Главная » Библиотека » Лиепайские ветераны о войне и не только…

Лиепайские ветераны о войне и не только…

 

Нашим детям и внукам,

чтобы помнили

 

Лиепая 2010 год

 

 

Литературный редактор и составитель Анна Протченко.

Книга подготовлена при поддержке Генерального консульства Российской Федерации в Латвии, депутата Сейма Латвийской Республики от «Центра согласия» Валерия Юрьевича Агешина, Лиепайской русской общины – председатель Валерий Иванович Кравцов.

Оформление обложки – художник Александр Николаев.

 

Офсет

Книга отпечатала в типографии «Зелта руденс».

Рига, ул.Кандавас,41а, LV-1083.

Тираж 1000 экземпляров.

ISBN 978-9984-49-009-0

 

От редактора и составителя

 

Дорогой читатель, перед тобой третий выпуск воспоминаний ветеранов Великой Отечественной войны. Для чего и кому нужны они, ведь две книги уже вышли в 2005 и 2007 годах?

Нынешний выпуск приурочен к знаменательной дате – 65-летию Победы в Великой Отечественной войне. И стоит задуматься о том, что уже 65 лет мы с вами живем под мирным небом. За это надо сказать спасибо всем тем, кто, не щадя своих сил, жизни и молодости, боролся с фашизмом.

Участники той далекой войны успели постареть и поседеть, а многих из них уже нет в живых. С каждым годом, с каждым днем их становится все меньше. Только за прошлый год из жизни ушли 50 членов Лиепайского общества ветеранов войны и труда. Это означает, что остается все меньше очевидцев тех давних событий, все меньше информации о них. Чем дальше от нас те события, тем легче фальсифицировать историю. Только сохраняя память о былом, о погибших и о тех, кто сумел выжить, вопреки всем трудностям и лишениям, мы можем быть спокойны за будущее наших детей, быть уверенными, что прошлое не повторится, можем.

В книге собраны воспоминания участников боевых действий, участников войны, а также участников обороны Ленинграда, его жителей, тружеников тыла, бывших узников концлагерей и детей войны. Некоторые воспоминания очень скупы, основаны в основном на документах, так как сами ветераны считают, что не совершили особого подвига и не признают себя героями. Не все могут подробно описать боевые действия и происходившее в те годы, но тем ценнее эти скупые строки, потому что они достоверны и помогают восстановить истинное положение дел.

Сами ветераны принимали активное участие в подготовке этого издания: кто-то сам написал свои воспоминания, иным помогли члены общества. Дети войны рассказали о своих отцах и матерях, а также о своем детстве. За это всем им огромное спасибо. Благодарю также недавно возникший, но уже усиленно работающий Балтийский Центр культурно-исторического наследия «Патриот», и Евгения Васильевича Путрова. В результате совместных усилий родилась эта книга. На мою долю выпали редактирование и сбор дополнительных материалов.

 

Анна Протченко

 

От Генерального консула России в Лиепае

 

Есть исторические события, над которыми время не властно. Особое место в их ряду занимает Великая Отечественная война 1941 – 1945 годов, являясь одним из самых выдающихся свершений советского народа. Победа в этой войне навечно останется в памяти человечества.

Наше поколение людей наиболее остро воспринимает все, что связано с войной. Мы безмерно гордимся нашей Великой Победой и вкладом нашего народа и его Вооруженных сил в дело разгрома врага и спасения всего человечества от угрозы фашистского порабощения.

Самоотверженные совместные усилия стран антигитлеровской коалиции во Второй мировой войне предопределили судьбу народов Европы и Азии. Мы с величайшим уважением относимся к ветеранам войны всех республик бывшего Советского Союза, наших союзников – США, Франции, Великобритании, Чехословакии, Польши, бывшей Югославии, Китая и других стран, отдаем должное их подвигам и заслугам.

Интересы бережного отношения к Победе, к памяти тех, кто ее завоевал, отдал жизни во имя избавления от фашизма, несовместимы с фактами фальсификации истории войны, с фактами надругательства над памятниками воинам-освободителям, с фактами, когда искусственно насаждается раздор среди народов, плечом к плечу сражавшихся против гитлеризма и японского милитаризма.

Лиепайское общество ветеранов войны и труда подготовило к 65-й годовщине Победы в Великой Отечественной войне очередной сборник воспоминаний ветеранов о войне. Все, что представлено вниманию читателя в этом сборнике, проникнуто стремлением как-то способствовать преодолению фальсификации истории и утверждению правды о Великой Отечественной войне, исторической значимости нашей победы в 1945 году.

Выражаю благодарность составителю и редактору книги Анне Николаевне Протченко, а также председателю Лиепайской русской общины Валерию Ивановичу Кравцову и депутату Сейма Валерию Агешину за поддержку в издании книги.

 

Юрий Михайлович Котельников

 

От депутата Сейма Латвийской Республики

 

Дорогие ветераны, уважаемые лиепайчане!

От всей души поздравляю Вас с 65-й годовщиной Великой Победы! На Вашу долю, долю Ваших боевых товарищей, родных и близких людей выпали суровые испытания. Но Вы проявили несгибаемую силу духа, выстояли и победили!

Ветераны – фронтовики уходят, но память о Победе над коричневой чумой передается из поколения в поколение, служит нам важным нравственным ориентиром. Многие из нас читают воспоминания ветеранов со слезами на глазах. Но это слезы радости и гордости за непобедимых солдат великой державы! Мы помним и понимаем, что каждый, кто пережил войну, родился дважды.

Желаю крепкого здоровья, бодрости, мира и согласия! Никто не забыт, и ничто не забыто! Спасибо Вам и низкий поклон за Ваш ратный подвиг!

 

С искренним уважением,

Валерий Юрьевич Агешин.

 

От депутата Лиепайской думы и председателя Лиепайской русской общины

 

Уважаемые ветераны, уважаемые общинники!

Вот мы и дожили до такой знаменательной даты. 65 лет мира. 65 лет люди в Европе и в России живут в мире. Могут делать ошибки, погружаться и всплывать из кризисов, строить демократию или отступать от нее. Могут даже критиковать Россию или восторгаться ее успехами. Но главное, все это они могут делать только благодаря вашей Победе 65 лет назад. Потому что Вы ценой своей жизни, ценой жизней 27 миллионов погибших в той ужасной войне подарили им и всем нам этоправо – жить! Жить в мире! Спасибо Вам и земной поклон.

Эта третья книга, которую ЛРО помогает выпустить в свет, и этот шестой салют в Вашу честь являются лишь малой частью того, что мы можем, должны и всегда будем делать для Вас.

Мы помним Ваш подвиг ветераны, и не забудем его!

 

Валерий Иванович Кравцов.

 

 

Памяти Александра Самуиловича Лащевского (1920 – 2008)

 

Родился Александр Самуилович Лащевский 20 декабря 1921 года на станции Клинцы Белорусской железной дороги в семье потомственного строителя железных дорог. Отец погиб, спасая водяную мельницу местной коммуны от диверсии нэпманов, за четыре месяца до рождения мальчика.

Если учесть, что из пяти братьев отца один погиб при обороне Порт-Артура, другой – на крейсере «Новик» у берегов Южного Сахалина, еще один участвовал в сражении при Цусиме, а два оставшихся брата погибли в Первую мировую войну, то понятно, почему он выбрал военную службу, хотя очень любил литературу.

В 1919 году на квартире Лащевских поселился красный латышский стрелок из дивизии Роберта Эйдемана, которого звали попросту дядя Карл. Вместе с Самуилом Лащевским они организовали в Клинцах первую сельхозкоммуну. Дядя Карл стал воспитателем и наставником юного Саши вместо отца.

В 1940 году семья дяди Карла, в которой рос Херберт, одноклассник Александра, переехала в Лиепаю. Херберт погиб при обороне города под липами летом 1941-го, а его семья расстреляна палачами гестапо. Такой была первая связь Александра Лащевского с Латвией и Лиепаей.

Несмотря на безбожные времена, мальчику с детства привили глубокую православную веру. В углу большой комнаты дома Лащевских помещался иконостас с тремя лампадами, в углу кухни стояла икона... Такое было возможно только в провинции. Перед каждой едой все крестились, а перед сном мать ставила детей на вечернюю молитву перед иконостасом.

Войну 20-летний Александр Лащевский встретил в Севастополе на втором курсе Военно-морского училища. Суровое боевое крещение состоялось под Бахчисараем. Оставшимся в живых 125 курсантам из 600 числившихся на его курсе в ноябре дали младших лейтенантов и послали командовать взводами.

Александра назначили помощником командира противотанковой батареи морской пехоты. Ему довелось участвовать в обороне Кавказа, войну он закончил на Дальнем Востоке в составе Северной Тихоокеанской флотилии, сражавшейся с Японией на Южном Сахалине и Курильских островах.

После войны Александр Лащевский командовал батареей береговой артиллерии на Сахалине, потом береговой батареей в Лиепае. Здесь в 1952 году он узнал об участи семьи дяди Карла. Заканчивать военно-морскую службу ему довелось на Курильских островах.

Сразу после увольнения в запас, в 1970 году Александр Самуилович вернулся в полюбившуюся Лиепаю. Устроился преподавателем в музыкальное училище, поступил на местное отделение РТУ на специальность оператор математических счетно-решающих машин. Правда, окончить его не смог из-за подорванного службой в экстремальных условиях здоровья.

Александр Самуилович сумел осуществить другую мечту – самую заветную. В конце 1990-х он организовал Общество любителей истории, музыки, поэзии – ОЛИМП. По его задумке этот олимп искусств должен был способствовать духовному возвышению и сближению национальных общин Лиепаи.

Художественная одаренность Саши Лащевского проявилась уже во время учебы в школе. Первая проба литературного пера относится ко второму классу, когда после прочтения «Хижины дяди Тома» он исписал толстенную общую тетрадь в защиту одной из несчастных героинь. В седьмом классе под влиянием учителя литературы – сына священника, еще до революции окончившего МГУ, – увлекся поэзией и до последнего дня складывал трогательные и иронические строки.

Когда Александру было 16, любимый учитель отвез группу учащихся в Михайловское на поклон Пушкину. «С тех пор в моем сердце загорелась искра, я начал считать себя поэтом», – позднее напишет Александр Самуилович. С шестого класса он играл на домре в школьном оркестре, с восьмого – участвовал в драмкружке и школьной футбольной команде. Рядом со школой находились драмтеатр и кино, в которых будущий основатель ОЛИМПа не пропускал ни одной пьесы и фильма, и через всю жизнь пронес воспоминание, как на открытие кинотеатра приехала советская кинодива Любовь Орлова.

За неполных десять лет в ОЛИМПе прошли сотни ярких мероприятий. Доброй традицией стали ежегодные фестивали культуры разных народов. Александр Самуилович вникал во все детали, писал сценарии вечеров, тщательно отбирал выступающих. Но при всем уважении к Гете, Тютчеву и Тарасу Шевченко, вечера которых прошли в школах города, Дед остался верен изначальному приоритету. Ни один год ОЛИМПа не обходился без пушкинских дней, пушкинская интонация пронизывает строки Александра Самуиловича.

Его называли душой не только Лиепайской русской общины, но и украинской и белорусской. Несмотря на преклонный возраст, он участвовал во всех мероприятиях общин. Всегда был эмоционален и артистичен, неизменно завершая свои выступления грозным взмахом своей трости.

Долгие годы возглавлял общество ветеранов Великой Отечественной войны и труда. С 1977 года является его почетным членом.

Такие люди рождаются один на миллион, его не заменит никто. Нам остается запомнить, каким он был – всегда подтянутым и энергичным, несмотря на недомогания, и продолжать его дело.

 

Два камушка...

Два камушка с высот Бахчисарая

И горсть с могилы Пушкина земли

Храню, как талисман, и, умирая,

Прижму рукой хладеющей к груди.

Возьму с собой в небытие земное

В краю поющих славу Флоту дюн

И реквием янтарного прибоя

Тем, кто остался вечно молод, юн.

Есть прадеды средь нас, но все мы, деды,

Мы ждем с надеждой новую весну.

Кому из нас далекий День Победы

Торжествовать придется одному?

Друг юности и старости глубокой!

В тот День блаженный гордо подними

Бокал вина с подругой ясноокой

И нас в душе безмолвно помяни.

 

 

«Мы всю Европу по-пластунски пропахали»

Владимир Иванович Тулин (1926 г.р),

кавалер ордена Знак Почета.

 

Родом из Ивановской области. В армию меня призвали в 1943 году и направили в школу шоферов в Ульяновскую область. По окончании школы в 1944 году прибыл в Минск, который только что освободили. Там еще пылали пожары, город был весь в огне, поэтому армия помогала тушить его. Меня зачислили шофером в минометную батарею прибывшего из Заполярья 275-го артиллерийского полка. С тяжелыми боями наш полк прошел Румынию и через Карпаты продвигался к Будапешту.

В горах мы столкнулись с необычным поведением противника, который стрелял не по нам, а по верхушкам деревьев. Оказалось, что они просто старались привлечь наше внимание. Когда мы приблизились, то увидели, что немцы прикованы к скалам. Позже мы узнали, что это были штрафники, коммунисты, которые призывали немецких солдат не воевать. Приковывая их, немецкое командование рассчитывало, что мы их уничтожим или они погибнут без еды и воды.

Наш полк следовал за 2-м Украинским фронтом, который наступал, мы за ним подчищали освобожденную территорию. Весной 1945 года после тяжелых боев и взятия Вены мы неделю передохнули, а потом двинулись на Прагу. Эти победы дались нелегко. Очень много наших солдат погибло. Но душу согревало и вселяло надежды на хорошее будущее сердечное отношение местного населения. Мы буквально шли по ковру из сирени, которая цвела в это время, нам бросали ее под ноги. Освобожденные жители угощали нас молоком, сыром, вином...

Как у многих воинов, у меня имеются боевые награды. Но самой большой наградой для нас стал День Победы и дальнейшая жизнь, теперь уже на мирном, трудовом фронте. Демобилизовался я в 1950 году. Окончил училище, получил диплом механика и с 1957 по 1990 годы проработал в Лиепайской базе «Океанрыбфлот», а сейчас нахожусь на заслуженном отдыхе.

 

 

Павел Федорович Потоцкий (1924 г.р.),

кавалер трех орденов, награжден медалями «За отвагу» и «Партизан Великой Отечественной войны».

 

До начала Великой Отечественной войны Павел Федорович проживал в Брянской области. В 1941 год ему исполнилось 17 лет. Когда немцы приблизились к Брянской области, он, будучи комсомольцем, в числе первых вступил в партизанский отряд для борьбы с врагами Родины. В годы Великой Отечественной войны страна превратилась в единый боевой лагерь. Яркой страницей в летопись народного подвига вошла героическая борьба партизан и подпольщиков Брянщины, где в лесах с немецко-фашистскими захватчиками сражались 139 партизанских отрядов, объединенных в 27 бригад. В них находились свыше 60 тысяч народных мстителей.

