. Заботится обо мне добрая и нежная подруга Полина. P.S.: Нам остается добавить, что за трудовые заслуги в годы войны Виола Оттовна была награждена медалью «За доблестный труд в 1941-1945 годах». Но непосильный труд в нечеловеческих условиях подорвал здоровье женщины, лишил ее радости материнства. Такова была страшная цена жизни в годы войны, а перед выходом в свет настоящего издания Виола Оттовна ушла из жизни.
НА ПОСЛЕВОЕННОМ ФРОНТЕ Рассказывает Петр Тимофеевич Голубецкий.
23 июня 1944 года мне исполнилось 17 лет, а спустя несколько месяцев меня призвали в армию, направили в стрелковый учебный полк на курсы младших командиров. Мы готовились уже к отправке на фронт. Оттуда поступали уже радостные сводки о наступлении и об освобожденных городах. Известие о победе пришло, когда мы с товарищами уже заканчивали курсы. Тогда желающим предложили пойти служить на флот. Я тоже решил пойти на флот, хотя это означало, что предыдущая подготовка не в счет. Так пришлось мне второй раз в жизни принимать присягу. На флоте меня направили в бригаду траления на минный прорыватель. И прослужил я там вместо положенных пяти лет срочной службы целых семь, потому что после войны на море осталось много мин, и плавание было небезопасным. В отличие от минного тральщика, который захватывает мины тралом, после чего они обезвреживаются, минный прорыватель как бы пропахивает море, уничтожая мины при помощи устройства, создающего шум. Мины были очень разные, в том числе и магнитные, которые всплывали лишь тогда, когда проходил над ними корабль. Попадались и очень коварные, которые срабатывали не на первое проходящее судно, а на третье или пятое, в зависимости от установки. Конечно, такая служба была очень опасной. Не случайно эти годы мне засчитали, как годы, проведенные на войне. Закончил службу я в Лиепае. Директор судоремонтного завода (СРЗ) «Тосмаре» предложил остаться работать на заводе и возглавить ремонтно-строительный цех. Я дал свое согласие и 30 лет проработал на этом заводе, а потом перешел на «Лауму», где проработал до выхода на пенсию. Но сидеть, сложа руки, не в моем характере. Поэтому я активно занимаюсь общественной работой в обществе ветеранов и в украинской общине.
ВСЕ ДЛЯ ФРОНТА! ВСЕ ДЛЯ ПОБЕДЫ! Рассказывает Тамара Николаевна Гусева (награждена медалями «За доблестный труд в годы Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.», «За оборону Ленинграда»).
- В июне 1941 года я заканчивала техникум в Ярославле. Нам спешно выдали документы, и мы вернулись в родное село Подберезье. Пришли повестки: в течение 50 дней рыть противотанковые рвы. Жили скученно. За все время баня была лишь один раз. У нас завелись вши. Мы с сестрой Валентиной заболели. Она уехала обратно раньше, а я доработала свой срок. Затем меня, как более грамотную, поставили работать секретарем сельсовета. Я вела бумажную работу, общалась с населением, а было это не просто, потому что приходилось участвовать в сборе налогов с населения. Сколько же их было тогда: на мясо, молоко, яйца, на шерсть, на плодовые деревья... В избах за столами сидели кучи детей за чугунком с картофелем и пустыми щами. Больше ничего не было. Все шло на фронт, все отдавалось для победы. Мы - комсомольцы, создали артель, где ночами, в свободное от других дел время, валяли зимнюю обувь - валенки. Много дел было тогда у меня, но самое неприятное и страшное - приносить в дом «похоронки», извещения с фронта, в которых сообщалось о смерти отцов, сыновей, мужей... Имела я дело и с распределением продуктовых карточек, по которым полагалось по 300 г хлеба на иждивенца и 400 г-на работающего. Как-то раз я насчитала на 40 карточек больше. Подруга предлагала утаить их, разделить между своими. Соблазн был велик. Но наш папа, честный коммунист, инвалид гражданской войны, велел немедленно одеться и отнести карточки в район. Я так и сделала...
НИКОГДА НЕ СЧИТАЛ СЕБЯ ИНВАЛИДОМ Рассказывает Владимир Петрович Лоскутов.
Село Спасское в Сибири, в котором я родился, после гражданской войны стало называться Венгеровым в память о командире партизан Венгерове. Мы учились в школе, а летом наравне со взрослыми работали в колхозе. Нам даже продлевали на месяц каникулы, чтобы мы помогли убирать урожай. Так было и летом уже военного 1942 года. Мы трудились в поле: убирали лен, картошку, а кто постарше и посильнее - помогали и в МТС возле машин. Директором МТС был мой отец. В ту пору я был мальчишкой - восьмиклассником и возился с аккумулятором, когда вдруг сорвался ремень трансмиссии и стал биться рядом по земле, поднимая пыль. Я хотел поднять ремень и откинуть его подальше, как в одно мгновение мою руку затянуло, и вдруг она отлетела. Так произошло несчастье со мной, и я остался без руки. Кого винить в случившемся? Войну. Потому что все делалось «для фронта, для Победы», а хозяйство ветшало, не хватало сил и средств на то, чтобы привести его в порядок, вот и порвался ремень так некстати. Когда меня везли в больницу за 50 км, я все пытался выяснить у мамы: «А где моя рука? Ты ее положила в машину?»... Несчастный случай в одно мгновение оборвал две мои мальчишеские мечты: научиться играть на гармошке (мне совсем недавно ее купили) и стать морским офицером. Пришлось начинать жить заново, учиться все делать левой рукой... У меня оставался еще один выход: любовь к животным, вернее к лошадям. Но чтобы получить работу на конезаводе, надо было поступить в Сибирскую Академию. И я добился своего, поступил туда и проучился один год. А потом мы перебрались в Латвию, ведь мама моя родом из Латгалии, и она мечтала возвратиться в родные края. Война и жизнь разметали нашу дружную семью. Старший брат погиб под Сталинградом. Мы обосновались в Даугавпилсе, где я и закончил учительский институт, так как никакого другого подходящего для меня вуза там не было. После окончания получил направление в Лиепаю. И в 22 года я стал учителем и директором школы-семилетки в Военном городке, а затем директором 2-й средней школы, где и проработал до выхода на пенсию... Мой печальный жизненный урок иногда приносил пользу. Однажды мой ученик, присутствуя при взрыве снаряда, потерял кисть руки. И ему очень пригодились поддержка и наши совместные уроки по обучению письму левой рукой... P.S.: Владимир Петрович не хотел, чтобы его воспоминания напечатали, т.к. он - человек скромный. Но я, как многие в Лиепае, хорошо знаю и уважаю нашего коллегу - учителя химии и многолетнего директора 2-й средней школы, который первым решил организовать производственное обучение в школе - ввел автодело. И, несмотря на свое увечье, В. Лоскутов сам на уроках химии проводил опыты, сам водил машину. - Прим М. Зубалевич.
ЮНОСТЬ НА АТОМНОМ ПОЛИГОНЕ Рассказывает Зинаида Александровна Жгун.
- Историю свой семьи я помню, начиная с дедушки, который строил железную дорогу Москва - Харбин. Он завербовался в Харбине и пять лет в начале XX века проработал на хозяина. Получил пять тысяч рублей золотом. Хозяин вскоре уехал, предложив деду свой двухэтажный дом, домашний скот и 150 га земли. Там дед обвенчался в православной церкви с моей бабушкой-украинкой. В семье было шестеро детей. Мой отец родился в 1908 году. В 1914 году дедушку призвали в армию, где он вскоре заболел тифом и умер. Бабушка уехала в Семипалатинск и там снова вышла замуж, на сей раз за казака. С его помощью вырастила четверых детей. В 1937 году мой отец по доносу был арестован и просидел в тюрьме шесть лет. Я тогда уже училась в школе. Когда началась война, отец ушел на фронт добровольцем. Шесть раз он был ранен и трижды контужен. В последний раз его ранили в бою под Приекуле, а после госпиталя он оказался в Лиепае. Сюда он и вызвал маму. Мне же не удалось закончить школу, так как в начале войны школы закрылись. В зданиях размещались госпитали, куда везли раненых с запада. В 15 лет я пошла работать лаборанткой в медпункт на Семипалатинском атомном полигоне. Снабжение у нас было хорошее, мы даже получали дополнительное питание. За работу в году войны меня наградили медалью «За доблестный труд в годы Великой Отечественной войны 1941¬1945 гг.». Лишь позднее я поняла: просто так ничего не бывает. Чем-то мы, работающие там, расплачивались. Оказалось - здоровьем. Папа это понял гораздо раньше меня и настойчиво вызывал меня в Лиепаю. В 1946 году, проработав на полигоне боле четырех лет, я перебралась в Латвию. Тут вышла замуж. Первый наш ребенок умер сразу. Второго врачи разрешили мне рожать только через семь лет. Мы жили с мужем дружно и гордились успехами нашей дочери, которая получила два высших образования и сейчас учится в докторантуре...
МЫ ОБШИВАЛИ СОЛДАТ Рассказывает Зинаида Семеновна Филиппова.
- Муж мой, Михаил Васильевич Филиппов (он умер в 1989 году) в годы Великой Отечественной войны воевал на Прибалтийском фронте. Был он шофером и разведчиком, а потом его перебросили на Дальний Восток, где Михаил и закончил войну с Японией. Он был награжден орденом Отечественной войны. Были и другие награды, но они вместе с удостоверениями куда-то запропастились, зато сохранилось письмо, которое было получено еще матерью Михаила Васильевича, в котором извещалось, что за совершенный подвиг М. В. Филиппов награжден орденом Славы III степени. Он не был вручен герою лишь по той причине, что все считали его погибшим при выполнении боевого задания. Михаил Васильевич мечтал стать моряком, поэтому после демобилизации он с Дальнего Востока приехал в Ригу. Но его планам не суждено было осуществиться. Мы встретились в 1949 году и поженились. Михаил стал работать шофером сначала на Сахарном заводе, потом на АТП, откуда и ушел на пенсию. А сама я была еще девчонкой, когда началась война. В 1942 году, когда мне исполнилось 16 лет, начала работать портнихой. Мы шили обмундирование для солдат. Наша семья очень гордится тем, что каждый год на День Победы нам приходят правительственные телеграммы, подписанные президентом России.
ВСПОМИНАЮТ ДЕТИ ВОЙНЫ:
ОНА СОХРАНИЛА ДЕТЕЙ В БЛОКАДУ Из рассказа Владимира, сына Ольги Ивановны Коллеровой.
В 1940 году родилась моя сестра Людмила. Она была совсем еще крохой, когда началась война. Мама работала на заводе Войкова, который в военное время был переоборудован под сборку и выпуск вооружения, а ночами дежурила вместе с другими ленинградцами на крышах домов, сбрасывали оттуда фугасные и зажигательные бомбы. Получала рабочую и детскую карточки, но этого все равно не хватало. Было очень голодно. Ели траву с кладбища. Она появлялась там раньше всего и была такой сочной. А в городе давно исчезли не только кошки и собаки, но и крысы, воробьи. На рынке торговали подозрительными котлетами. Милиция тогда не интересовалась: откуда мясо? Но были трупы с вырезанными частями тела. И дети куда-то пропадали с улиц. Голод усугублялся холодом. На улицах тротуары были покрыты льдом и потому было очень скользко. Но не менее страшны, чем голод и холод, были вши. Как мама со всем справлялась, как ей удалось спасти Люду, да и меня, тогда еще не родившегося, до сих пор удивляюсь. Это удивительно, но факт остается фактом. И в блокадном городе, в нечеловеческих условиях появлялись на свет дети. Я родился летом 1944 года, когда уже блокада Ленинграда была снята. Мама уехала рожать меня на Украину. И только в 1946 году возвратилась вместе со мной и сестрой обратно в город на Неве. Но к тому времени отец уже нашел другую, и родители развелись. Воспитывал нас с сестрой отчим. Это благодаря ему, вернее, его переводу на новое место службы, мы оказались в Лиепае. Ольге Ивановне приходилось работать на многих местах, потому что специальности у нее не было, а образование семь классов. Было время, когда она зарабатывала тем, что продавала вышитые ею вещи. Они пользовались спросом. И на железной дороге работала стрелочницей, дежурной. Но всегда ее труд отмечали благодарностями, грамотами, помещали портрет на Доску почета. Есть у нее награды и «За оборону Ленинграда», и медаль по случаю 60-летия снятия блокады, а также медаль Жукова. В этом году маме должно исполниться 92 года. Может, и до 60-летия Победы доживет. Что ни говори, а крепки крестьянские женщины, ведь родилась Ольга Ивановна в крестьянской семье в Воронежской области. P.S.: К сожалению, не дожила Ольга Ивановна до 60-летия Победы, скончалась пока готовилось это издание.
ЛЮБИТЬ РОДИНУ – НЕ БЕРЕЗКИ ЦЕЛОВАТЬ, А ХОРОШИМ ЛЮДЯМ ПОМОГАТЬ!» Рассказывает Нина Михайловна Козлова.