В течение двух лет, с 1941 по 1943 год длилась смертельная схватка народных мстителей с гитлеровскими оккупантами. Однажды партизанский отряд, в котором воевал Павел, уходил в лес к месту базирования. Немцы преследовали отряд. На третий день немцы появились на партизанской базе. Но там никого не оказалось. Их попытки найти партизан окончились неудачей. Партизаны умело заметали следы, но в сложившейся ситуации они не могли предпринять активных действий. У 220 партизан было всего 70 винтовок и по 25 патронов на каждую из них, но они представляли грозную силу. Недаром свой отряд партизаны назвали «Смерть немецким оккупантам!».

Уже к маю 1942 года народные мстители выгнали немцев из74 населенных пунктов. В глубоком тылу врага была легально провозглашена Советская власть.

Затем партизаны приняли присягу. Вот ее слова: «Я, гражданин Советского Союза, верный сын русского народа, клянусь, что не выпущу из рук оружия, пока последний фашистский изверг не будет уничтожен на нашей земле. За сожженные города и села, за смерть детей наших, за пытки и насилие над моим народом я клянусь мстить врагу жестоко, беспощадно и неустанно. Кровь за кровь! Смерть за смерть!».

Партизаны успешно боролись за освобождение населенных пунктов. На вооружении отряда уже появились станковые пулеметы, автоматы, ручные и противотанковые гранаты, боеприпасы. Склад с боеприпасами разведчики обнаружили неподалеку от поселка Гавань. Было решено их вывезти. Глухими тропами подобрались партизаны к складу, сняли охрану. Сутки они прятали боеприпасы в надежном месте. Когда подошли немцы, партизаны ушли.

В отряде «Смерть немецким оккупантам!» Павел Потоцкий находился с ноября 1941 по сентябрь 1943 года. Был и пулеметчиком, и разведчиком, и диверсантом во многих боевых операциях.

22 декабря 1941 года в поселок Навля прибыл партизанский отряд из 180 человек. Фашисты не ожидали нападения. Прижатые оружейным огнем, они выпрыгивали из окон двухэтажного дома, в окна которого летели гранаты. Перепуганные немцы бежали, как зайцы по дворам и огородам. Застигнутые врасплох, они были полностью разгромлены, а склад с их боеприпасами взорван.

В марте 1942 года между станцией и разъездом Стяжное были взорваны два железнодорожных моста. В освобожденных от немцев районах сельским советам поручили следить за правильным использованием земли, заботиться о расширении посевных площадей, чтобы обеспечить продуктами питания партизан и население. Был развернут ремонт танков, танкеток, автомобилей. В оружейных мастерских ремонтировали оружие, изготавливали мины. Развивалась и местная промышленность.

Для немцев особое значение имела станция Навля (в 53 км от Брянска), через которую проходили немецкие поезда с техникой и живой силой на Сталинград. Было решено взорвать мост, но он тщательно охранялся немцами. В ночь на 12 сентября 65 партизан-разведчиков атаковали немецкие казармы, забросали огневые точки гранатами, принесли на себе 400 килограммов тротила к мосту и сумели взорвать его.

Этот эпизод описан в книге «Партизанская республика». Там говорится, что вовремя этой операции особым бесстрашием отличились 9 человек, в том числе Павел Потоцкий.

Отряд «Смерть немецким оккупантам!» также подорвал немецкий поезд с боеприпасами и продовольствием у разъезда Клюковники. За подрыв моста через реку Десна П. Потоцкий был награжден орденом Отечественной войны II степени.

В августе 1943 года партизаны взорвали также мост через реку Знобь на границе Брянской области. В мае 1943 года Павел был тяжело ранен в левую ногу. Пуля засела так глубоко, что извлечь ее не удалось. Его должны были эвакуировать, но он отказался, а когда подлечился, то снова вернулся в свой партизанский отряд и продолжал воевать до тех пор, пока отряд не соединился с частями Советской Армии.

Соединение с частями Советской Армии произошло в сентябре 1943 года. Тогда Павла Федоровича определили в воздушно-десантную гвардейскую бригаду разведчиком. Всоставе этой бригады он участвовал в боях с немецкими захватчиками в Венгрии, Австрии, Чехословакии. Особенно тяжелые бои были при освобождении Будапешта. Приказом Верховного Главнокомандующего И.В. Сталина от 24 марта 1945 года старшему сержанту Потоцкому вместе с другимиучастниками битвы была объявлена благодарность за участие в разгроме танковой группировки немцев в Будапеште.

После увольнения из Вооруженных Сил в июне 1946 года Павел Потоцкий приехал к сестре в Лиепаю. Более 30 лет онпроработал в Лиепайском ДОСААФе, подготовил более двухтысяч призывников для службы в Вооруженных Силах СССР. Завоенно-патриотическое воспитание молодежи и активное участие в оборонно-массовой работе он награжден множеством Почетных грамот.

 

 

Дмитрий Павлович Семибратов (1927 г.р.)

 

Детство мое было очень трудным. Родился я в Ростовской области. Кроме меня в семье было еще семеро детей. А вскоре наступил сильный голод. Питались в основном травами.

В 1942 году наше село заняли немцы. Настали очень тяжелые времена, но в 1943 году советские войска освободили село от немцев. Я закончил семь классов и пошел работать прицепщиком на конный завод им. Буденного, одновременно учился на тракториста. После окончания курсов работал на тракторе трактористом, штурвальным. В ноябре 1944 года мне исполнилось 17 лет, и 20 числа меня призвали в армию.

После медкомиссии погрузили в товарные вагоны и отправили из Батайска Ростовской области во Львов. Я попал в стрелковый батальон. В то время была непростая обстановка, особенно в Львовской области. Она была освобождена от немцев, но в лесах, да и не только там, орудовали бендеровцы. Мы сначала занимались в классах, изучали оружие и воинские уставы. Потом начались практические занятия, строевые, тактические и стрельбы. По окончании учебы мне присвоили звание – младший сержант. С этого времени нас стали посылать в разные точки области, где активно действовали бендеровцы. В основном мы занимались прочесыванием лесов, доходили при этом до границы с Бессарабией. При прочесывании мы двигались линией на расстоянии двух трех метров друг от друга. Иногда натыкались на группы бендеровцев, завязывались бои. Убитые и раненые были с обеих сторон, а пленных мы отправляли во Львов, где находился лагерь, К концу 1945 года в нем находилось 50 тысяч заключенных.

Так мы действовали до ноября 1945 года. Почти каждый день нас на товарном поезде увозили до Равы-Русской или Ковеля, там высаживали. Мы приступали к прочесыванию леса. В ходе этих операций были значительные потери личного состава, потому что двигаться приходилось по густому лесу, где нередко встречались небольшие банды. Бендеровцы открывали огонь. Они заранее знали, в каком направлении будем двигаться. Некоторые сами сдавались в плен. Отдельные моменты, с которыми приходилось сталкиваться, особенно запомнились...

Однажды старшина роты и шесть солдат отправились в лес заготавливать дрова для полка. К вечеру нам сообщили, что все они убиты бандитами. В ночь на 7 ноября 1945 года в городе было убито 107 офицеров Советской Армии (в Львове были расквартированы 5 полков).

В ноябре наш полк по боевой тревоге подняли и объявили, что мы должны отправиться на вокзал и погрузиться в товарные вагоны. Мы не знали куда едем, это стало известно позже. Возле города Рава-Русская нас обстреляли бендеровцы. Поезд остановился. Нам приказали покинуть вагоны, рассредоточиться и залечь в лесу. Затем мы стали прочесывать лес. Так дошли до самого Львова. В этой операции погибли 19 человек из нашего полка, но в лагерь во Львове мы привели 50 бендеровцев, с их стороны также были убитые.

До конца месяца мы занимались ликвидацией бендеровцев в Львове. Ночью по тревоге нас поднимали, по 12 человек направляли в отделения милиции, где они поступали в распоряжение одного или двух милиционеров и занимали какой-нибудь дом. Военнослужащие охраняли здание, а милиционеры заходили в каждую квартиру и проверяли находившихся в доме людей, документы. Подозрительных лиц отправляли в милицию.

В декабре наш 63-й учебный стрелковый полк был расформирован. После прохождения медицинской комиссии меня направили на Военно-морской флот. Группу, в которую я попал, на товарном поезде отправили в Ленинград, а оттуда – в Кронштадт. Там в течение 6 месяцев обучался на моториста в электромеханической школе, затем нас на большом теплоходе «Комсомолец» доставили в Балтийск.

В общей сложности флоту я отдал 37 лет. Служил на разных кораблях и в разных городах, на больших десантных кораблях – БДБ и на других. А удостоверение участника Великой Отечественной войны я получил лишь в 1992 году. Пришлось обращаться в разные инстанции. Только через газету «Труд» удалось выяснить, где находится приказ «считать участниками войны личный состав 63-го полка», после чего в Сальском райвоенкомате мне выдали соответствующий документ.

 

 

Яков Шулимович Вайнштейн

 

Его грудь украшает множество медалей, среди которых есть и «За оборону Кавказа», и «За победу над Германией».

У Якова Шулимовича Вайнштейна не было юности. Она оборвалась, так и не начавшись, в первые дни войны. На выпускника десятого класса, еще не достигшего восемнадцатилетнего возраста, обрушились сразу все тяжести и невзгоды военной поры. В армию его призвали досрочно. Вот, что он вспоминает о том времени.

– С 14 по 18 июля 1941 года я ежедневно уходил в военкомат, а вечером возвращался домой. И все эти дни, отправляясь в военкомат, я заходил попрощаться со своей подругой, с которой сидел за одной партой в школе. А она говорила: «Я гадала и читала Библию. Сегодня ты вернешься домой. Я прощаться с тобой не буду». А 18 июля она попрощалась и сказала: «Вот сегодня тебя заберут в армию. Знай, ты останешься живым и вернешься домой». О себе она не говорила, что ждет ее... Потом оказалось, что при первой же бомбардировке бомба попала в парадную дома, и она погибла. А пророчества девушки оказались правдивыми.

Мне многое довелось пережить: гибель бабушки, двух тетушек, племянницы и других родственников, но об этом я узнал позже. А мои испытания начались еще по дороге на фронт. В корму корабля, на котором перевозили нас из Одессы в Херсон, попала бомба. Это чудо, что она не взорвалась. Ведь на корабле тогда находилось около двух тысяч новобранцев.

Очень памятным осталось принятие Присяги на верность Родине. Нам на двоих вручили одну винтовку, которая из учебной была переделана перед этим в боевую.

Лето 1941 года было самым тяжелым. Потери несли невероятно большие. За полтора месяца от батальона осталась всего одна рота. Воевать учились под огнем противника. Выживал только тот, кто не распускал себя ни на минуту, кто не трусил, кто не позволял себе этой слабости. Мы тогда выжили. Это было и счастьем, и несчастьем, потому что впереди нас ждали другие испытания...

Воевал на Юго-Западном, на Южном, Закавказском фронтах. Был связистом, мотористом-прожектористом (наша рота ослепляла танки противника), сапером. Всю войну прошел рядовым солдатом. Освобождал Ростов-на-Дону, попал в окружение. Вышли мы из него с большими потерями. Был контужен, пережил клиническую смерть...

Прослужил в армии 6 лет. А такой желанный и долгожданный День Победы встретил на Кавказе. Но к тому времени я уже творил будущее нашей страны – строил металлургический завод в Рустави...

После окончания службы закончил курсы бухгалтеров и оставался верен этой профессии всю последующую трудовую жизнь.

 

 

Александр Романович Курбатов (1927 г.р.),

кавалер ордена Отечественной войны, награжден медалью «За Победу над Германией, а также юбилейными медалями.

 

Родился в Порандийском районе Марийской АССР. 7 февраля 1943 года был призван на службу и направлен в военно-пехотное училище в городе Телави, которое мы не окончили, так как курсантов, в том числе и меня, направили в 37-й воздушно-десантный корпус в один из полков (номер не помню). В конце мая 1944 года нашу часть перебросили на Карельский фронт. Финны, узнав о нашем появлении на фронте, по своему радио объявили, что скоро начнется наступление, так как прибыли Сталинские войска. Не знаю, почему нас так прозвали, но еще до прибытия на фронт наша часть называлась гвардейской. Мы заняли отведенные рубежи на реке Свирь. В один прекрасный день началась артподготовка. Она была мощной. Это потом мы узнали, что обстрел велся из 220 орудий, при этом каждое использовало по три боекомплекта (в одном комплекте 60 снарядов). А с воздуха позиции финнов подвергались беспрерывной атаке наших самолетов, которые вертелись в карусели. В результате от финской обороны ничего не осталось, лишь вспаханная снарядами земля.

Чтобы проверить, как на самом деле обстоят дела, была налажена фальшивая переправа. Плот с муляжами и орудиями из дерева под управлением 12 бойцов благополучно добрался до противоположного берега. Установленное там красное знамя означало, что берег наш. Началась настоящая переправа.

В составе 10-й ударной дивизии наша часть двигалась на г. Петрозаводск. Мы получили задание по лесам и болотам обойти отступающие финские войска и «оседлать дорогу, т.е. отрезать им путь. Это был изнуряющий труд Финны отступали столь стремительно, что пока мы пробирались по лесам и болотам за 15 –20 километров, чтобы зайти им с тыла, вместо финнов обнаруживали наши войска. И снова вперед, и опять та же картина.

Операция на Карельском фронте продолжалась около двух месяцев. Мы дошли до старой финской границы, дальше финнам было уже некуда отступать, и они запросили мира. В ходе операции в одном из боев я был ранен, мы попали под огонь снайпера.

После госпиталя в августе 1944 года был направлен в Москву на пересыльный пункт и зачислен в 9-ю воздушно-десантную бригаду в 95-й запасной полк. Там я опять был ранен.

День Победы застал меня в госпитале. Выписавшись из него, я попал в артиллерийскую бригаду в Даугавпилсе. Демобилизовался в 1948 году и пошел работать на завод ВЭФ в Риге.

 

 

Земля Сталинграда

Елена Ипполитовна Астапенкова

 

Как крепка ты, земля Сталинграда!

И на ощупь еще горяча.

В ржавой глине осколки снарядов,

Рваный камень, куски кирпича,

Искореженный остов железный,

Обгоревший обломок крыла...

В эту вязкую землю, как в бездну,

Черной свастики мощь полегла.

Вьюга белая волком завыла,

Стала снегом ее укрывать.

Припорошила, похоронила,

Чтоб вовек ей уже не восстать.

Проползали со скрежетом танки

Вдоль разрушенных мирных домов.

И торчали обломки, останки

Вплоть до Волги от самых холмов.

Был огонь беспощаден, жесток,

Волга стыла в преддверье беды,

Но противник пройти все ж не смог,

Хоть остался лишь метр до воды.

Здесь повсюду врага поджидали,

Шквалы яростные свинца

Из развалин домов вылетали,

Из проемов, из-под крыльца...

Даже камни, и те почернели,

Но не сдались на милость врага,

Мы смогли устоять, мы сумели

Защитить свой родной Сталинград!

И нет выше на свете наград,

Чем, на зло многим тыщам смертей,

Устоявший в огне Сталинград –

Самый стойкий из всех крепостей!

 

 

Дмитрий Иванович Рыжов (1918 г.р.)