В том блокадном, 1942 году мне было пять лет. Зима тогда выдалась такая суровая, что полопались трубы водоснабжения и приходилось ходить за водой. Мы жили в Невском районе в деревянном доме, но нас оттуда переселили в Выборгский дворец культуры. Вой сирены оповещал о предстоящей бомбежке. И мы должны были по нескольку раз в день спускаться в бомбоубежище. Но вскоре мама уже не могла нас туда водить, а клала меня и брата вдоль стен. Так было больше возможности остаться в живых при попадании бомбы в дом. Многие так поступали от безысходности. Знаю об этом из рассказов мамы. Хотя ленинградцы не любят вспоминать о блокаде, но если начинали рассказывать, то становилось жутко. Вот, что мне рассказала моя землячка Томила Османовна Марценюк: «До войны я была веселой девочкой, увлекающейся пением, музыкой и театром. Училась я тогда в медицинском училище. А во время блокады работала медицинской сестрой в госпитале, не в стационарном, а там, где того требовала обстановка. Разбомбят госпиталь в одном месте, мы разворачивали его в другом, перевозя раненых. Днем принимала раненых, оказывала им помощь, а потом шли на Неву по воду или разбирать на дрова деревянные дома. А еще писали письма за раненых. Ко мне многие обращались, потому что я и русский, и татарский, и башкирский языки знала. Нередко раненые просили, чтобы я им что-нибудь спела. Так проходили день за днем. Часто утром, отправляясь на работу, приходилось переступать через зашитые в одеяла трупы своих соседей, которых ночью выносили на лестничную площадку, а утром увозили на саночках в ближайшую больницу к месту сбора покойников». Так спустя много лет я получила ответ на вопрос, что за люди разобрали на дрова наш дом. Но до сих пор не устаю поражаться тому, какова же была сила духа, какое мужество и самоотверженность проявляли те наши девчата в лихую годину! И как же горько видеть спустя столько лет, что условия жизни для них мало изменились к лучшему. Были у нее муж и двое сыновей-военных. Но потеряла их Томилия. Осталась она одна, больная и слабая. И вынуждена экономить на всем. Только раз или два в неделю наведывает ее социальный работник, который вряд ли догадывается: какой души человек перед ней.
ВОЙНА, ЛИШИВШАЯ ДЕТСТВА Рассказывает Людмила Павловна Горчакова.
Когда пришли немцы, нас выбросили из погреба, а дом был разрушен. Жить стало негде. Папа вскоре умер. Я была младшей в семье - пятилетней. Приютили нас родственники. Помню, что рядом с селом работали пленные красноармейцы, прокладывали бетонную дорогу, материал для которой брали на довоенном асфальта-бетонном заводе. Та дорога вела к Ленинграду. В селе было так голодно, что съели уже всех кошек в округе. Ели крапиву, лебеду, даже опилки подмешивали в лепешки. А когда попадали на бывшие колхозные поля, то дрались за найденные там мерзлые картофелины. Мама увезла семью в деревню Матарово, где также жили родственники. Там было полегче. Но вскоре немцы переписали все население и в вагонах для перевозки скота вывезли в Германию. В вагоне на окнах и дверях были решетки. Кормили нас в дороге пареной брюквой. Из вагонов не выпускали. Все нужды приходилось справлять тут же. В пути девушек 17-18 лет отобрали для обслуживания немецких офицеров в столовых, а всех остальных отправили в Гамбург. Нас поселили в небольшом двухэтажном здании, где на первом этаже располагался рыбоконсервный завод. Спали на полу, работали каждый день без выходных в три смены. Пообносились, так как немцы не разрешили ничего брать из дому. Только рюкзак за плечами. Но мама познакомилась с доброй женщиной - сторожем фрау Анной Ульман. Она-то и приносила нам одежду, обувь, иногда подкармливала нас, детей. Шустрому братцу удавалось иногда стащить баночку консервов, спрятать в сливном бачке, а вечером принести домой. Это было роскошное угощение. А обычно мама парила на горячих батареях отопления рыбные головы. Но не думайте, что в те времена не было ничего светлого. Однажды нас отпустили в город, и там нам удалось даже сфотографироваться. Этот единственный снимок каким-то чудом сохранился. Мы вчетвером, вероятно, в парке (позади много листвы). У мамы и старшей сестры на лице какое-то подобие улыбки. Только я, самая младшая сурово смотрю в объектив... Потом помню, как немцы начали отступать. Близилась развязка войны. Фашисты пытались замести следы преступлений. В крематориях спешили уничтожить свидетелей, пострадавших. Такая же участь ожидала и нас. Согнали в сарай всех привезенных людей. Чем бы все это закончилось, если бы нас не спасли американские солдаты?! Они взломали наш сарай и повели показать крематорий. Я видела множество ящиков, заполненных размолотыми обожженными человеческими костями. Это собирались использовать в качестве удобрения почвы. Видела кучки разноцветных человеческих волос. Горы, буквально горы одежды и обуви, так как в печи людей отправляли голыми. Мой рассказ могла бы дополнить мама, но ее давно уже нет в живых. И старшей сестры тоже. Но мы пережили войну! И вот настал май 1945 года. Нас привезли к границе СССР и спросили, хотим ли мы остаться в Германии или ехать в СССР? Конечно, мы хотели домой! И вот мы снова в своем Сараево. Жуткая картина разрушения. Мама сплела шалаш из веток и прутьев, стали в нем жить, а когда похолодало, нас приютили соседи. А потом и государство помогло, выделили домик под ссуду. Мы начали работать на железной дороге, а в 1946 году перебрались в Латвию в Айзпутский район, где на хуторе Дзерве работал брат. Первый послевоенный год был очень голодный. Ели лепешки из лебеды, добавляли в еду опилки, даже ремни кожаные варили — все-таки там белок. Ходили побираться по домам с сумкой. Но иногда хозяева спускали на нас собак. Работали на хозяев: пасли коров и лошадей, ухаживали за огородом. Кстати, нынешняя жизнь нам с мужем чем-то напоминает те времена, ведь мы и теперь подрабатываем у хозяев на хуторе. Латышским крестьянам туго приходится, еле выкручиваются, платя непосильные налоги на землю, за инвентарь. Мы почти все лето проводим на хуторе, едим с ними за одним столом. Муж колет дрова, я обрабатываю грядки, а рассчитываются за наш труд сельхозпродукцией. А вообще-то я всю сознательную жизнь проработала сварщицей на заводе «Лиепайсельмаш». (И надо заметить, отлично работала, потому что ее портреты не раз помещались на Доску Почета. По ним видно как взрослела эта красивая, уверенная в себе девушка. А за украденное детство Людмиле Павловне однажды выделили денежную компенсацию, обещали еще, но когда это будет и будет ли?).
ПЛАТЬЕ ДЛЯ МАМЫ Рассказывает Полина Федоровна Медведева (на снимке справа).
В пункте назначения нас встретили военные, накормили горячим, выдали кипяток и паек, и погрузили в вагоны поезда. Три недели мы ехали по железной дороге. Обовшивели совсем. Прибыли на станцию Бакланово и сошли. Мы были вчетвером: мама, я и двое младших детей трех лет и восьми месяцев. На каждого было разрешено взять по 20 кг вещей, а ведь нести-то приходилось двоим - мне и маме. Пришлось оставить наши тюки у знакомых и шагать налегке к маминой деревне. И вот с сумкой одежды и термосом с кипятком идем мы лесом 19 км. Дошли до ручья, мама остановилась и скомандовала нам: «Раздевайтесь!» А возле ручья еще снег лежит, холодно. Мама всех нас остригла ножницами, волосы оставила птицам на гнезда. Потом налила в мисочку кипятка и по очереди тряпочкой обтерла нас, обмыла холодной водой из ручья, переодела во все чистое. Идем мы по деревне, а нас там не ждали. Родственники, увидев нас, зовут быстрее в дом. Но мама сказала, что сначала нужно умыться. Вскипятили самовар, нагрели воды и тогда уже все мы хорошенько вымылись. Так мама спасла нас от тифа, но сама не убереглась, заболела. Она бредила, когда ее на носилках несли в больницу. И проболела она совсем не долго, всего три дня. Принесла я ей вторую передачу, а медсестра объявляет, что мама умерла. Говорит: «Забирайте скорее, а то закопают ее в общей яме». А всего два месяца назад умер наш папа. Помню тогда два дня мы скрывали его смерть, чтобы успеть получить хлебную карточку на папу... Вещи наши, что мы оставляли в соседней деревне, пропали (хватало воров в ту пору), в чем хоронить маму? Я уже неплохо научилась обшивать своих кукол. Вот тогда и сшила я свое первое настоящее платье для своей мамочки. Первое свое и последнее - для нее. Так мы стали сиротами. Война продолжалась. Я пошла в местную школу. Так как учителя эвакуировались, уроки нам преподавал еврейский мальчик Аркадий. Мы звали его «профессором». Он преподавал сразу в двух классах. И делал это очень грамотно и интересно. В школе было всего две комнаты, и Аркадию приходилось ходить из одной комнаты в другую. После снятия блокады мы вернулись в Кронштадт. Два моряка помогли нам донести вещи. Мы за это угостили их пирогом, чему они очень обрадовались. После войны, уже будучи взрослой, я навестила места моего детства. Могила отца была разрушена, так как находилась вблизи аэродрома. Поэтому я кладу цветы на братскую могилу...
ТРЕХЛЕТНИЙ УЗНИК ИЗ САЛАСПИЛСА Из письма Виталия Гяга Владимиру Петровичу Лоскутову.
«Мы с братом, начиная с 1989 года, посылали запросы в государственные архивы, чтобы собрать сведения о моем пребывании в Германии. Писали в Минск, и в Москву. И только весной 1990 года из Риги получили справку, из которой следовало, что «Виталий Гяг, которому в 1943 году было три года, значится в списках детей, вывезенных немцами с оккупированных территорий СССР в Саласпилсский концлагерь. 7 июля 1943 года он был направлен в Лиепайский государственный детский дом по адресу ул. Улиха, 30». А вот, что мне рассказали мама и два старших брата. Наша семья жила в деревне в 10 км от станции Бигосово в Белоруссии. Когда началась война, отец ушел на фронт. Многие ушли в партизаны. Через несколько дней немцы появились в нашей деревне. Их штаб разместился в нашем доме, т.к. он был самый большой. До 1943 года жили все в постоянном страхе, потому что днем хозяйничали немцы, а ночью партизаны. Это было тяжелое время. В феврале 1943 года немцы начали уничтожать все деревни, так называемые, партизанские зоны. К этому времени наша семья успела перебраться ближе к станции. Нашу деревню вместе с жителями сожгли. Когда немцы стали уничтожать все живое, мама погрузила на повозку нас, троих детей, и поехала в Бигосово. Но немцы задержали нас и загнали в помещение станции, где продержали всю ночь. Народу набилось множество. Затем подогнали товарные вагоны и повезли нас в Ригу, а затем в концлагерь. В саласпилсском концлагере нас отобрали у матери и поместили в детский барак. Маму затем увезли в Люблин и в Германию. Старшего брата, которому было 10 лет, взял хозяин, на которого брат батрачил всю оставшуюся войну. А меня с братом Леонидом потом отправили в Лиепаю. В 1949 году я встретился с воспитательницей Идой Карловной Шкеле, которая работала во время войны в детдоме и также была вывезена в Германию. Она рассказала, что когда в 1943 году в детдом привезли группу детей, то немцы сказали только, что они из района фронта. Никаких документов не передали. У каждого из нас на шее на шнурке висела фанерная дощечка, где указывались фамилия, имя и возраст. Дети были голодные, отощавшие, измученные, в ветхой одежде. Я ей запомнился, потому что был очень маленьким, жалким с синими губами и таким слабым, что казалось вот-вот, перестану дышать. Со временем мы научились говорить по-латышски. От моего брата Леонида она кое-что узнала о нас. А осенью 1943 года, в октябре, детей из всех Лиепайских детдомов вместе с обслуживающим персоналом отправили в Германию. Там мы жили неподалеку от города Ростока в небольшом курортном городке Грааль-Мюриц. В начале 1944 года всех дошкольников отправили в другой город, поэтому с братом меня разлучили. В октябре 1945 года воспитательница с другими детьми возвратилась в Лиепаю, а мы еще оставались в Германии. Только в 1949 году мы снова встретились в Лиепайском детдоме.
О ВОЙНЕ МЫ ТОЛЬКО СЛЫШАЛИ Галина Кшановская.
Как и все в стране, недоедая, недосыпая, день и ночь он проводил на ногах, делая животным прививки против ящура. Отец охранял отары овец и табуны лошадей от нападения диких животных, не жалея своей жизни. Не раз ему доводилось отбиваться от голодных волков, а в гололед срываться с обледенелых горных тропинок, но он выжил и продолжал трудиться. Это был его посильный вклад в освобождение Родины, в приближение Победы. В послевоенные годы отец продолжал работать ветеринаром в далеком Азербайджане и прошел путь от простого ветврача до начальника ветслужбы в Нахичевани и Кировограде. В Лиепаю был переведен в 1950 году. Работал здесь начальником ветеринарного участка, заведовал ветеринарной аптекой, пока болезнь не сковала его и не унесла из жизни.