кавалер орденов Красной Звезды, Отечественной войны I степени, награжден медалями «За боевые заслуги», «За оборону Сталинграда», «За освобождение Варшавы», «За взятие Берлина».

 

От Волги до Берлина

Начало Великой Отечественной войны застало меня на службе в Советской Армии, в одной из частей 2-й отдельной Краснознаменной армии, командующим которой был командарм 2-го ранга И.С. Конев. Первое боевое крещение часть получил 22 мая 1942 года в районе города Изюм на реке Северный Донец, где мы занимали оборону.

Используя численное превосходство в живой силе, и особенно в технике – танках, самолетах – немцы развернули наступление. Мы вынуждены были отступать. С каждым шагом назад, на восток, в душе все сильнее росло, чувство надвигавшейся непоправимой и грозной беды, нависшей над нашей Родиной, над родными и близкими людьми. С каждым метром оставляемой врагу земли все горячей вскипала в сердце ненависть к захватчикам. Так на горьких неудачах и поражениях зарождалась в сердце бойцов великая воля к победе.

В конце июля 1942 года наша часть заняла оборону в районе города Калач-на-Дону. Здесь мы поклялись матери-Родине, что будем стоять насмерть, за Волгой для нас земли нет. Началась героическая битва за город-герой на Волге. Трудно описать словами то, что происходило в те дни. Сталинград был весь в огне. Черным дымом заволокло небо, солнца не было видно. Немецкая авиация совершала на город по две, а то и по три тысячи вылетов в день. Сбрасывали не только мелкие осколочные бомбы, но и бомбы по полтонны весом, а то и больше. И тогда земля вздымалась и ходила ходуном, как при землетрясении. Для устрашения немцы кроме бомб сбрасывали рельсы, бороны, железные тракторные колеса. Все это с диким воем и скрежетом летело с неба на город. Сами «юнкерсы», входя в пике, включали мощные сирены. От одних адских звуков душа готова была выскочить из тела. Горели земля, камни и железо, но люди были сильнее...

На нашем участке фронта сражался герой бронебойщик сержант Георгий Кагамлык. В одном из боев он подбил пять вражеских танков и был смертельно ранен. На ложе своего противотанкового ружья он написал своей кровью знаменитые, ставшие бессмертными слова: «Умираю, но не сдаюсь. Клянусь своей кровью». Там же стояла подпись «сержант Георгий Кагамлык».

Сейчас это ПТР хранится в Центрально Военном музее в Москве.

Ведя бои на окружение вражеской группировки северо-западнее Сталинграда, в балке «Глубокая», мы шли на соединение с частями Сталинградского фронта. И 2 февраля 1943 года немецкая группировка Паулюса была разгромлена и взята в плен. Бойцы и командиры нашей части, оставшиеся в живых и легко раненые, находившиеся в медсанбате, праздновали заслуженную победу.

(Для справки: При ликвидации окруженной группировки с 10 января по 2 февраля 1943 года войска Донского фронта под командованием К.К. Рокоссовского разгромили 22 дивизии противника, взяли в плен 91 тысячу гитлеровцев, в том числе 2500 офицеров и 24 генерала. В этих боях противник потерял 147 тысяч человек).

Продвигаясь все дальше и дальше на запад, очищая свою родную землю от немецкой чумы, мы проходили по разрушенным городам и селам Белоруссии.

В августе 1944 года мы вышли к Государственной границе СССР, городу Брест, который в первый день войны принял на себя удар врага. Город лежал в руинах. Через Тереспольские ворота мы перешли через Государственную границу и вступили на территорию Польши, в первый город Тересполь. Польское население встречало нас торжественно. С боями мы форсировали реку Висла. Перед нами лежала Варшава, превращенная в груды развалин. На границе Польши и Германии стоял пограничный столб, на нем надпись: «Воин, ты вступаешь на землю фашистской Германии. До Берлина – менее 250 км».

В части царил высокий наступательный дух. Многие рвались в бой. Увеличился поток желающих вступить в комсомол и партию. Комсомольская организация рекомендовала лучших своих членов – сержанта Молодцова, наводчика младшего сержанта Бусугина, командира миномета старшего сержанта Молодцова, командира пулеметного взвода младшего лейтенанта Лебедева и многих других.

Как правило, коммунисты и комсомольцы в бою были всегда впереди и несли значительные потери. Мне, как комсоргу полка, приходилось писать в комсомольских билетах: «Геройски погиб за Родину». Комсомольские билеты сдавались в Политическое управление 1-го Белорусского фронта.

Продвигаясь по шоссе Варшава – Берлин все глубже на запад, мы встречали колонны освобожденных советских граждан, следующих в репатриационные лагеря для отправки на Родину. Шли освобожденные поляки, чехи, югославы, французы, греки... Были в колонне и английские, американские летчики, которых сбили немцы.

На каждой проселочной дороге стоял столб с надписью: «До Берлина – 80 км, до Москвы – 1800 км».

Наши части форсировали Одер в районе города Кюстрин и успешно развивали наступление в направлении столицы Германии – Берлина. В ночь на 30 апреля 1945 года начался штурм рейхстага. Полк под командованием полковника Зинченко, батальоны капитана Неустроева и старшего лейтенанта Самсонова штурмом овладели рейхстагом, и младший сержант Егоров и Кантария водрузили над рейхстагом знамя Победы. Берлин пал.

Первым комендантом Берлина был назначен командующий 9-й ударной армией, которая первой вошла в Берлин, Герой Советского Союза генерал-полковник Николай Эрастович Берзарин, родившийся в Латвии. Наступил долгожданный мир.

В июле 1945 года я принимал участие в охране Потсдамской конференции, на которой встречались И.В. Сталин, Г. Трумэн и У. Черчилль. Мне довелось в Берлине встретиться с Г. Жуковым, а С. Буденный при встрече пожал мне руку.

В Вооруженных Силах СССР я прослужил до 1953 года.

 

 

Михаил Александрович Смирнов (1927 г.р.),

кавалер ордена Отечественной войны, награжден медалями в честь 300-летия Российского флота, 100-летия со дня рождения В.И. Ленина, знаком «Ветеран ДКБФ» и юбилейными медалями, а за выполнение боевого задания – грамотой МОССР.

 

Родом я из Ярославской области. В ряды Вооруженных Сил призвали в 1944 году, когда мне исполнилось 17 лет, и направили служить в Костромскую область в Песочные лагеря для фронтовой подготовки. Шесть месяцев нас готовили к отправке на фронт, как вдруг объявили, что война окончена, настал долгожданный День Победы. В то время советский флот был не доукомплектован моряками, так как часть их воевала на суше.

Нас направили в Ленинград в экипаж Балтийского флота, там распределили по специальностям и по учебным отрядам. Меня направили в Ораниенбаум (Ломоносов) обучаться по специальности рулевой – сигнальщик. После учебного отряда стал служить на катерах МО (морской охотник). Наша задача была охранять водный район. Для этого было создано подразделение флота, в которое входили катера МО, БМО (бронированные морские охотники) и БО (большие охотники). В связи с тем, что Балтийское море было полностью заминировано всевозможными минами, которые до сих пор не все уничтожены, нас - МО, использовали как тральщики. Пришлось принимать участие в боевых тралениях в разных районах Балтийского моря. Доводилось осуществлять траления и в морских районах за границей – в Польше, Германии и других странах.

После окончания срочной службы мне предложили остаться на сверхсрочную службу. Я остался и прослужил 26 лет.

Во время прохождения сверхсрочной службы я выполнял правительственное задание за границей в качестве старшего инструктора. После демобилизации остался жить в Латвии, в Лиепае.

 

 

Сергей Иванович Спицын (1920 – 1998),

майор, кавалер орденов Красной Звезды и Отечественной войны I степени, награжден медалями «За взятие Кенигсберга», «За Победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.», а также юбилейными медалями и «За долголетний и добросовестный труд.

 

Мой муж, Сергей Иванович Спицын, родился в Тамбовской области. В 1938 году после окончания средней школы поступил на курсы счетоводов, а потом работал в колхозе по специальности. 25 октября 1940 года С. Спицына призвал – РВК и зачислили в списки личного состава Тихоокеанского флота. Он получил назначение в 232-й отдельный строительный батальон.

Боевая деятельность началась в октябре 1942 года на Юго-западном фронте. 20 февраля 1943 года был контужен и ранен – получил пулевое проникающее ранение грудной клетки. Лечение проходил в 1846-м эвакогоспитале. 2 мая 1943 года был выписан в часть.

В 1944 году окончил 2-е Куйбышевское военное пехотное училище по специальности командир пулеметного взвода. С 20 августа по 10 декабря 1944 года воевал на 3-м Белорусском фронте в составе 166-го стрелкового полка 55-й гвардейской дивизии 28-й армии. Участвовал в наступательных боях при прорыве обороны немцев на подступах к Восточной Пруссии.

С 1 января по 9 мая 1945 года воевал на 2-м Прибалтийском фронте в составе 44-й мотострелковой бригады 1-го танкового корпуса командиром пулеметного взвода, участвовал в наступательных боях, в ходе которых были взяты многие города Восточной Пруссии, а также при штурме и взятии города-крепости Кенигсберг. С его падением очаг германского империализма был ликвидирован и стал носить имя выдающегося государственного деятеля Михаила Ивановича Калинина.

С. Спицын помимо орденов и медалей отмечен благодарностями «за отличные боевые действия при овладении городом Инстенбург и на пути к Кенигсбергу», «за отличные боевые действия при овладении городами Восточной Пруссии Тильзит (Советск), Гросс Скайсгиррен (Большаково), Жилина.

В декабре 1946 года командование части назначило Сергея Ивановича начальником финансов батальона и присвоило звание лейтенанта. В 1948 году обострилось ранение, и его положили в госпиталь подполковника Савулькина.

В апреле 1948 года Спицын был переведен на службу в органы МВД и направлен в город Багратионовск в качестве начальника ОВД. В 1949 году служил в Риге, в Ленинском РВК начальником административно-хозяйственной части. С 1955-го по 1968-й годы проходил службу в органах МВД Латвийской ССР. В отставку вышел в звании майора.

 

 

Вячеслав Иванович Молодежников (1926 г.р.),

кавалер орденов Отечественной войны, Трудового Красного Знамени, награжден 13 медалями, в том числе «За победу над Германией».

 

На службу я был призван в 1943 году в возрасте 17 лет. Нас, призывников, привезли в Великие Луки. Город был разбит, жить было негде. Стали копать землянки для жилья и разных служб. Потом нас построили, предложили на выбор учиться на связиста или радиста. Я предпочел учиться на радиста. После окончания курсов был зачислен в 45-ю отдельную роту в армию Баграмяна. Работа была напряженная. Надо было обеспечивать связь командования со всеми подразделениями армии в боевых условиях.

Вместе с армией я участвовал в освобождении Латвийских городов – Риги, Резекне, Цесиса и других населенных пунктов. Потом наша рота располагалась в Риге и обеспечивала связь с теми подразделениями, которые гнали фашистских захватчиков в сторону моря. День Победы я встретил в Риге. Население встречало нас дружелюбно, буквально засыпало нас цветами.

После демобилизации, уехал домой. В 1957 году закончил техникум, и стал работать мастером на кожевенном заводе, но это уже был другой фронт – трудовой.

 

 

Алексей Евтифеевич Гайдай (1920 г.р.),

кавалер орденов Красной Звезды, Отечественной войны, награжден медалями «За отвагу», «За боевые заслуги», а также отмечен другими наградами.

 

В армию меня призвали в августе 1941 года. В то время мне уже минул 21 год. Поскольку родился я в Красноярском крае, то меня направили в Новосибирск в Берские лагеря, где зачислили в пулеметно-минометный полк. В декабре 1941 года после принятия присяги получил направление в Иркутск, в школу младших командиров. По окончании школы в звании старшего сержанта отбыл в 234-й полк НКВД и в составе 1-го Белорусского фронта участвовал в боях за город Смоленск. Бои были жестокие, и мы несли большие потери.

Орден Красной Звезды мне дали за подбитый танк. Мы тогда воевали на 1-м Белорусском фронте под руководством Рокоссовского. Дело было под Минском. Немцы пошли в атаку. Наша задача состояла в том, чтобы отсекать пехоту противника от танков. И вдруг один их танков выскочил из-за сарая. Я и мой товарищ бросили в него гранаты, нам удалось подбить танк. Потом бросил бутылку с горючей смесью. Танк загорелся.

Там же под Минском я получил ранение. Нас обстреливали из минометов, одна из мин взорвалась за бруствером. Меня контузило, и небольшой осколок попал в ногу. После госпиталя я вернулся в строй.

После переформирования нашу часть передали в распоряжение 1-го Прибалтийского фронта, которым командовал генерал И.Х. Баграмян.

В июле 1944 года войска фронта в ходе Шяуляйской операции разгромили паневежско-шяуляйскую группировку противника и, изменив направление главного удара, развернули наступление на Ригу с целью перерезать сухопутные коммуникации немецкой группы армий «Север» с Восточной Пруссией, вышли к Рижскому заливу, но в августе пришлось отступить на 30 км к югу. В сентябре фронт принял участие в Рижской операции. С боями мы дошли до Риги, и 13 октября полностью ее освободили. Народ нас встречал торжественно, всеобщим ликованием, бросали нам под ноги цветы, угощали яблоками.

В Риге наш полк находился до установки понтонного моста, который потом долго служил и после войны. В то время я был уже офицером и секретарем комитета комсомола 23-го дважды Краснознаменного пограничного отряда под командованием лейтенанта Мартыненко. Нас направили в Либаву, там мы вместе с подкреплением разместились на проспекте Курмаяс,15/17 и приступили к охране государственной границы.

В 1951 году я был демобилизован, после чего работал в горкоме партии, а затем в промышленности.

 

 

Петр Гаврилович Савченко (1927 г.р.),

кавалер ордена Отечественной войны, награжден 16 медалями, в том числе медалью «За победу над Германией», и за выслугу лет.

 

Родился я на Украине в Черниговской области. 15 января 1945 года был призван в армию. Две недели офицеры из военкомата и фронтовики обучали нас на курсах военному делу, а 10 февраля ночью погрузили в вагоны и повезли во Львов в УСП-63. Там мы опять постигали военные науки.

В апреле мы вступили в бой сбендеровскими бандами, которых в Западной Украине было очень много. Этими боями руководили офицеры НКВД, Сопротивлялись бендеровцы отчаянно, бои были очень кровопролитными и тяжелыми. В ходе борьбы мы находили их базы, а также тщательно замаскированные землянки – схроны, приспособленные для длительного проживания. Там были запасы оружия и продовольствия.

Однажды, это было в ночь с 26 на 27 апреля, ночью потревоге мы погрузились в четыре вагона и выехали из Львова. Но ехали мы недолго. Через каждый километр из одного вагона выгружались бойцы. Рассредоточившись в шеренгу на 10-15 шагов друг от друга, стали прочесывать лесистую часть местности, попадались и хутора, небольшие селения в 8 – 12 хат. В моем селении 1712 домов, поэтому мы удивлялись таким маленьким селениям. Но вдруг услышали оружейные выстрелы. Насторожились. По линии связи поступила команда готовиться к бою. Началась сначала оружейная перестрелка, потом в ход пошли минометы.

Окружили мы участок в болотистой местности, на возвышенности обнаружили три землянки и дзот. Неподалеку от землянок было оборудовано место для тренировки штыкового боя. Вместо тренировочного мешка там был подвешен красноармеец в советской форме. Он был весь исколот. Труп разложился, но его удерживала форма. Лицо солдата склевали птицы, руки тоже. Вот так они тренировались на русских людях. Нам удалось захватить 17 бендеровцев, три человека были убиты и четверо ранены. Во время боя мы потеряли одного товарища, еще трое, в том числе я, получили ранения. Пролежав в лазарете две недели, я снова вернулся в строй. К тому времени война уже закончилась, но мы продолжали воевать с бендеровцами. Они еще долго свирепствовали в крае и без боя не сдавались.

В августе 1945 года в полк прибыли представители из Военно-Морского флота. Проверили состояние нашего здоровья, знания и навыки, после этого меня зачислили на флот. В декабре 1945 года был направлен в Кронштадт, в школу ЭМШ на шесть месяцев. После ее окончания в июле 1946 года получил направление в Либаву, был зачислен в команду на радиоуправляемый корабль «Цель». На нем я прослужил до 1952 года. Добровольно остался на службе в качестве специалиста и прослужил до 1972 года, затем вышел на пенсию по выслуге лет.

 

 

Владимир Кузьмич Егунов (1924 г.р.)

 

Когда началась война, мне было 17 лет. В наших местах, а родился я в деревне Невежкино Лысогорского района Саратовской области, проходила линия фронта. Пришли немцы. Нас отправили рыть окопы на реке Медведице. Так продолжалось до 1943 года. В 1944 году мы опять вернулись в Саратовскую область. В это время начались бомбежки. С самолетов разбрасывали советские листовки, призывающие сдаваться. Я поднял одну, стал читать. Немец увидел это, и меня под дулом автомата отправили в тюрьму. Там я пробыл полгода. Мой отец ходатайствовал, обращался в их инстанции. И меня выпустили.

В 1944 году, когда нас освободили, уже в Ульяновской области меня призвали в армию.

Когда объявили набор в военно-морское училище в городе Энгельс, я решил учиться и поступил туда. Через полгода меня отправили в Ленинград, а потом в Кронштадт на эсминец «Строгий». Так началась моя морская жизнь.

Довелось проходить службу и за границей, в польском городе Свинемюнде, в немецком порту Росток. Меня перевели на крейсер «Киров», базировавшийся в городе Орджоникидзе, затем в 127-ю бригаду эсминцев, базировавшуюся в Лиепае, Таллине, Балтийске...

После войны я уволился из рядов армии и стал работать в Лиепае на заводе «Сарканайс металургс» в сортопрокатном цехе. В 50 лет вышел на пенсию.

 

 

Всеволод Александрович Цветков (1928 г.р.)

 

О том, что началась война, я узнал 22 июня в 12 часов дня. Мы в то время жили в Чебсарском районе Вологодской области и как раз сажали на огороде. Неожиданно прискакал гонец из Вологды, он сообщил, что началась война с фашистской Германией, и объявил о мобилизации.

Мой брат, Борис Александрович Цветков, ушел на фронт добровольцем. В 1942 году отправился на войну и мой отец – Александр Павлович. Он попал на Ленинградский фронт. Дома остались мама, я и две сестры. Старшая сестра – Ирина, училась в Вологде в железнодорожном техникуме. Я, как старший, мне в ту пору было 14 лет, остался в доме за хозяина. На мне висело все домашнее хозяйство, мать работала в школе учительницей, ей хватало забот со школьниками. Мне приходилось наравне со всеми работать и в колхозе. Материальное положение было очень тяжелое. На следующий день после объявления войны закрылись все продовольственные магазины. А наша семья, поскольку отец и мать были учителями, отоваривалась в основном в магазинах. Когда их не стало, нам пришлось совсем плохо. Стали питаться травой, грибами, ягодами. У нас в доме был мешок овощных очисток для скота, и когда в доме больше ничего не было, мы садились вокруг этого мешка и ели, а потом шли делать уроки. Но никто не роптал и не ныл.

С осени 1942 года фашисты стали забрасывать в наш район диверсантов, шпионов, вредителей. Один такой шпион поселился вод видом сапожника у нас в деревне по соседству с нашим домом. Он ремонтировал обувь колхозникам и одновременно наблюдал за шоссейной дорогой Вологда – Ленинград, записывал какие войска идут на Ленинградский фронт, каково вооружение, количество и т.д., а потом передавал данные фашистам. Чекисты узнали, что в нашей деревне работает шпион, направили группу военных для его задержания, но один предатель – бывший капитан белогвардейской армии, его предупредил, и немецкому разведчику удалось скрыться в лесу.

Фашисты в наши леса забрасывали с самолетов такое количество диверсантов и шпионов, что НКВД своими силами уже не справлялся. Тогда руководство Вологды мобилизовало стариков, а также допризывников, вооруженных охотничьими ружьями, и дело пошло. Выловленных шпионов и диверсантовотправляли в районный отдел НКВД, конвоировали их опять-таки допризывники и старики, а располагался районный отдел НКВД в 25 километрах от нашей деревни. Но ребята охраняли шпионов хорошо, ни одному не удалось убежать.

Для справки: За годы Великой Отечественной войны органы контрразведки задержали более 30 тысяч немецких разведчиков, около 3,5 тысячи диверсантов и свыше 3 тысяч террористов, в том числе в 1941 году – свыше 4 тысяч разведчиков, диверсантов и террористов, в 1942 году – около 7 тысяч и в 1943году более 20 тысяч.

У нас в колхозе диверсанты вместе с предателями отравили всех лошадей и 400 овец, а поля обрабатывались в основном при помощи лошадей. Не на чем стало пахать и сеять. По просьбе руководства Вологды командование Ленинградским фронтом выделило раненых, отбракованных лошадей. На одной из таких лошадей, которая почему-то боялась шапки, я работал. Она была так напугана на фронте, что стоило снять шапку с головы, и она неслась вперед, не разбирая дороги.

Диверсанты и шпионы распространяли ложные слухи, что Москва окружена и, если не сегодня, то завтра будет взята, что Красная Армия разгромлена и т.д. Власовцы тоже засыпали нас листовками, предлагали переходить к ним. В листовках указывалось, что это – пропуск, однако никто к ним не перешел.

Один предатель Иванов, бывший офицер-белогвардеец, поддерживал связь с германской разведкой, он указывал места, где можно сбросить десант. Зимой 1942 года фашисты забросили большой хорошо вооруженный десант, в указанном этим предателем месте. Оно было выбрано между деревнями Беседное, Скрипилово, Светилово. В этом квадрате находился огромный лесной массив. Лес был государственный, заповедный, и его не только не разрешалось никому трогать, но и вход туда был запрещен.

Нашей разведке удалось заблаговременно установить место и время выброски десанта. Накануне к нам в деревню прибыл полк автоматчиков. Это были молодые ребята в полушубках и валенках. Командир полка разместил бойцов вокруг района выброски. Сигналом должны были послужить три зажженных костра в виде треугольника. К этому времени готовившие место высадки диверсанты уже были схвачены. Выброшенный ночью немецкий десант был частично истреблен, частично взят в плен. А на следующую ночь было захвачено сброшенное для диверсантов снаряжение: оружие, продукты, одежда... Все это было упаковано в 5-метровые контейнеры из жести и по виду напоминало бомбы, которые спускались на парашютах. Содержимое на лошадях отправили в Вологду, а девчатам на платочки достались куски парашютов.

Десант должен был перерезать шоссе Вологда – Ленинград и не допустить, чтобы на фронт поступали боевая техника, боеприпасы, продовольствие и личный состав. Фашисты хотели задушить голодом Ленинград. Немецкое командование рассчитывало захватить Тихвин и двинуть войска через Вологду в тыл, на Москву. Но операция провалилась. Фашистов вышибли из Тихвина, и угроза окружения Москвы была предотвращена.

Мы – дети войны, помогали фронту, как могли. По заданию председателя сельсовета ходили по лесам, собирали грибы и ягоды, а заодно выявляли диверсантов и шпионов. Ведь мы хорошо знали жителей окрестных деревень. Увидев незнакомого человека, сразу бежали в сельсовет и докладывали о появлении чужака. В указанный район направляли группу вооруженных людей, так удавалось обезвредить диверсантов и шпионов.

Весной мы пахали на лошадях землю, а старики вручную сеяли, потому что техники не было. Выезжали в поле с рассветом, а возвращались затемно. Спали в сарае на сене, чтобы бригадиру не нужно было по утрам бегать, нас собирать. Осенью скирдовали хлеб, работали на молотилке и под лозунгом «Все для фронта!» отвозили готовое зерно на станцию.

Летом косили для скота сено, его нужно было очень много. А потом убирали это сено на сеновалы.

По распоряжению областного отдела народного образования занятия в школах начинались не с 1 сентября, а с 1 октября, потому что в это время мы работали в колхозе – убирали хлеб, занимались скирдованием. И в октябре, когда уже шли занятия в школе, мы после уроков ходили на обмолот, работали до наступления темноты. А дома уже при свете коптилки делали уроки. После уборки хлеба с полей мы ходили собирать колоски. То, что собирали осенью, не разрешали оставлять себе, а лишь то, что находили весной, когда сойдет снег. И мы ходили по жидкой грязи, выискивая колоски, но их было мало, потому что все уже собрали осенью.

Собранные колоски сушили в печи, толкли, выветривали, заливали кипятком, затем опять сушили в печи, потом мололи на ручных жерновах. Это был адский труд. Но в результате получалось немного муки. Мама добавляла картошку и пекла лепешки. Тот, кто ленился, не заливал зерно кипятком, обычно умирал, отравившись, потому что к весне на колосьях появлялись какие-то микробы, в то время еще недостаточно изученные, поэтому болезнь казалась неизлечимой. Зимой заготавливали дрова для учреждений и для себя. Свободного времени у нас почти не было. Мы понимали, какая это была тяжелая пора.

Между тем война продолжалась. Над нашими деревнями часто происходили воздушные бои. Фашисты из-под Ленинграда летали бомбить Вологду, так как она снабжала фронт всем необходимым, но Вологда была сильно укреплена средствами ПВО, и фашистам мало чего удалось добиться. Наши ястребки сбивали немецкие бомбардировщики, а зенитные батареи – их юнкерсы и другие самолеты. Но районный центр Чебсару немцам все же удалось разбомбить.

В июле 1944 года я вместе с другими ребятами получил призывную повестку. В районный центр за 25 километров отправились пешком. Там нас стали учить стрелять по мишеням. У меня это получалось хорошо, потому что я был охотником, имел ружье. Потом меня отправили на фронт, мне тогда было 17 лет. Мама собирала меня. Положила все необходимое, и испекла 15 картофелин, так как в доме не было больше ничего съестного, даже хлеба, а в повестке говорилось «взять с собой еды на трое суток». И в течение трех дней мне пришлось питаться этой картошкой.

В Вологде нас покормили, посадили в теплушки и повезли неизвестно куда. К поезду был прицеплен вагон-баня. Нас помыли, одели в военную форму. Я получил английские ботинки, они были высокие, а шнурки короткие и ботинки до конца не сходились, к тому же ботинки были очень холодные. Выдали нам и обмотки, шинели, тоже английские, зеленого цвета. Шинель была из тонкого сукна, холодная. Военному делу нас обучали в городе Кемь Карельской АССР, а после принятия присяги опять погрузили в теплушки и повезли к фронту.

Я попал в артиллерийскую зенитную 5-ю батарею. 37-миллиметровые орудия стояли вокруг железнодорожного моста, охраняя мост и железную дорогу на Мурманск – Петсамо. Другие батареи поставили охранять Беломора-Балтийский канал, по которому шли суда и подводные лодки для Северного флота. Наш 746-й полк растянулся вдоль железной дороги. 85-миллиметровые орудия стреляли в высоту до 10,5 км и доставали фашистские самолеты. 37-мм пушки стреляли понизко летящим целям (до 4 км). Наши 85-мм орудия очень пригодились для борьбы с танками. Бронебойный снаряд пробивал броню всех немецких танков. Эти орудия очень хорошо зарекомендовали себя и в боях под Сталинградом.

Еще немного и фашисты вышли бы к Волге, но тут на их пути встал зенитный полк 85-миллиметровых орудий. Все расчеты состояли в основном из девчат, только полком командовал мужчина. Они смело вступили в бой с фашистскими танками и многие из них уничтожили. Немцы не прошли к Волге. Именно там, под Сталинградом, в составе 100-й дивизии ПВО, формировался наш полк. После разгрома группировки Паулюса наш 746-й полк был переведен на Карельский фронт, где я и находился до конца войны.

Меня назначили номером ПУАЗО (прибор управления артиллерийским зенитным огнем). На этот прибор назначали лишь тех, у кого было образование 7 классов, так как он был очень сложный, электромеханический. Жили в землянках. Печи устанавливать не разрешалось, чтобы не демаскировать позицию.

Зимой было очень холодно, морозы доходили до 40 градусов и более. Однажды командир отделения сказал: «Давайте, соорудим печурку, а то вы совсем замерзнете». И соорудили из подручных материалов. Стало очень тепло, но примерно через неделю ночью раздалась команда «Тревога!». Я вскочил с нар и не знал куда бежать, потому что в землянке все было в дыму. Хорошо, что нам не разрешали раздеваться. Готовность была 30 секунд. Мы только сняли обувь, чтобы посушить ее. Во время тревоги похватали кто чью обувь и выскочили наружу босиком, потом одели ботинки и стали тушить землянку. В ней одна стена уже горела. Тушили снегом. Нам удалось потушить огонь, но командир батареи приказал сломать печурку, а командира отделения наказали.

После этого мы снова стали замерзать. В начале зимывыдавали полушубки, валенки, но когда подошла моя очередь,то старшина сказал, что больше теплых вещей нет, а английское обмундирование не слишком-то грело. И я всю зиму мерз, плясал от холода возле орудий, но все лишения переносил молча.

Кормили нас хорошо, а мы охраняли эшелоны с грузами, которые из Мурманска шли в глубь страны, а поступали они вМурманск по ленд-лизу из Англии и США по Баренцеву морю. Наша 5-я батарея сбила четыре самолета – два Ю-87 и два Ю-88. Остальные самолеты встречали заградительным огнем.

В октябре 1944 года началось великое наступление войскКарельского фронта совместно с Северным флотом и изгнание фашистских захватчиков из пределов Советского Заполярья, закончившееся полным разгромом немецких войск. В апреле 1945 года наши войска вступили в пределы Северной Норвегии и вышибли немцев оттуда. Норвежский народ был очень благодарен Красной Армии и даже воздвиг памятники погибшим советским воинам.

9 мая я встретил в окопах. Для войск ПВО боевая готовность№ 1 еще сохранялась. Рано утром прозвучала боевая тревога. Мы все выскочили к орудиям и приборам, привели их в боевую готовность. Думали, будем стрелять, но комбат капитан Остафьев скомандовал: «Батарея, строиться!». Мы построились, и тут комбат объявил, что война окончена, что фашистская Германия разгромлена, подписан акт о безоговорочной капитуляции фашистской Германии.