Рассказывает Владимир Михайлович БЕНДЕЦКИЙ (награжден медалью «За доблестный труд»).
Когда отца призвали в действующую армию, мы остались с мамой и бабушкой. После окончания семилетки я поступил в ремесленное училище в Казани. Обучение проходило в ускоренном темпе. За год мы усвоили материал двух лет. Жил я дома, а питался в училище. По окончании ремесленного стал работать помощником машиниста на турбинах электростанции. Мне было уже 14 лет. Моих товарищей, которые были постарше, уже начали призывать в армию. Но у большинства работников была бронь, т.к. наша электростанция давала энергию для автозавода. Работали по сменам 12 часов через 12. Мальчишкам трудно было вручную крутить вентили по 0,5 метра в диаметре, когда надо было переключать насосы. Электростанция располагалась в 12 км от Казани. Сюда ходил трамвай. И я проработал там до 1945 года, пока не вернулся с войны мой отец. Демобилизовался он в Курляндии, в Риге и вызвал туда семью. Так мы стали прибалтийцами. Я поступил в техникум рыбной промышленности, проучился год, а потом техникум перевели в Клайпеду и преобразовали в мореходное училище с военными специальностями. Получив вместе с дипломом звание техника-лейтенанта я направился на стажировку в Лиепаю на военные корабля. Через два года, отработав после учебы положенные два года на рыболовецких судах в Клайпеде, я по комсомольской путевке был направлен на сельскую МТС в Литве. В Лиепаю я смог перебраться только спустя еще два года. Работал на заводе «Сельмаш», на ТЭЦ, на заводе «Сарканайс металургс», и оттуда ушел на пенсию. Я еврей, вырос среди русских, но многие меня считали латышом, так как я хорошо освоил латышский язык, а когда работал в Литве, то и по-литовски мог общаться. Сейчас, хоть и нахожусь на заслуженном отдыхе, не могу сидеть без дела, поэтому работаю в детском саду, где выполняю всякую мужскую работу.
Мария Васильевна:
А потом мы ехали по гребле (это насыпь на мелких речках) и вдруг лошадь оступилась, воз перевернулся вверх колесами. Маленькая Валя оказалась в воде, а на нее упали мешки с мукой и вещи. К счастью, поблизости находился врач. Он долго делал искусственное дыхание девочке, покрытой зеленой тиной, и сумел спасти Валю...».
Надя: «Мне запомнился лишь бесконечный поток раненых, которых я должна была записывать и распределять. Работали днем и ночью, не зная отдыха...»
Саша: «Я родился в 1941 году, потому мало что помню. Но отец рассказывал, как в войну наш корабль разбомбили немцы. Корабль и почти все находившиеся на нем утонули, но моему отцу удалось спастись. Он, раненый, уцепился за корягу и на ней доплыл до берега Ладожского озера».
Людмила Ивановна МОЗГУНОВА. «Много лет прошло. Мне уже 70. Но блокадные дни никогда не исчезнут из моей памяти... Мама сутками находилась в госпитале, так как непрестанно поступали раненые. Я целыми днями была дома одна. Соседи эвакуировались (квартира была коммунальная), а мама отказалась от эвакуации, сказала: «Коль уж умирать, то будем умирать дома. Иногда мама разрешала мне приходить в госпиталь, помогать, когда было особенно много раненых. А дома, сидя у окна, я наблюдала, как люди медленно передвигались по улице, спотыкались, падали, снова вставали и дальше тащили санки с истощенными мертвыми телами, завернутыми в простыни. Как-то, когда мама была свободной от работы, мы пошли проведать ее сестру с детьми. Тети дома не было. Моя двоюродная сестренка - ей было 7 лет - лежала на постели, а ее четырехлетний братик ползал по постели и собирал какие-то крошки. Мы поинтересовались, что это Галя спит и спит? Подошли, а она уже неживая. На другой день умер и Толик. Тетя с горя решила эвакуироваться. Мама ее всячески отговаривала, но та все же поехала. Потом, мама узнала, что тетя в дороге заболела тифом и что поезд разбомбили, а ее муж погиб на Ленинградском фронте. Так погибла вся семья. Жизнь в городе была небезопасной. Как-то соседи сказали мне, что в магазине картошку дают. Я быстренько собралась, бегом вниз по лестнице. А темно, зима. Бегу около перил, вдруг меня кто-то за шиворот схватил. Я изо всех сил дернулась и вырвалась. Бегу вниз, шаги с подковками за мной. Вдруг я на последней ступеньке поскользнулась и упала. Так больно было, но я вскочила и бегом из подъезда. А обратно как? Стою, плачу от боли и страха. Зашла в магазин. Продавщицы меня знали, обещали проводить после работы, только ждать долго. Мимо магазина проходил военный, спросил, чего плачу. Я рассказала ему. Он проводил меня до самой квартиры... Часто, стоя у печки, я мечтала, чтобы наша комната была полна хлебом, чтобы всем хватило. Но были и приятные встречи. Нередко офицеры (наверное, у них у самих где-то были дети) останавливали меня и давали по несколько кусочков сахара или сухарик. Спасибо им!».
Юлия Александровна РОГАЧЕВА (награждена медалью «За оборону Ленинграда».
«Мне было 14 лет, когда я пошла работать, чтобы хоть чем-то помочь нашей стране. В июле 1942 года меня приняли на завод «Северный Пресс». Потом он стал номерным заводом. Приняли меня ученицей сборщицы. Я собирала рукоятки для гранат. Потом работала лакировщицей, красила корпуса гранат. Вскоре завод перешел на новую продукцию - глубинные бомбы. Меня перевели на покраску бомб. Затем завод стал выпускать ракетницы. А я стала работать на их сборке. Пыталась сама проверить ракетницу, но у меня ничего не получалось. Я была настолько слаба, что не было сил поднять руку с ракетницей и выстрелить. Жила я на самом берегу Невы. Для нас это было большое преимущество. Зимой в проруби брали воду, а весной собирали крапиву и лебеду, пекли вкусные котлеты. Ходили к военным за картофельными очистками. В свободное от работы время дежурили на крыше дома. При бомбежке собирали зажигательные бомбы, хватали их за хвост и в песок. Никогда не забуду, как в комнату при артобстреле влетел осколок. Я только вышла из комнаты и закрыла дверь, как осколок врезался в нее на уровне моей головы. Повезло мне крупно и в другой раз. Мы с подругой шли по улице, когда начался обстрел. Осколок попал подруге в голову. Слава Богу, она осталась жива. Всего увиденного не опишешь, но и из памяти тоже многих безжалостных картин не сотрешь».
Лиля: Помню газету, в которой была помещена карикатура на Гитлера, который был изображен в виде гуся с длинной шеей. Мне тогда было 5 лет, и я задала наивный вопрос: «Чем же так страшен и опасен этот Гитлер, если он гусь?». А игрушками нам служили продовольственные карточки. Они остались неотоваренными, потому что нечем было в то время их отоварить...
Елена Кузьминична КАДИНОВА: «С нами, детьми, взрослым было тяжело, и все же нас старались сохранить всеми силами. Мне было 6 лет, когда Ленинград со всех сторон обложили фашисты. Кроме меня в семье было еще двое детей в возрасте 1 год и 3 года. Что запомнилось мне? ДОРОГА ЖИЗНИ - ледовая дорога по Ладожскому озеру. В конце зимы маму и нас детей решили эвакуировать. Я очень хорошо помню, как мы ехали на машине по льду. Едва мы успели перебраться на другой берег, я услышала, как кто-то за моей спиной сказал: «Начали проваливаться машины». Ведь дело уже шло к весне, и лед становился ненадежным. Потом мы еще долго, целых 19 суток ехали до Рязани. Но теперь возникла другая проблема - нужно было уберечь изголодавшихся людей от переедания. Ослабленный организм не справлялся с такой нагрузкой. Я помню, как на стоянках к эшелону люди несли еду истощенным ленинградцам. Хоть и сами они едва перебивались, но с нами делились последним. В 1945 году Корней Иванович Чуковский посвятил Ленинградским детям стихотворение, где заглядывал в будущее, в 2024-й год. Стихотворение заканчивается следующими строками:
«...Всюду, куда б ни заехали вы, – Всюду, везде, одинаково Жители Праги, Гааги, Парижа, Чикаго и Кракова На вас молчаливо укажут И тихо, почтительно скажут: - Он был в Ленинграде во время осады... В те годы... вы знаете... в годы блокады... – И снимут пред вами шляпы».
Сегодня на дворе лишь 2004-й год. И вот мой ответ на то стихотворение:
Когда-то весной, в 45-м далеком. Поэт обращался к ребятам голодным, К тем детям, что выжили в годы блокады, Но были по виду уже стариками. Все верно увидел поэт в 45-м – Теперь наши внуки нас тех старше стали. Одно он предвидеть не мог никогда. Что снова склонится над нами беда, И, вместо почета на старости лет, Опять мы в блокаде от близких нам мест. Но духом сильны ленинградские дети, И снова сажают картофель и зелень, Ведь выжить для нас - дело чести теперь, А так уж не хочется новых потерь».
СОДЕРЖАНИЕ
ВСПОМИНАЮТ ДЕТИ ВОЙНЫ:
Составитель, редактор и макетировщик Анна Николаевна Протченко
Консультант - председатель совета ЛОВВИТ Георгий Степанович Тарабан |
|
.jpg)
В Лиепае проживает несколько участников Парада Победы в Москве в 1945 году, в том числе один знаменосец. Этим легендарным человеком является 
Война застала меня в Москве, где после ФЗУ я работал токарем на заводе «Манометр». В ту пору мне не было еще 18 лет. Я собирался податься в авиацию. когда стали набирать добровольцев, но меня подвело зрение. Однако 5 января 1942 года, когда стал совершеннолетним, меня все же мобилизовали и направили в Чувашию.
- Моя родина - Харьковская область, а жена Александра из одного со мною села. Вместе мы уже 56 лет! На нашу долю выпало немало испытаний. А начались они еще в зловещем 1937 году, когда родители, занимавшие руководящую должность в коллективе, по ложному доносу были арестованы и репрессированы. Мы, семеро детей, остались сиротами... Был я физически крепок и поступил в ФЗО, выучился на кузнеца. Но так получилось, что в самом начале войны, в 1941 году я случайно стал шофером. Просто оказался поблизости от заглохшей машины ЗИС, возле которой растерянно крутились старший лейтенант и молоденький шофер по имени Женька. Я так крутанул ручку стартера, что мотор сразу заработал. Старлей тут же предложил: «Не хочешь быть у моего Женьки стартером?!» Я согласился.
Свой характер я унаследовал от уральца, военфельдшера Чапаевской дивизии. Отец мой и брат также вполне соответствовали своей фамилии. Брат был пограничником, в годы Великой Отечественной войны воевал под Сталинградом, Ленинградом, в Эстонии. Когда началась война, я только-только закончил среднюю школу.
Жизнь 
- Я родился в Белоруссии, в Бобруйском районе. В армию меня призвали в 1940 году и направили на Краснознаменный Балтийский флот в учебный отряд. Там готовили на котельного машиниста, т.е. на кочегара. Жили мы на подступах к Кронштадту, где на островах еще при Петре I были выстроены форты. Здорово там свирепствовали финны.
- Родился я на Украине, в Киевской области. Отец мой умер от тифа, когда я еще был ребенком. Мы с матерью перебрались в город. Очень больно было покидать родное село. В 14 лет я уже начал работать. Накануне войны меня призвали в армию. Попал я на Черноморский флот в Севастополь. Потом крепких парней стали набирать для подготовки водолазов - спасателей. Их готовили в Балаклаве в военно-морском техникуме ЭПРОНа. Проучился я там один год, после чего выпускников направили на разные флоты Советского Союза в распоряжение АСО, так как началась война. АСО – это аварийно-спасательный отряд, который является прямым наследником Международного ЭПРОНа, созданного еще В.И Лениным и курируемого самим Ф. Дзержинским.
- Родилась я в Башкирии в Белорецком районе. 1 июня 1942 года была призвана в армию, и весь оставшийся период я прослужила в караульной роте на военном аэродроме. Наша задача состояла не только в том, чтобы защитить аэродром, но и убирать обломки разбитых самолетов, трупы ...
...Фронт отступал. В литовском селе в одном из домов располагался штаб. Все военные успели уже выехать. Только мы вдвоем с подругой замешкались, а тут немцы идут. Мы спрятались во дворе, а хозяин дома на это место накидал целый воз сена. Немцы не заметили нас. Так мы уцелели, благодаря литовскому крестьянину...
- Родилась я в селе Никольском в Астраханской области. Была еще ребенком, когда семья перебралась к деду в Сталинград. Там меня и застала война. В 1942 году добровольцем пошла на фронт. Всю войну провела на передовой. Это называлось «воевать в первом эшелоне».
Даже спустя столько лет ленинградцы не забывают тех, кто помогал им защищать город, освобождал из блокадного кольца. Они часто приглашают защитников на праздники, потому что пережитое там в годы войны не забыть. Мы посещаем мемориальный ансамбль на Пискаревском кладбище, встречаемся в Музее обороны и блокады Ленинграда, а когда идем по городу, нас забрасывают цветами.