Что тут от радости началось! Мы похватали личное оружие и начали палить в небо, кричали «Ура!», бросали вверх шапки. Я тоже из своего автомата ППШ выпустил весь диск. Днем 9 мая комбат организовал большой банкет в землянке-столовой (она была очень большая) и приказал всем выдать 200 вместо полагавшихся фронтовых 100 граммов водки. Прозвучало множество речей, тостов в честь Победы. Потом были танцы. Девушек у нас было много. И я в своих обмотках тоже танцевал с одной. Ее звали Аней. После войны мы долго переписывались с ней.

15 июня 1945 года поступил приказ – всех девчат отправить домой. Мы украсили эшелон ветками и цветами. Девушек провожал весь полк с полковым оркестром. Многие из них плакали, ведь их любимые оставались служить дальше. Затем поступил приказ – демобилизовать всех, кто старше 22 лет. Опять проводили не один эшелон. Осталась служить молодежь.

Я служил Родине восемь лет – до 1952 года, потому что пополнение брать было неоткуда. Много народу погибло в войну, да и в тылу нужно было восстанавливать народное хозяйство, разрушенное фашистами. В то время я служил в Мурманске. Мы тоже участвовали в восстановлении города, который почти до основания разрушили немцы, лишь пять домов осталось в центре Мурманска.

После демобилизации я остался на сверхсрочную службу и прослужил до 1965 года, затем поступил на судоремонтный завод СРЗ-29 в радиоцех. Мы ремонтировали акустические станции кораблей Балтийского флота, а в 1996 году я вышел на пенсию, стал работать в ветеранских общественных организациях.

 

Памятник советским воинам, погибшим в Великой Отечественной войне на территории Норвегии в Осло на кладбище Вестре Гровлюнд.

 

Памятник советскому Воину-освободителю благодарные норвежцы воздвигли в честь освобождения советскими войсками в 1944 году города Киркинеса.

 

 

Анатолий Семенович Киселев (1926 г.р.),

кавалер ордена Отечественной войны, награжден медалями «За отвагу», «За боевые заслуги» и 17 юбилейными медалями.

 

Родился в селе Гордеевка Клинцовского района Брянской области. В 1941 году я окончил 7 классов, и тут началась война. Мне было 15 лет. Отец ушел в лес к партизанам, старший брат служил в армии на действительной службе, а средний ушел на фронт. Когда немцы оккупировали, мне пришлось прятаться.

В августе 1943 года наш район освободили от немцев. Мне в ту пору шел уже 18-й год. В Клинцах был организован военкомат, который собрал молодежь и мужчин в возрасте до 50 лет. Нас оправили в Брянск, там рассортировали по возрасту и распределили по частям. Меня направили в Татарскую республику в г. Мелекес в школу младших командиров. Там я обучался военному делу до июня 1944 года.

В звании ефрейтора попал на 1-й Прибалтийский фронт в минометную батарею капитана Дудника 201-го стрелкового полка 67-й дивизии 23-го корпуса 6-й армии. Нас направили в Литву, и с тяжелыми боями мы двинулись вдоль границы Латвии на Клайпеду, чтобы отрезать пути отступления немцам в сторону Кенигсберга. Когда эта задача была выполнена, мы стали сжимать кольцо Курляндского котла. В этих боях у командира погиб ординарец, а я в это время принес раненого в медсанбат и попался командиру на глаза. Он забрал меня к себе, но так как я рвался в бой, он отправил меня в пехотный полк, в составе которого я освобождал Приекуле, Вайнеде, Скрунду, Дурбе, Гробиню. Они достались нам дорогой ценой. Мы потеряли очень много боевых товарищей. О том, что бои были нелегкими и кровопролитными, свидетельствуют молчаливые памятники и обелиски на местах захоронения павших воинов в городах и селах Латвии. Командовал нами Баграмян.

Войну закончил в Лиепае. После окончания боевых действий остался на сверхсрочную службу и прослужил до самой пенсии.

 

 

Яков Максимович Фесенко (1927 г.р.),

награжден медалями «За Победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.» и «За отвагу».

 

Когда началась война, мне было 14 лет. Жил я с мамой и сестрами Галиной и Раисой. Отец умер, когда я был маленьким, так что я его не помню. Наша местность, а родился я в селе Грициевка Сребнянского района Черниговской области, была оккупирована. Немцы пробыли у нас два года. Помню, как отступала Красная Армия. Все кругом гремело, снаряды пролетали над головами.

В начале оккупации немцы относились к жителям более или менее сносно, но потом начались карательные операции. Семьи, в которых были коммунисты или комсомольцы, ночью погрузили в машины и отвезли в школу в районный центр Сребное, а затем подожгли ее. Все находившиеся в здании сгорели заживо. В школу были согнаны люди из многих сел района – около 600 человек. Это случилось 23 февраля 1943 года.

Но я, наверное, родился в рубашке. Еще в школе я вступил в комсомол. В ту страшную ночь, к нам тоже постучали полицаи, чтобы забрать меня, мать и сестер. Но так как у нас в хате уже несколько месяцев жили три немецких офицера, которые отправляли на фронт снабжение для солдат, они не позволили полицаям забрать нас.

В июне 1943 года полицаи и немцы в селах района, в том числе в нашем, согнали всех молодых ребят и под конвоем погнали на станцию, для отправки в Германию на работу. Но я и многие другие сразу за селом бросились в лес. Потом моя мама прятала меня около двух месяцев.

В августе 1943 года Красная Армия освободила нас от фашистов, и я стал работать в колхозе. В феврале 1945 года меня мобилизовали и направили в 64-й учебный полк, который находился в городе Старый Самбор Львовской области. Я попал в противотанковый взвод, где нас обучали борьбе с танками. Мы изучали противотанковое оружие, учились им пользоваться. Наряду с этим мы прочесывали леса в Карпатах, выкуривали оттуда бендеровцев.

В мае 1945 года закончилась война, а в декабре в наш полк приехали вербовщики, стали набирать добровольцев для службы на Военно-Морском флоте. Затем меня направили в Кронштадт в электромеханическую школу по специальности корабельного электрика. После ее окончания прибыл в Лиепаю в 27-ю Краснознаменную дивизию подводных лодок старшим электриком на плавбазу «Полярная звезда». Это бывшая императорская яхта, водоизмещением 3949 тонн, построенная в 1891 году. В 1920-е – 1930-е годы находилась на хранении, а в 1930 – 1936 годах была переоборудована в плавбазу.

На плавбазе находился штаб дивизиона подводных лодок и экипажи нескольких лодок. Плавбаза обеспечивала лодки боеприпасами, торпедами и продовольствием. Вместе с подводными лодками она регулярно проводила учения в акватории Балтийского моря.

С осени 1946 года по март 1948 года плавбаза находилась на ремонте в Германии в городе Росток. Помимо ремонта экипаж занимался охраной определенных предприятий города. После ремонта база вернулась в Лиепаю в расположение дивизии подводных лодок.

На базе я проходил срочную службу до марта 1951 года, затем остался на сверхсрочную в должности командира электромеханической службы. Демобилизовался в сентябре 1956 года. Так закончилась моя служба в ВМФ.

Далее я поступил работать в Лиепайскую базу «Океанрыбфлот». Был сначала бригадиром электромонтажников по ремонту рыболовецких судов, потом назначили мастером электроцеха, избрали председателем профсоюза судоремонтников. Там я проработал до ликвидации базы в 1991 году. За время работы в базе был награжден медалью «За трудовую доблесть» и «Ветеран труда».

Был женат, но в 1994 году жена Валентина умерла. Остались дочь Людмила, две внучки и правнучка.

 

 

Михаил Васильевич Бельшин (1927 г.р.),

Кавалер ордена Отечественной войны, награжден 16-ю медалями, в том числе медалью «За боевые заслуги».

 

Родился в Гдовском районе Ленинградской области. Отец работал лесником, и жили мы на кордоне. Началась война. Когда наш район оккупировали немцы, многие мужчины ушли в лес, и вскоре образовался партизанский отряд. Мой отец помог партизанам в выборе места для основной базы. В начале 1943 года он отвез меня в партизанский отряд. Мне тогда было 16 лет. Так началась моя партизанская жизнь. Таких парней в отряде было много, мы воевали наравне с взрослыми.

Партизанский отряд все время маневрировал по району. Партизаны минировали железную дорогу Псков – Ленинград (теперь там шоссейная дорога), взрывали мосты, нападали на мотоциклистов и автомашины с военным грузом, уничтожали в селах немецких агентов разведки, делали завалы на лесных дорогах, ходили в разведку, в общем, не давали немцам покоя. Все эти действия были связаны с перестрелкой, и мы несли потери живой силы. Немцы устраивали облавы на наш отряд, но нам всегда удавалось уйти. В одном из боев я был ранен осколком в ногу и лечился в партизанском «госпитале».

В начале 1944 года, то есть где-то в январе, блокада Ленинграда была снята. Нашему отряду было приказано прибыть туда. Отряд был расформирован, а молодые мужчины направлены в части Красной Армии. Нас, молодежь, призвали на службу и после военной подготовки отправили на фронт. Я попал в артиллерийскую часть, участвовал в освобождении Латвии и Ригу. За это имею благодарность от И.В. Сталина.

День Победы встретил в Сабиле, но продолжал служить и в мирное время. Меня направили в Ленинград на военно-морской флот, базировавшийся в Балтийске, затем в Лиепаю на курсы старшин-мотористов и в Одессу, в военно-морское училище. После его окончания служил на флоте в должности механика военных и вспомогательных судов. В 1961 году меня уволили в запас по сокращению армии.

 

 

Александр Алексеевич Соколов (1925 г.р.),

кавалер ордена Красной Звезды, награжден медалями «За боевые заслуги», «За отвагу» и множеством других медалей.

 

В 1941 году Александру Соколову исполнилось 16 лет. Он только что закончил школу и поступил работать на завод в Рыбинске. За несколько месяцев освоил специальность токаря-шлифовщика. Внезапно началась война. На плечи Александра и его сверстников, а также их матерей и сестер легла нелегкая задача по эвакуации завода в тыл, восстановлению его на новом месте.

Завод ставили на голом месте. Станки стояли под открытым небом, работать приходилось по 12 часов. Питались на заводе, там же и спали, чтобы не тратить силы на переходы.

В 1942 году Александра приняли в комсомол. В свои 17 лет он очень хотел попасть на фронт, но из-за возраста его не брали. Но парень оказался очень настырным. В 1943 году после неоднократных просьб администрация предприятия пошла ему на встречу, и его отправили на фронт.

Три месяца он находился в запасном полку, где освоил специальность наблюдателя-вычислителя. Когда под Вязьмой была сформирована дивизия, он был направлен туда наблюдателем-вычислителем. В его задачу входила подготовка данных для стрельбы, корректировка огня. На переднем крае это далеко не безопасно. Ему пришлось перепилить много леса и перетаскать земли для оборудования наблюдательных пунктов. Особенно частыми перемещения были, когда его перебрасывали на другой участок фронта.

В 1944 году Александр стал очевидцем капитуляции Финляндии. Ему с наблюдательного пункта было видно, как над финскими окопами появилась белая тряпка. Потом прошла колонна легковых автомашин. Это финны ехали договариваться о мире.

Через некоторое время Александр Соколов попал непосредственно на фронт. Труднее всего было привыкать к потере друзей. В районе Выборга он похоронил двух товарищей, с которыми вместе ушел с завода на фронт. Потом А. Соколов воевал в Эстонии, участвовал в штурме Кенигсберга. Бои был ожесточенные, потери с обеих сторон огромные. Немцы хорошо укрепили свои форты. Чтобы их разрушить, приходилось выкатывать орудия на прямую наводку.

Под натиском наших войск город пал. Но часть, в которой служил А. Соколов, не вошла в Кенигсберг, а, минуя его, двинулась в направлении Гамбурга. Город Щецин они заняли без боя. В 1945 году Александру присвоили звание сержанта. К тому времени он уже был награжден медалью «За боевые заслуги» за удачно разбитую переправу в боях с финнами, и медалью «За отвагу» за участие в освобождении Кенигсберга. В конце войны был удостоен еще одной награды – ордена Красной Звезды за мужество, проявленное в боях. А было это так.

Их часть располагалась в лесу. Именно там стали выходить из окружения немцы. Обозленные, они лезли напролом, не считаясь с потерями. Их удалось остановить. Но далось это нелегко, часть едва не лишилась боевого знамени. За его спасение Александр и был награжден орденом.

На пятый день после победы Александр с группой воинов был отправлен в Берлин, где побывал в рейхсканцелярии, расписался на рейхстаге. Жил он там в немецкой семье, и своим пайком делился с хозяйкой-немкой и ее детьми. Велика была ненависть к врагу, но на мирных жителей она не распространялась.

После окончания войны Александр мечтал начать мирную жизнь, но командование решило иначе. В 1947 году его, старшего сержанта, вместе с другими младшими командирами направили в училище. Так Александр стал кадровым военным, зенитчиком, командиром части. И только в 1973 году уволился в запас. Он работал в Лиепайском штабе гражданской обороны, а последние 17 лет – оперативным дежурным на «Лауме».

Семейная жизнь сложилась удачно. С женой они прожили долгую совместную жизнь, отметили золотую свадьбу, вырастили двух замечательных сыновей.

 

 

Николай Васильевич Русанов,

подполковник запаса, кавалер орденов Отечественнойвойны I степени и Красного Знамени, награжден двумя медалями «За отвагу» и множеством других.

 

Война застала меня в городе Кадиевка Ворошиловградской области, где я после окончания школы фабрично-заводского обучения работал на электромеханическом заводе электро-сварщиком. Утром 22 июня я с товарищами отправился на рынок, а когда мы вернулись в общежитие, по радио объявили о вероломном нападении Германии. Как и весь советский народ, мы верили, что враг далеко не пройдет, что мы сумеем дать ему отпор. Помню, тогда один из моих товарищей снял с головы кепку и, подбросив ее вверх, сказал: «Мы Германию кепками забросаем!». Но в действительности все оказалось не так.

Примерно через неделю после начала войны меня вместе с группой комсомольцев с завода направили на рытье окопов и противотанковых рвов в Сталинской и Днепропетровской областях. Всего нас было около 5 тысяч человек, преимущественно девушки. С приближением немцев нас стали спешно возвращать. В селе Попневка Полтавской области немцы нас настигли, открыли огонь по колонне. Было много убитых и раненых. После этого мы уже самостоятельно добирались домой.

Когда возвратился на завод, его уже готовили к эвакуации, я включился в эти работы, а с приближением немцев уехал к родителям в Орловскую область. Там 10 марта 1942 года был призван на фронт в возрасте 17 лет. В полковой школе, располагавшейся в городе Лебедянь Тамбовской области, приобрел специальность связиста. Мне присвоили звание сержанта и отправили на Брянский фронт в 74-ю стрелковую дивизию в 6-й артполк, вторую батарею 76-миллиметровых орудий. Участвовал в боях на Курско-Орловской дуге, в ликвидации Корсунь-Шевченковской группировки, в форсировании Днепра, в освобождении Киева, всей Украины, Молдавии, Румынии, Венгрии, Чехословакии.