- Я – коренная Ленинградка. Перед войной закончила семилетку, но работать еще не начинала. В 1941 году получила повестку из военкомата, прошла медкомиссию для направления в военный госпиталь авиаторов. Хотя по состоянию здоровья меня признали пригодной, но вид хрупкой девушки не внушал доверия: как такая тростиночка справится с уходом за тяжело ранеными? И меня направили в распоряжение МПВО (местной противовоздушной обороны) Ленинграда. Обычно МПВО была прерогативой мужчин. Но в условиях, когда началась блокада города, на смену погибшим мужчинам приходили женщины и девушки. Была создана саперная рота, которая должна была обследовать очаги поражения после артобстрелов и бомбардировок.
1-й Ленинградский медицинский институт я заканчивала уже в осажденном Ленинграде в 1942 году. Обучение было сокращенным. За год мы проходили два курса. Так что вряд ли были полноценными полученные нами знания.
«После пятого класса школы пошел работать на завод. Среднее образование я получил значительно позже, уже в Лиепае, в вечерней школе. В 1940 году был призван в ряды Красной армии и направлен в морскую школу курсантом. Когда началась война я уже служил на кораблях Балтийского флота на миноносце «Киев», потом на эсминцах «Страшный» и «Смелый». Всю войну провел, что называется, на передовой линии. Не раз приходилось сталкиваться с фашистскими кораблями «лоб в лоб».
- До войны я успела закончить 8 классов и начала работать на обувной фабрике «Скороход». Но вскоре началась война, и меня направили на курсы медсестер при роддоме им. Видемана. Потом была практика и работа в детской инфекционной больнице. Там же работала моя мама, Елизавета Эрнестовна. Надвигалась зима. В больницу стали поступать буквально живые трупики, настолько дети были ослаблены и истощены. Они не кричали, а пищали и сипели, как котята. Невозможно было даже укол сделать, так как кожа напоминала папиросную бумагу. Их кормили с ложечки. Выздоравливали очень немногие. Как мы ни старались, большинство все же умирало.
- Моя родина на Гомелыцине. Уже в конце июня 1941 года мы ощутили, что такое война и оккупация. Когда фронт ушел на восток, жителей села согнали в сарай, чтобы угнать в Германию. А мы, подростки, нашли в сарае лопату, подрыли стену, через лаз выбрались и убежали в лес. В селе потом оставалось мало немцев. Большинство жителей, в том числе и мои родители, были угнаны. Они возвратились домой только в конце 1945 года.
- У меня была прекрасная специальность сварщика-нагревальщика, которую я получил в Минусинском ФЗО. После окончания учебы меня ждала работа на прокатных станах металлургических заводов, но я решил пойти добровольцем на фронт. Но для этого пришлось мне накинуть себе год, уж очень молод я был. В 1943 году от военкомата получил направление в Гороховецкие лагеря, где нас обучали три месяца военному искусству в запасном артиллерийском полку истребителей вражеских танков. Затем дорога на Запад. Целую неделю мы ехали в военном эшелоне. Всю оставшуюся войну я помню себя с катушкой за спиной, потому что пришлось мне воевать телефонистом. Для командования связисты были очень важны. Нас постоянно перебрасывали с места на место, и всегда нам нужно было находиться впереди всех.
- Родом я из села Бараболь Одесской области. Это в 15 км от границы Украины с Молдавией. В июне 1941 года наши войска спешно отступали, только Одесса продолжала героически сопротивляться. Нашу часть Украины Гитлер обещал отдать Румынии. Уже и название было придумано - Трансмистрия. Видно потому на этом участке фронта преобладали румыны. Они неплохо говорили по-русски. Оккупанты не убивали жителей, не разрушали и не жгли хаты, не отбирали продукты, не уводили скот. Они еще были сыты и уверены в своей победе.
- В начале войны я была молодой, 20-летней матерью. Сын еще находился в грудном возрасте, муж - Михаил Иванович Серебрушкин - ушел воевать и в 1942 году пропал без вести на Юго-Западном фронте. Мне довелось стать свидетельницей обороны Лиепаи в июне 1941 года. Видела бои и организаторов обороны - генерала Дедаева и комиссара Ермакова. Когда фашисты вошли в город, комиссара Ермакова расстреляли, а его семью посадили в тюрьму, которая тогда находилась на ул. Тиесас (ныне Републикас).
Война застала меня на железнодорожной станции Бологое (это между Москвой и Ленинградом). Я работала там помощником ветеринарного врача. Объявление услышала по радио. В 1942 году наш город сильно бомбили. Дом, в котором я жила, был стерт с лица земли. На его месте зияла глубокая воронка. У меня осталась на память лишь горсть земли с пепелища. После этого я пошла служить в действующую армию. Вместе с передвижным госпиталем № 860 мы двигались по направлению к фронту на Смоленщину, потом в Беларусь.
А в годы войны он был мобилизован в армию, воевал на Волоколамском направлении. На слова А. Мельников оказался скуп: рыл окопы, бросал бутылки с зажигательной смесью... Но кое-что все же припомнил... Пришлось ему на себе перевозить мины, гранаты со взрывателями, взрывчатку. Дали ему обученную кавалерийскую лошадь. Но вот незадача: неопытный всадник, весь обвешанный опасным грузом упал с лошади в канаву, а лошадь убежала. Но потом вернулась, встала рядом, как бы приглашая сесть на нее, и не уходит. «Как я уцелел тогда, не понимаю, - пожимает плечами Александр Сергевич. - Судьба, знать, такая».
Есть люди, готовые рассказывать о себе часами. Другие же отличаются не многословием. Именно к таковым относится капитан 2 ранга в отставке Федор Сергеевич Волков. Вместо воспоминаний он представил свой послужной список. Из него следует, что в июле 1940 года Федор Волков был зачислен курсантом в Высшее военно-морское училище им. М.В. Фрунзе, где и проучился до января 1942 года. С сентября 1942 года по февраль 1944 года был курсантом училища ПВО ВМФ, а затем стал дублером начальника команды штаба ПВО КБФ. С начала июля по декабрь 1941 года принимал участие в защите Ленинграда, затем был эвакуирован вместе с училищем и продолжал учебу в Каспийском ВВМУ.
- Мои дед и отец были сибиряками, а я родился в Ташкенте. Жена моя, Лариса, родилась в Узбекистане. Так что наше детство прошло среди узбекского народа. Мы учились в одной школе, у одних учителей. Жили в Ташкенте в Старом Городе (так назывался один из городских районов), где преобладали мазанки - жилища, сложенные из кизяка, обмазанные глиной. Кругом было много зелени, деревьев. Женщины во дворах месили тесто, из которого делали лепешки и выпекали их в тандырах. До сих пор помню их незабываемый вкус. А какой плов там готовили! Я также научился его готовить, потом друзья частенько к нам наведывались на плов.
- Я была мобилизована в Красную Армию в звании старшины медслужбы. А перед этим мне пришлось провести в оккупации шесть месяцев. Мы тогда жили на хуторе в Ростовской области. Помню, как однажды брат выкрал у немца оружие и бросил в колодец. Немцы тут же собрали всех жителей в сарай. Полицаи ставили ребят на сруб колодца и стреляли. Убитые падали в колодец. У нас был староста Ларька, лет 26. И хотя он был полицай, но все же предупредил, что будут угонять молодежь в Германию, поэтому многие успели спрятаться.
- В 1942 году во Владивостоке я поступил в Тихоокеанское высшее военно-морское училище (сейчас это знаменитая «макаровка» в Санкт-Петербурге). В августе 1945 года состоялся выпуск курсантов, которые стали вахтенными офицерами. И сразу нам пришлось вступить в войну с Японией.
- Меня призвали в ряды Советской Армии в июне 1942 года из Сибири. Из нашей школы в Тюхтенском районе Красноярского края было призвано 10 девушек, - поведала Анна Михайловна. - Это был комсомольский набор. Почему я пошла служить? Еще до начала Великой Отечественной войны я от отца слышала рассказы о войне в Испании. Тогда в СССР привозили осиротевших испанских детей. В печати и по радио много писалось и говорилось на эту тему. Связанное с Испанией было овеяно романтикой. Это и побудило меня сделать то, что я сделала.
- Рос я в многодетной семье, которая проживала в одном из колхозов Мордовии. После окончания восьмилетки вместе с родителями стал работать в колхозе. Очень любил лошадей, и хорошо умел ездить верхом. Все сельские работы были мне хорошо знакомы. Приходилось и тяжелые мешки таскать, и пахать, и урожай собирать. Так продолжалось до 1943 года, когда мне исполнилось 18 лет, и я получил повестку. Новобранцев военкомат направил в Кемерово, где в лесу располагалась особая воинская часть.
- Моя родина – небольшое село Гробово в Читинской области. Это по соседству с железнодорожной станцией Ерофей Павлович (так она названа в честь одного из первопроходцев Сибири - Хабарова). Село разделяла речушка Талангуй, которая так сильно разливалась во время таяния снегов, что только на лодках и можно было добраться из одной половины села в другую.
- В апреле 1942 года меня направили на рытье противотанковых заграждений возле города Калинин в поселке Селижарово. А когда началась эвакуация раненых, стала работать во фронтовых госпиталях на самой трудной и грязной работе - прачкой. И так все четыре года. До сих пор иногда всплывают в памяти жуткие картины войны, как приходилось выносить из госпиталя и закапывать ампутированные руки и ноги, а также органы раненых. У меня война в первую очередь ассоциируется с кровью, грязью, болью, криками, слезами и пожарищами.
Услышанное от К. Шевкопляс очень напоминало фильм «На всю оставшуюся жизнь». На вопрос: на каких фронтах за время войны довелось побывать, Катрина Фридриховна затруднилась ответить: «Могу лишь припомнить несколько городов, где проходил наш санитарный прифронтовой поезд: Воронеж, Тула, Ульяновск, Армавир. В Москву заезжали - за провиантом, обмундированием. Поколесили по стране за четыре года войны».
Великая Отечественная война застала меня в Белоруссии, в г. Орша, где я только что закончила среднюю школу. Фронт быстро отходил на восток. В нашей школе стали создавать госпиталь, набирали девушек-санитарок. Я с подругами также пошла записываться, но нам сказали подождать. Желающих работать на грузовике отвезли в Витебск, высадили и уехали. Тут из леса подошли отступающие медсестры. Мы стали вместе искать каких-либо военных. Нашли госпиталь, который только начали создавать, а тут снова отступление. На Ржев, Волоколамск. Наконец военно-полевой госпиталь начал функционировать. Я работала санитаркой и потихоньку училась на медсестру. От такой грязной работы у меня началось кожное заболевание. Я испугалась, а коллеги некоторые насторожились. Один опытный врач предложил мне «лечиться солнцем». Это помогло.
Когда началась война, мне минуло 16 лет. Жили мы в пограничном поселке Тамала Саратовской области. Там я закончила школу, а потом поступила в Саратовский экономический институт. По распоряжению Совета народных комиссаров для студентов ввели обязательные курсы военной подготовки.
Родилась 18 ноября 1927 года на Украине в г. Днепропетровске. По национальности латышка. Мне исполнилось всего 14 лет, когда началась война. Всю семью эвакуировали в Баку, потом в Красноводск, еще позднее на Урал. В Орске мы с матерью и старшим братом, которому исполнилось 16 лет, поселились в землянке.
- Родился и вырос я на Украине. Никогда не искал легких путей в жизни. И судьба не была ко мне особо ласкова. В 13 лет я лишился отца, а мать не могла работать из-за болезни. Старшего брата призвали в армию, а в семье еще подрастала сестренка. Пришлось мне зарабатывать на хлеб и обеспечивать семью. Тут грянула война. Старший брат ушел на фронт и не вернулся. Погиб.
- Моя мама, сейчас она очень больна, почти десять лет лежит без движения, очень плохо слышит и не может говорить, но мы с женой Илзе заботимся о ней. А в молодости она была певунья, веселая и жизнелюбивая. Это видно и по фотографиям. Вот она в Ялте в 1938 году. Стройная, кокетливая, с прекрасными волосами и смеющимися глазами.
- Семья наша, проживавшая в деревне Сараево Новгородской области, состояла из семи человек: мамы с папой, бабушки и четверых детей. Война запомнилась нам боями, бомбежками, от которых мы прятались в погребе вместе с папой, который был болен туберкулезом.
- Я все прекрасно помню, потому что в ту весну 1942 года мне исполнилось 12 лет. И я тогда потеряла и маму, и папу. А было это так: выехали мы 11 апреля 1942 года из Кронштадта в эвакуацию. Ехали обозом на машинах через Ладогу, пережидали налеты фашистских самолетов.
Мой отец, дважды Герой Социалистического Труда 
- Мне запомнилась эвакуация. В Краснодарском крае я ехала на подводе с чьим-то добром и с чужими двумя женщинами. Наверху рядом со мной сидела девочка по моложе меня. В начале мы попали под обстрел пролетавшего самолета. Возница, заметивший его, закричал, мы бросились в желтые заросли кукурузных стеблей. Пули веером застучали по пыльной дороге...
.png "ПРОЕКТ «ДОРОГА ПАМЯТИ»"){kind=logo}