Связь – нервы армии, и в боевой обстановке она должна работать бесперебойно. Если случались порывы кабельной связи, то они должны были устраняться в любое время суток, в любую погоду, не дожидаясь, когда противник закончит обстрел. В период Великой Отечественной войны связь в основном была кабельной, прокладывалась по земле и на небольшие расстояния. Причин для ее порыва было множество. Например, под Курском не было такого места, где бы не рвались снаряды, мины, бомбы, не передвигалась техника. Поэтому порывы были частыми. Во время этой битвы мы с напарником обеспечивали связь между наблюдательным пунктом командира батареи и штабом пехоты. Немецкие танки и пехота непрерывно атаковали наши позиции. Пехотинцы, которых батарея поддерживали огнем, постоянно просили поддержки. Наши орудия стреляли до тех пор, пока не раскалялись стволы орудий, тогда приходилось делать маленькие перерывы.

В этих условиях требовалась постоянная связь между НП и штабом пехоты. Мы с Герасимовым постоянно находились на линии огня, устраняя порывы. 8 июля Герасимов ушел устранять порывы и не вернулся. Тогда пошел я и обнаружил его с раздробленной разрывной пулей ногой. Тут же связался с командиром батареи, сообщил о раненом. Вскоре появились два разведчика и на плащ-палатке унесли Герасимова на НП.

Устранив порывы под треск разрывных пуль, я пришел в штаб пехоты, попытался связаться с командиром батареи, но связи опять не было. На обратном пути попал под беглый огонь 105-миллиметровых немецких орудий, получил ранение, но счел его несерьезным. Вечером нас с Герасимовым отвезли на повозке в санроту в Малоархангельск. Там мне перевязали рану, и утром я вернулся на батарею. Только в 1947 году выяснилось, что в правом легком у меня инородное тело, проще говоря – осколок. Он и до сих пор находится там.

11 июля немцы предприняли попытку захватить город Малоархангельск и вынудили нашу пехоту отступить. На нашу батарею приказ об отступлении не поступил. Когда фашисты подошли на расстояние видимости, батарея прямой наводкой стала расстреливать немецкие танки и пехоту. Вскоре были тяжело ранены оба наших командира взвода, убит командир батареи младший лейтенант Сонин. И тогда командование взял на себя командир первого орудия Герой Советского Союза Зенюков. В нашей батарее было два героя. После того, как расстреляли все снаряды, командир полка приказал взорвать орудия и отходить в сторону Малоархангельска. Взрывать мы не стали, а сняли замки и забрали их с собой. Вскоре получили приказ – ночью орудия вывезти, что мы и сделали. В этом бою немцы потеряли 8 танков и множество пехоты. У нас в батарее от личного состава осталось менее 50 процентов. Например, разведчиков в отделении было шестеро, осталось всего двое, из шести связистов уцелел один я.

Мы получили пополнение и заняли новые огневые позиции, вместе с нашими частями перешли в контрнаступление. За участие в боях под Курском я был награжден двумя медалями «За отвагу».

После разгрома немцев под Курском и Орлом наша 74-я стрелковая дивизия вела наступательные бои по освобождению Украины. В сентябре 1943 года мы подошли к Днепру. Это было серьезное водное препятствие на пути советских войск. В отдельных местах в ширину Днепр достигал километра. Немцы считали правый берег реки «неприступным восточным валом». Но натиск наших войск был столь стремительным, а желание двигаться вперед столь велико, что войска, не дожидаясь подхода средств для переправы, стали переправляться на правый берег на подручных средствах. Орудия нашей батареи, например, переправлялись на плотах из бревен. Конечно, переправа осуществлялась под прикрытием нашей артиллерии. Из орудия, наводчиком которого был Михаил Скуба, на правом берегу Днепра было подбито семь немецких танков.

Наша 74-я дивизия участвовала в освобождении Киева. За это она была удостоена права именоваться Киевской. Бои за этот город были жесточайшие. Сталин приказал взять Киев 6 ноября. Помню, в этот день погода была пасмурная, и это способствовало успеху наших войск. В такую погоду немецкая авиация не могла летать, а наши самолеты Ил-2 весь день бомбили немецкие позиции, летая на низких высотах. И Киев был взят нами 6 ноября.

Продвигаясь вперед, наши войска сталкивались с большими трудностями по преодолению Карпатских гор. Высота некоторых вершин достигала 3000 метров. Основная дорога проходила между гор. Немцы хорошо укрепились там, и наши войска могли понести большие потери. Поэтому советское командование применило тактику обходного маневра. Наши воины, поднимаясь в горы, несли на себе оружие и боеприпасы, в том числе 82-миллиметровые минометы и мины к ним. Угроза окружения вынуждала немцев отступать. На одной из гор мы обнаружили слова, выложенные мелкими камушками: «Здесь в 1915 году были брусиловцы». Рядом находился сгнивший блиндаж.

На войне человек за день переживает столько, что в мирное не способен пережить за несколько лет. Советские воины стойко переносили тяготы войны, преодолевали физическое и моральное напряжение. В суровые зимы воинам-фронтовикам не приходилось спать в теплых помещениях. Немцы при отступлении старались к ночи закрепиться в селах, а наши воины спали и ели на снегу, мылись в палатках, растапливая снег в бачках. Еду часто приносили в термосах, но уже остывшую, хлеб был настолько промерзший, что его не удавалось разгрызть зубами. Но фронтовики были хорошо одеты и обуты – полушубки, фуфайки, шапки, валенки, рукавицы, теплое белье. А немцы, рассчитывавшие на молниеносную победу, были одеты по-летнему, мерзли.

В 1943 году, когда мне исполнилось 18 лет, я вступил в ряды компартии. В марте 1944 года меня вызвал замполит дивизиона и предложил пойти учиться на трехмесячные курсы младших лейтенантов. Я попытался отказаться, но замполит сказал: «Здесь не колхоз, уговаривать не будем. Фронту нужны кадры политработников. Идите в политотдел дивизии и оформляйтесь».

После окончания курсов мне присвоили звание младшего лейтенанта и направили в 232-ю стрелковую дивизию на должность комсорга батальона. Там было принято, если атака захлебывается, то бойцов должен поднять кто-то из политработников. За девять месяцев пребывания в пехоте я пережил четырех замполитов и столько же парторгов. Мне повезло – уцелел. Часто приходилось выполнять обязанности за троих политработников.

За участие в освобождении крупного узла коммуникаций и мощного опорного пункта обороны противника – города Мишкольца в Венгрии был удостоен награды. В разгар боев за город в наш батальон прибыли замполит полка подполковник Ткаченко и представитель политотдела дивизии. Вызвали командира шестой роты капитана Чапиевского и меня, дали задание силами личного состава шестой роты выбить власовцев из села на подступах к городу. Мне было приказано усилить роту коммунистами и комсомольцами из других рот.

К вечеру мы подошли к селу. Завязался ожесточенный бой. Власовцы стреляли из домов, с чердаков, из подвалов. К утру нам удалось их выбить. Командира и меня наградили орденом Красного Знамени.

Орденом Отечественной войны I степени был награжден за участие в освобождении города Банска Быстрица в Чехословакии. Нам с группой комсомольцев было поручено выбить немцев из двух дзотов на подступах к этому городу. И мы это сделали.

Как показала война, советские воины обладали высокими морально-политическими качествами. Освобождая от фашистов многие страны Европы, наши воины не проявляли агрессии к местному населению, гуманно к нему относились. Мне довелось участвовать в освобождении Румынии, Венгрии, Чехословакии, был в Австрии и видел, что население этих стран относилось к советским воинам более благосклонно, чем к немцам. Особенно радостно нас встречало население Чехословакии.

Войну я закончил в Чехословакии. На нашем участке она заканчивалась дважды. Еще 8 мая 1945 года мы вели наступательные бои, и никто не предполагал, что 9 мая закончится война. Вечером 8 мая меня вызвал к телефону замполит полка майор Козлов и сказал, что 9 мая должна закончиться война, поэтому стрелять только до 12 часов ночи, но не спать, быть бдительными, так как это может оказаться провокацией. После 12 часов ночи стрельба прекратилась. Рано утром мы двинулись вперед. Погода была прекрасная, население радостно встречало нас, люди дарили нам цветы, угощали нас. Но радость наша продолжалась только до обеда. Затем поступил приказ принять боевой порядок, немцы начали обстрел. Появились убитые и раненые. В приказе И.В. Сталина об окончании войны говорилось, что одна крупная группировка немцев в районе Чехословакии уклоняется от капитуляции и, оставляя заградительные отряды, уходит на Запад, чтобы сдаться американцам. Но, оказавшись зажатыми со всех сторон, 14 мая немцы стали сдаваться. Только тогда мы почувствовали, что война закончилась.

После окончания войны я служил в Венгрии, в Чечне, в Северной Осетии. В конце 1946 года уволился в запас, жил в Сталиногорске Московской области и работал комсоргом на шахте. В 1950 году был призван в кадры Военно-Морского флота. Служил в Ленинграде, в Эстонии, Латвии и на Тихоокеанском флоте, одновременно продолжая учиться.

В ноябре 1972 года уволился в запас в звании подполковника. Работал в Лиепайской базе «Океанрыбфлот» первым помощником капитана на БМРТ, секретарем парторганизации на мясокомбинате и первым помощником капитана в военно-морской части на вспомогательном судне, таким образом, 36 лет своей жизни посвятил ВМФ.

Мой отец также был участником Великой Отечественной войны. Он дошел до Берлина. А младший брат был сыном полка. Мой сын, вращаясь в детстве среди военных моряков, повзрослев, захотел служить на флоте, окончил высшее военно-морское училище им. М. Фрунзе, а затем Морскую академию. Уволился в запас в звании капитана первого ранга.

Я горжусь тем, что вместе с другими гражданами России защищал свое Отечество.

 

 

Михаил Иванович Серый (1912-2010),

кавалер орденов Красной Звезды и Великой Отечественной войны, 22 декабря 1942 года был награжден медалями «За оборону Сталинграда», а 9 мая 1945 года – медалью «За Победу над Германией».

 

Он был первооткрывателем Кузнецкого металлургического комбината и города Новокузнецка Кемеровской области, и свой рассказ посвятил строителям Запсиба.

– Утром 9 апреля 1931 года по одноколейному пути пять теплушек подкатились к небольшому двухэтажному зданию, сложенному из дикого камня. Это был вокзал станции Новокузнецк. В теплушке приехали 120 парней и девчат. Это была малограмотная, а порой и вовсе неграмотная сельская молодежь. И эти парни, и девчата стали осваивать строительные специальности: каменщик, плотник, бетонщик, арматурщик, монтажник, сварщик.

Жили в палатках и землянках. Все работы выполнялись вручную. Никаких механизмов, кроме бетономешалки, не было. Кирпич подносили на приспособлениях, которые получили название «коза», а раствор – на носилках, бетон перевозили на деревянных тачках. На заводе даже металлоконструкции для монтажа доменных печей поднимались ручными лебедками.

К осени 1931 года все начатые дома были подведены под крыши, установлены двери и окна. Часть домов не успели оштукатурить. Во второй половине ноября наступили морозы. Печей не было, обогревались при помощи железных «буржуек». Для снабжения водой на каждые 10 домов построили временные водогрейки. Часть строителей переселилась из палаток в бараки, а те, кому не хватило там места, жили в недостроенных домах или в подвалах. В качестве спецодежды нам выдавали веревочные лапти.

Летом в палаточном городке под открытым небом была организована школа для обучения неграмотных и малограмотных. Я тоже учился в этой школе и через три месяца получил справку, что имею образование в объеме трех классов. Осень. Стали готовить младших специалистов-строителей. Я пошел на курсы замерщиков. Моей обязанностью было ежедневно принимать от бригад выполненную работу и закрывать наряды, проводить хронометраж и т.д. В 1936 году после окончания шестого класса я поступил на трехгодичные курсы мастеров. После их окончания меня назначили десятником строительных работ.

В июне 1941 года меня призвали в армию, я стал политруком роты в 237-й стрелковой дивизии, которая формировалась в Сталинске (Новокузнецке) и окрестных городах. Личного состава в роте было 100 человек. Командиров взводов еще не было, как и материальной базы, но обучать новобранцев надо было. Через два дня получили одну боевую винтовку, вторую учебную, третью – деревянную, выпиленную из доски и отшлифованную, чтобы не занозить руки. Старослужащий солдат, вернувшийся из госпиталя, сначала обучал новобранцев на деревянной винтовке, учил выходить с ней на линию огня, ложиться и готовиться к стрельбе, я на учебной винтовке учил прицеливаться и плавно нажимать спусковой крючок, а командир роты руководил стрельбой.

12 апреля 1942 года дивизия погрузилась в эшелон и выехала на фронт. Воевали мы на направлениях Вологда, Липецк. Наши войска, в том числе дивизия, в которой я воевал, несли большие потери. Поступил приказ отвести нашу дивизию на пополнение, а мою роту по приказу командующего армией зачислили в штат отдельного мотострелкового батальона 3-й гвардейской танковой бригады 7-го танкового корпуса.

3 августа наш эшелон прибыл на станцию Котлубань под Сталинградом. Когда подошли остальные части корпуса, нам выдали необходимое количество боеприпасов, горючее для танков и автомашин, и мы пошли в наступление. Это было 7 августа. Под Сталинградом мы воевали до 10 октября. 7-й и 26-й танковые корпуса преградили пути продвижения немцев к Волге. Обе стороны понесли большие потери. Немцы перешли к обороне. Наши танкисты отремонтировали поврежденные, пополнились новыми танками и 20 августа вернулись на передовую.

После Сталинграда мы получили приказ двигаться в направлении города Купенска Харьковской области. Там мы остановились надолго, расквартировались в селах, простояли весь март. 10 марта мне присвоили звание старшего лейтенанта, всем, представленным к наградам, вручили ордена и медали. Потом двинулись в направлении города Сумы.

В штабе мне сообщили, что я должен ехать в Кушку на переподготовку. Проучился там три месяца. Наш офицерский дивизион расформировали. Артиллеристов направили в Алтайский край, минометчиков в Ашхабадское пехотное училище. В Кушке командир роты поручил мне временно выполнять обязанности командира взвода. Потом я перешел командиром взвода к молодым курсантам, где прослужил до октября 1944 года. В октябре состоялся выпуск, и 20 офицеров училища направили в Прибалтику. Там для меня и закончилась война. Прослужил я до 25 августа 1946 года и остался жить и работать в Лиепае – в управлении военного строительства, потом на Лиепайском линолеумовом заводе.

 

 

Александра Ивановна Голубецкая (1925 – 1996)

кавалер ордена Отечественной войны, награждена множеством медалей.

 

Сначала она жила в Великих Луках с отцом, матерью и тремя сестрами. Старший брат был лейтенантом и жил в Ленинграде. В 1941 году его направили служить в Литву. Жена с детьми уехала к нему. Александра осталась в их квартире и оказалась в блокадном Ленинграде.

Поскольку мать была родом из Ленинграда, а отец из Ленинградской области, то в Ленинграде было много родственников. Один из них отправил свою жену с тремя детьми в тыл через Ладогу, а Александру взяли в качестве няньки. Так она оказалась в Ульяновской области, где была организована 65-я окружная школа младших авиационных специалистов. В нее принимали только добровольцев. Девушка написала заявление, и через Ульяновский РВК была зачислена курсантом. Через пять месяцев Александра получила специальность радист-кодировщик метеослужбы и была направлена в 102-й батальон аэродромного обслуживания Калининского фронта.

В течение войны ей приходилось обслуживать 1-й Прибалтийский, 3-й Белорусский и 3-й Украинский фронт. За это время пришлось перенести много тягот и невзгод. Была ранена, но после выздоровления продолжила службу на своей метеомашине. Для работы на ней по штату полагались радист-кодировщик и синоптик, но ей одной пришлось во время войны обслуживать всю радиоаппаратуру. Шоферами на таких машинах обычно служили пожилые солдаты. И у Александры водителем был рядовой солдат, которого она звала просто дядей Петей, хотя сама была в звании младшего сержанта. Дядя Петя заботился о ней, как о собственной дочке. Он и обмундирование ей раздобыл, и теплую зимнюю одежду, потому что одета девушка была не по форме.

Однажды она принесла сводку о погоде, а в это время генерал производил проверку в их батальоне. Александра попалась ему на глаза. Генерал поднял шум на командира батальона, мол, откуда тут у вас дети? А когда узнал, что это младший сержант метеослужбы, то был удивлен, что такая девочка обеспечивает вылет боевых самолетов на задание.

Самые тяжелые бои для нее были при взятии Кенигсберга. Войну она закончила в Германии. А. Голубецкая награждена орденом Отечественной войны и множеством медалей. В конце 1945 года она демобилизовалась и вернулась в родные места. Работала телефонисткой в Великих Луках. Когда на Лиепайской военно-морской базе создали метеостанцию, то Александру Ивановну, как специалиста, пригласили работать на ней. Там она проработала 35 лет. В 1952 году вышла замуж, вместе с мужем вырастила дочь, вынянчила двух внуков. Умерла 29 декабря 1996 года, в свой день рождения.

 

 

Екатерина Николаевна Кириллова (1922 г.р.)

 

Война застала меня в Поддорском районе Новгородской области. В 1941 году меня направили работать в полевой госпиталь санинструктором медицинской службы. Мать с младшей сестрой немцы забрали в плен. Деревню нашу – Бугорково – сожгли. Брат ушел на фронт. Там был тяжело ранен, у него ампутировали ногу. Но он вернулся живым, а отец погиб на фронте. С 1943 до 1945 года я работала в зенитном полевом госпитале.

В 1961 году приехала в Лиепаю в гости к двоюродной сестре и осталась здесь жить. Работала в военном госпитале в рентгеновском отделении, а когда мне запретили работать по этой специальности по состоянию здоровья, перешла санитаркой в терапевтическое отделение. Медицинской службе я посвятила 45 лет своей жизни. За хорошую работу имею награды.

 

Для справки: По прямому приказу своего верховного командования германско-фашистская армия подвергала неслыханному разрушению советские города и села при их захвате и во время пребывания в них, сжигая и иным путем уничтожая жилища советских граждан, школы, больницы, музеи, театры, клубы, разные общественные здания и другие строения. Так, в приказе по 6 германской армии от 10 октября 1941 г. указывалось: «Войска заинтересованы в ликвидации пожаров только тех зданий, которые должны быть использованы для стоянки войсковых частей, все остальное, в том числе и здания, должно быть уничтожено».

В конце 1941 года и в начале 1942 года германское командование издало ряд приказов, предлагающих, чтобы части германской армии, при своем отступлении под натиском Красной Армии, уничтожали вое, что еще уцелело во время оккупации. Тысячи деревень и сел, целые кварталы многих городов и даже целые города сжигаются, взрываются, сравниваются с землей отступающей немецко-фашистской армией. Организованное уничтожение советских городов и деревень превратилось в особую отрасль преступной деятельности немецких захватчиков на советской территории; методам разрушения советских населенных пунктов посвящены специальные инструкции и подробные приказы германского командования; для данной цели выделяются отдельные отряды, обученные этому преступному ремеслу.

 

 

Михаил Алтерович Корт (1924 г.р.),

кавалер орденов Отечественной войны 1 степени, Знак Почета, награжден медалями «За отвагу», «За боевые заслуги» и 14-ю юбилейными медалями.

 

Родом я из Самары, но в 1926 году семья переехала в Ригу. Отец работал часовым мастером, мать была портнихой. Брат и сестра учились в основной школе. В 1941 году фашисты расстреляли всю нашу семью, уцелел только я. Когда началась война, я работал на Рижской чулочной фабрике «Космос» (до присоединения Латвии к СССР она называлась «Старс»). Мне в ту пору было 17 лет.

25 июня утром на фабрике объявили, что все мужчины в возрасте от 16 до 50 лет должны немедленно явиться военкомат. 27 июня мы приступили к изучению военного дела, с каждым из нас в отдельности и по группам проводили беседы. Нам предложили вступить в комсомольско-молодежный отряд для борьбы с немецкими захватчиками и головорезами из пятой колонны. Как и многие другие ребята, я написал заявление о вступлении в комсомол и в добровольный отряд.

В тот же день после обеда нам выдали оружие, построили, объявили задачу и маршрут следования. Наш маршрут проходил по ул. Бривибас до Шмерли (Югла), а там надлежало действовать по обстановке. Двигаться по улице было небезопасно. Из многих окон, с чердаков и из подвалов нас обстреливали, а на перекрестке улиц Бривибас и Гертрудес по нам стрелял пулемет из церкви. При подходе к воздушному мосту нас опять обстреляли с чердаков нескольких домов, нам пришлось ответить тем же. В этом районе одну точку мы уничтожили, а две замолкли на короткое время. В это время над городом кружили немецкие самолеты. Они забрасывали диверсантов, стреляли из пулеметов, сбрасывали бомбы на отступающие войска и население, которое эвакуировалось из Риги пешком и на транспорте.

Поздно вечером мы добрались до района Баложи, в расположенном неподалеку лесу отдохнули и продолжили путь на северо-восток в сторону Пскова. Отходили мы вместе с войсками Красной Армии пешком, временами на военных машинах. На пути следования участвовали в перестрелках и уничтожении пятой колонны. Особенно много ее представителей было на опушках лесов.

К вечеру 28 июня около границы между Латвией и Эстонией нас бомбили немецкие самолеты. Во время одного из налетов многих из нас ранило и контузило, в том числе меня. Всех раненых и контуженных на машинах отправили во Псков, там оказали медицинскую помощь и погрузили в товарные вагоны. Это было утром 29 июня. Нас не успели отправить в тыл, так как немецкие самолеты уже начали бомбить Псков. Наш эшелон уцелел. Когда бомбежка закончилась и самолеты улетели, эшелон отправили в Кировскую область, а нас всех – в Котельнический район.

После выздоровления пятерых человек, в том числе меня отправили на работу в колхоз им. Розы Люксембург Матвеевского района Чкаловской области. Медицинская комиссия признала нас негодными к службе в Красной Армии. Но 12 сентября 1942 года меня официально призвали в ряды Красной Армии, отправили на сборный пункт, а оттуда – в Уфимскую область в 54-й стрелковый запасной полк.

Помимо меня там оказались и другие жители Латвийской ССР, а также латыши, проживавшие в других республиках. По нашей просьбе нас перевели во второй батальон в 1-й латышский запасной полк, который размещался в Гороховецких лагерях. Там нас обучали военному делу, а в июне 1943 года отправили на передовую под Старой Руссой в Новгородской области. Меня зачислили в 125-й гвардейский стрелковый полк в первый батальон, так как части 43-й гвардейской стрелковой дивизии в то время находились на отдыхе.

В первых числах августа мы опять заняли исходное положение на передовой, а 18 августа приняли участие в боях при сильной поддержке артиллерии в районе Старой Руссы, деревни Медниково, у реки Порусья и деревни Парфино. Через некоторое время нас перебросили под Торопец, а оттуда мы

пешим порядком отправились в район города Великие Луки.

Разместились мы в глиняных землянках и нишах. В том районе не было лесов, нам было трудно обходиться без перекрытий, пришлось использовать плащ-палатки и старые шинели. Для отопления выкапывали оставшиеся в земле столбы, на которых стояли сгоревшие дома.

Мы готовились к решающим боям – прорыву немецкой обороны в районе Насва – Локня. Здесь начался сбор и формирование лыжного батальона под руководством и личным участием генерал-майора Бранткалнса.

В состав батальона отобрали спортсменов-лыжников, физически крепких, закаленных солдат, умеющих ходить на лыжах и состоящих в компартии или комсомоле. Зачислили туда и меня. Сначала проводились тренировки, а в первых числах января 1944 года наш лыжный батальон был объединен с батальоном 33-й стрелковой дивизии под командованием подполковника Райнбергса. С 14 января 1944 года дивизия участвовала в боях, итогом которых стало окончательное снятие блокады Ленинграда. В этих сражениях прославился подполковник Янис Райнбергс. Он командовал нашим сводным лыжным отрядом. Перед отрядом стояло ответственное задание: выйти в тыл врага, захватить деревню Манаково – важный опорный пункт на главной дороге Локня – Насва, и удерживать эту господствующую высоту до подхода главных сил. Гвардии подполковник Янису Райнбергс погиб в этом бою, впоследствии ему было присвоено звание Героя Советского Союза. А мы со своей задачей справились...

10 января части дивизии передислоцировались к северо-востоку от станции Насва, откуда готовился мощный удар по противнику. 13 января, перед боем, меня приняли в члены ВЛСМ, а в пятом часу утра, оставив лыжи на исходном рубеже (уже подтаивало, снега было мало, к тому же мешал кустарник), сводный отряд двинулся в наступление.

Линию фронта прошли цепочкой без единого выстрела. Шли не спеша, осторожно, без шума. Временами останавливались, маскируясь, чтобы нас не обнаружили. Во время следования взяли в плен двух немцев-связистов, которые устраняли порывы на линии. К рассвету подошли к железной дороге, которая вела к деревне Манаково. Последовал приказ: «Построиться,

замаскировать машины и оружие – ручные пулеметы, ПТР и т.д.» Личное оружие мы спрятали под маскировочные халаты. Колонна двинулась на деревню. По пути наш отряд уничтожил четыре грузовые автомашины и более десятка вражеских военнослужащих, взяли в плен адъютанта коменданта саперной части, находившейся в деревне.

Когда мы уже находились в 200 – 300 метрах от деревни, нас начали обстреливать из разного вида оружия. Наша колонна развернулась фронтом и пошла в атаку. Примерно через час отряд овладел большей частью деревни. Наше отделение заняло оборону на окраине, там, где начинался бой. У меня был ручной пулемет. И тут на деревню со всех сторон двинулись немецкие войска с танками и мотопехотой. В это время шло наступление Советской Армии по всему фронту, немцы отступали, и часть из них следовала как раз через деревню Манаково.

Разгорелся ожесточенный бой, он продолжался несколько часов. Командование отряда вызвало огонь нашей артиллерии на себя, потому что нам было не справиться с танками и мотопехотой. В ходе обстрела нашей артиллерии я был ранен в левое плечо, но после перевязки продолжил оборонять деревню до подхода наших войск.

14 января вечером к нам подошли 1-й и 2-й батальоны 125-го гвардейского стрелкового полка, а всех раненых эвакуировали в санбаты и полевые госпитали. Кто мог двигаться, шел пешком, тяжелораненых везли на машинах. Среди шедших пешком был и я. На излечении находился в полевом госпитале.

После выздоровления, в марте 1944 года, меня направили в 140-й запасной полк, а оттуда в 65-ю отдельную роту связи 43-й гвардейской стрелковой дивизии, которой командовал лиепайчанин Зунтнерс. В составе этой роты принимал участие в работах по восстановлению железной дороги. Наша рота обеспечивала связью всю дивизию. Лично я был прикомандирован к 123-му, а затем к 125-му гвардейскому стрелковому полку. Мне довелось участвовать в освобождении Латвии.

18 июня 1944 года, преодолев топкие болота, мы заняли первый населенный пункт в Латвии – Шкяуне (в районе Краславы). В конце июля, в начале августа шли тяжелые бои. Нам удалось прорвать сильную оборону немецких войск и продвинуться вперед. 8 августа наша 43-я Гвардейская латышская стрелковая дивизия освободила Крустпилс. С 10 по 26 августа 130-й Латышский корпус, в который входила наша дивизия, форсировал реку Айвиексте (ее ширина 80 метров, а глубина 2метра) и занял несколько населенных пунктов.

14 сентября 1944 года завязались ожесточенные бои за деревни Ратулены и Зиемели. Они продолжались весь сентябрь. С 30 сентября по 16 октября наша часть с боями приближалась к Риге. Поздно ночью 13 октября части 3-го Прибалтийского фронта, в составе которого были наши дивизии, освободили центр Риги. Благодаря действиям с тыла 130-го Латышского корпуса освобождение Риги было значительно ускорено.

16 октября в 10 часов утра части нашего Латышского корпуса стройными рядами с развернутыми знаменами под звуки оркестра по Лубанскому шоссе вступили в Ригу. Нас встречали восторженные жители города. Девушки и пожилые женщины целовали солдат, вручали нам цветы и подарки. Многие искали среди воинов своих родных и близких.

28 декабря 1944 года в районе Катыни – Русас я опять получил ранение. После выздоровления в феврале 1945 года попал в 123-й гвардейский стрелковый полк, который вместе с другими частями находился в резерве и пополнял свои ряды. С 4 по 29 марта мы участвовали в боях в районе Блидене. 5 марта утром наш полк готовился к прорыву обороны немцев, чтобы взять под контроль дорогу Добеле – Салдус. Ночью меня и еще троих бойцов послали за языком. Мы тогда захватили унтер-офицера.

После короткого отдыха на следующий день с утра началась артподготовка, и мы под прикрытием танков взяли дорогу под контроль. К вечеру бой прекратился. 7 марта вновь началисьсильные бои вдоль шоссе. Многие наши товарищи были ранены, мы несли большие потери. Бои не прекращались и в последующие дни. 10 марта утром нам удалось овладеть хутором «Кеки», а 11 и 12 марта бои шли в направлении железной дороги Рига – Лиепая. На этом участке продвигаться вперед было очень тяжело. У немцев оборона была отлично организована.

По соседству с нами воевал Эстонский стрелковый корпус Советской Армии. После каждого боя, продолжавшегося сутки и более, приходилось пополнять личный состав. Но мы упорно продолжали преодолевать сопротивление врага шаг за шагом. 23 марта, когда снова разгорелись ожесточенные бои, наш комбат Фрицис Буркевич провел хитроумную операцию, в результате которой удалось обмануть врага. Мы нанесли удар по противнику и заняли очень важный участок фронта. Немцы были в панике от неожиданности, не знали, куда им отступать, многие сдавались в плен...

Весь этот месяц мы провели в непрерывных, тяжелых боях, а 30 марта нас сменила другая дивизия.

Несмотря на сильное сопротивление немцев, наши части с боями продвинулись примерно на 20 километров. Но после мартовских сражений мы больше не принимали активного участия вплоть до мая. К этому времени наша часть изменила место дислокации и стала усиленно готовиться к новым боям. 7 и 8 мая немцы понемногу начали отходить на запад, минируя за собой все, что можно. Свой отход они прикрывали артобстрелом наших позиций. Наши части в составе 42-й армии наступали. 8 мая поздно вечером мы получили приказ прекратить огонь, а 9 мая нам объявили о нашей Победе.

В этот день нам пришлось заниматься разоружением немецких частей, в состав которых входила и 19-я латышская пехотная дивизия СС, воевавшая против нас в Курляндии. Многие из этой дивизии сдавались в плен и радовались окончанию войны, но большая часть бежала с оружием в руках и скрылась в лесах на территории Курляндии. Еще около двух недель после этого мы занимались разминированием местности и прочесыванием окрестностей и лесов.

В начале июня меня для дальнейшей службы перевели в 10-й пограничный отряд, а после обучения направили в Зиемупе Лиепайского района на заставу. Там я прослужил до марта 1946 года, затем служил в комендатуре города Лиепая в должности переводчика. Демобилизовался в 1950 году в звании гвардии старшина.

После демобилизации поступил на работу в рыбколхоз «Большевик». Ходил в море на судах матросом, помощником капитана и капитаном, с 1956 по 1981 год был заместителем председателя колхоза, а потом до выхода на пенсию работал на разных должностях.

 

 

Николай Иванович Седько (1927 г.р.),

кавалер орденов Отечественной войны и Красной Звезды, награжден медалями «За отвагу» и «За боевые заслуги», а также множеством других наград.

 

Я родился в Белоруссии, в поселке Искра Восхода Лоевского района Гомельской области. В январе 1944 года был призван на военную службу и зачислен в 32-й отдельный спец батальон. В марте того же года наш батальон был направлен на освобождение Литвы. Происходило это в очень тяжелых боях. Затем наш батальон перешел литовскую границу и вступил на латвийскую землю.

К осени 1944 года крах фашистской Германии был уже предрешен. Страшась неминуемой расплаты, враг яростно сопротивлялся повсюду и особенно в Прибалтике. Мы очень медленно продвигались в направлении Риги. Именно в районе Риги была сосредоточена наиболее сильная группировка противника. Наступление советских войск проходило в сложных условиях, так как местность была лесисто-болотистой, изобиловала множеством рек и озер. Эти особенности усиливали имевшуюся здесь у врага многослойную оборону с высокой плотностью войск и инженерными сооружениями. Но, несмотря на это, положение немецких армий становилось все безнадежнее.

Преодолевая сопротивление немцев, наши войска метр за метром вторгались в боевые порядки противника и теснили его к Риге. Обе стороны несли большие потери. С северо-востока Ригу прикрывали водоемы. Самый крупный из них – озеро Кишэзерс. Никаких инженерных сооружений здесь не было.

В лесном массиве Межапарка были спрятаны склады с боеприпасами, военным имуществом и продовольствием вермахта. По периметру складов отрыты окопы и ячейки с пулеметными гнездами. Вдоль западного берега Кишэзерса гитлеровцы зарыли в песок противопехотные мины – на случай

высадки диверсионных групп.

В дефиле между озером Киш и озером Югла противник создал три узла обороны: один с центром Страздмуйжа, другой – Бурхардмуйжа, третий – в восточной части Чиекуркалнса. Имелись проволочные заграждения, окопы, огневые точки, оборудованные в подвалах зданий. Огонь вели 11 артбатарей. Весь прилегающий к межозерному дефиле район был заранее пристрелян артиллерией. Железнодорожный и шоссейный мосты через реку Маза-Югла немцы подготовили к взрыву.

Преодолеть такие препятствия войскам, ослабленным непрерывными боями, было очень непросто, но и стоять на месте тоже было нельзя: враг мог превратить Ригу в руины. Оставалось только форсировать Кишэзерс. Это была нелегкая задача, ведь озеро имеет восемь километров в длину и около трех в ширину. Но мы с этой задачей справились.

После того как наш батальон вместе с другими частями форсировал Киш-озеро, Рига вскоре пала. А наш батальон стал двигаться в сторону Лиепаи, на ликвидацию Курляндского котла. Чем ближе мы продвигались к Лиепае, тем ожесточеннее были бои. Самые жестокие бои развернулись на подступах к Приекуле. Потери были огромные, как со стороны немцев, так и с нашей. Здесь мы потеряли 150 человек из трех рот, а я был контужен, но в санчасти пробыл недолго, и снова в бой. За участие в освобождении Приекуле я был награжден орденом Отечественной войны.

Уже в самом конце войны, в первых числах мая, мы вышли по Клайпедскому шоссе к Лиепае. Здесь было сосредоточено огромное количество фашистской техники и живой силы, и бои были очень тяжелые и кровопролитные. Предчувствуя свою обреченность, немецкие войска сопротивлялись особенно ожесточенно. Мы медленно продвигались через Центральное кладбище, через озеро вышли на улицу М. Букас (ныне ул. Тома) и открыли огонь по мясокомбинату (он располагался за городским каналом), так как там сосредоточились немцы. Нам удалось выбить их оттуда. Это было 8 мая, ночью мы еще вели сильнейший огонь по Лиепае, а уже в 4 часа утра 9 мая узнали, что находящиеся в Курляндском котле немецкие войска капитулировали, а вскоре увидели колонны немецких пленных.

За участие в Великой Отечественной войне я был награжден орденом Отечественной войны, и множеством медалей. Всего их у меня 27, но самые дорогие из них – медали «За отвагу» и «За боевые заслуги». Они также получены во время боев, когда мы пробивались в сторону Лиепаи.

Так закончилась моя военная эпопея, и начались армейские будни, которые тоже не были легкими, но главное уже свершилось – мы победили. Кстати, один из орденов – орден Красной Звезды, до сих пор так и не нашел меня и моего товарища за то, что мы разминировали 2000 мин.

В конце 1945 года я был направлен в авиационное училище в город Энгельс Саратовской области, а после его окончания – в Лиепаю. Но вместо авиации меня направили на флот в ОСО (отдельный спасательный отряд) 5-й бригады. Там я прослужил до 1971 года, а затем поступил в Лиепайское мореходное училище, ходил в море, был водолазом, а службу закончил на ПЖК (пожарном корабле).

 

 

Владимир Григорьевич Пономарев (1925 г.р.),

кавалер ордена Отечественной войны, награжден медалями «За отвагу», «За боевые заслуги», «За взятие Будапешта», «За Победу над Германией», а также юбилейными.

 

Я родился в селе Коломак Волковского района Харьковской области. В 1943 году наше село было освобождено от немцев. Еще не было военкомата и призывного пункта, но через наше село шла армия, и я просто примкнул к ней добровольно. Потом я узнал, что это был 1429-й легкий артиллерийский полк, который входил в состав дивизии прорыва резерва Верховного командования. В составе этой дивизии я прошел весь свой боевой путь до самой Победы. Первое боевое крещение я получил у села Кованчик под Кременчугом. Бои были нелегкие. И с нашей стороны, и со стороны немцев полегло немало солдат.

За освобождение Кировограда нашей дивизии присвоили звание «Кировоградская». В оперативной сводке за 11 января сообщалось: "По уточненным данным, в районе Кировограда за время боев с 5 по 8 января включительно нашими войсками уничтожено: танков – 293, орудий разных – 296, самоходных орудий – 40, минометов – 121, пулеметов – 445, бронемашин – 94, автомашин – 978. Противник потерял только убитыми свыше 15 000 солдат и офицеров".

После Кировограда мы двинулись в Корсунь-Шевченковском направлении. С боями освободив город Пятихатка, вышли к городу Резина в Молдавии на берегу Днестра и заняли оборону. При переправе через реку Гром наш полк очень сильно пострадал в живой силе. После того, как мы оправились, пошли на город Дебрецен. Там снова были тяжелые бои, но все же город мы взяли. Далее наш путь лежал в Венгрию, там мы участвовали во взятии Будапешта, после чего отправились в Словакию. Там меня и застал День Победы.

О том, как я воевал, свидетельствуют благодарности за взятие городов Знойма и Яромержица, орден Отечественной войны, медали «За отвагу», «За боевые заслуги», «За взятие Будапешта», «За Победу над Германией», а также юбилейные медали – всего 20 штук. Конечно, эти награды заработаны потом и кровью, но самое главное – мы победили и спасли все человечество от страшной коричневой кровавой чумы – от фашизма.

 

 

Виктор Александрович Макашов (1913 г.р.),

награжден медалями «За оборону Кавказа», «За взятие Кенигсберга», «За боевые заслуги», «За Победу над Германией» и 15-ю юбилейными медалями.

 

Родился в городе Лозовая Харьковской области. Когда мне исполнилось 19 лет, меня рекомендовали в педучилище, которое я окончил в 1933 году. После этого стал работать учителем в школе. Работать было трудно, потому что в это время на Украине был голод, или, как его теперь называют, голодомор. К тому же в школе учились переростки, но я находил с ними общий язык, и меня назначили директором школы. В 1935 году меня призвали в Красную Армию и направили служить на Дальний Восток в кавалерийский полк. Дослужился я там до старшины эскадрона и в 1940 году демобилизовался.

Когда в 1941 году началась Великая Отечественная война, меня сразу призвали в армию и направили служить в 36-ю автобазу ВВС Черноморского флота, которая находилась в 18 километрах от Симферополя. Назначили меня начальником продовольственной части базы. Бои были жестокие и кровопролитные. Мы отступал, покидая Старый Крым, Керчь, Новороссийск и Сухуми. В Сухуми располагался наш аэродром. Но вскоре мы покинули Кавказ, последним местом, где мне довелось воевать там, была Малая земля.

В 1943 году нашу базу направили под Ленинград. Начались бои за Прибалтику. Мне довелось участвовать в освобождении Таллина и острова Эзель (Сааремаа). Потом нас перебросили в Литву, где мы участвовали в освобождении Клайпеды. Затем начались бои за взятие Кенигсберга и Пиллау (Балтийск). Бои здесь отличались особой жестокостью. День и ночь работали артиллерия и авиация. Много людей мы потеряли в этих сражениях, но города все же были взяты. А нас направили на ликвидацию Курляндского котла.

День Победы застал меня в Либаве (Лиепае). Здесь я продолжил свою службу, а в 1946 году остался на сверхсрочную. Был начальником продовольственной службы и исполнял обязанности механика базы. В 1946 году женился. Вместе с женой мы воспитали троих детей.

Демобилизовался я в 1949 году. Горком партии рекомендовал меня на работу в райпотребсоюзе по обеспечению районных магазинов промышленными и продовольственными товарами. А потом мне предложили стать в Военном городке начальником автобазы, обеспечивавшей автотранспортом строительство и т.д.

В 1959 году друзья меня пригласили на работу в Лиепайскую базу «Океанрыбфлот». Сначала я ходил в море на СРТ (средний рыболовецкий траулер) и на БМРТ (большой морозильный рыболовецкий траулер), а потом перешел докерманом на танкер. В 1973 году вышел на пенсию.

 

 

Василий Иванович Дрожжев (1919 г.р.),

кавалер орденов Боевого Красного Знамени, Отечественной войны и Красной Звезды, награжден медалями «За боевые заслуги», «За победу над Японией», «Ветеран труда» и юбилейными медалями.

 

Родился в поселке Пушкино Починковского района Горьковской области. В 1939 году меня призвали в Красную Армию и направили служить в Уссурийский край в подразделение связи. Там я освоил специальность связиста. Когда началась война, наша часть находилась на Дальнем Востоке, обслуживала воинские части. Меня направили на курсы младших лейтенантов. После них вернулся в свою часть, служил командиром взвода связи. За хорошую службу был повышен в звании и назначен командиром кабельно-монтажного взвода.

Я много раз просил направить меня на Западный фронт, но мне отвечали: «Будете служить там, где потребуется Родине». За время службы побывал во многих городах Дальнего Востока и на Камчатке, занимал разные должности, в том числе командира роты. В августе 1945 года участвовал в боях с Японией.

В 1948 году мне присвоили звание майора и направили служить в Лиепаю в школу связи, назначив командиром роты. В этом городе я женился. Мы воспитали троих детей, одна дочьсейчас работает врачом в Приекульской больнице.

В 1955 году был направлен для прохождения службы в военную комендатуру Лиепайского гарнизона. Был заместителем коменданта, то есть правой рукой В.В. Шеина. С 1958 по 1961 год служил командиром караульной роты Лиепайской военно-морской базы Балтийского флота, потом демобилизовался. В отставку вышел с правом ношения военно-морской формы. После демобилизации горком партии предложил мне стать инспектором по заготовке внеплановых кормов при Лиепайском горисполкоме, а в 1991 году я вышел на пенсию.

 

 

Василий Северьянович Давыденко (1915 - 2005)

 

Родился в деревне Омбыш Нежинского района Черниговской области в бедной крестьянской семье.

Закончил Омбышскую семилетнюю школу и в 1929 году поступил в Нежинский педагогический институт на исторический факультет. После его окончания по разнарядке Нежинского горкома комсомола был направлен в Харьковское военное училище. Я закончил его в 1937 году и получил назначение в Закавказский военный округ в должности командира стрелкового взвода. Службу проходил в городах Тбилиси, Ереван, Дилижан, Кировокан, Нахичевань, будучи командиром взвода и командиром роты.

Когда началась Великая Отечественная война, я служил в 207-м горно-стрелковом полку 76-й горно-стрелковой дивизии в должности командира стрелковой роты. В Иране готовился плацдарм для нападения на Советский Союз. Для уничтожения этого плацдарма и был отдан приказ Закавказскому военному округу. В уничтожении плацдарма участвовал и наш 207-й горно-стрелковый полк. После ликвидации плацдарма полк перебросили на Западный фронт в 6-ю армию под Харьков.

Осенью 1941 года во время наступательного боя в районе Сватово, Барвенково, Старовольска я был тяжело ранен и вывезен с поля боя в прифронтовой полевой госпиталь города Артемовск. После непродолжительного лечения меня перевезли в Сталинградский военный госпиталь. Так как курс лечения затянулся, меня отправили в глубокий тыл – в город Ташкент, находящийся в Средней Азии. В Ташкенте лечение продолжалось до 1942 года. В январе Среднеазиатский военный округ направил меня на курсы командиров батальонов при Фрунзенской военной академии, которая была эвакуирована из Москвы. В этой академии на курсах я изучал тактику современного боя и другие дисциплины на протяжении трех месяцев.

В марте 1942 года меня в должности командира батальона направили в Самарканд, где формировалась Сталинская дивизия особого назначения. Приняв командование 3-м стрелковым батальоном, я начал усиленно готовить его для боя с немецкими фашистами. Затем нас перекинули на Западный фронт. Наша Самаркандская дивизия находилась в резерве особого назначения.

В 1943 году наша дивизия двигалась во втором эшелоне, участвовала в боях. Мы несли большие потери, так как нашу дивизию использовали в качестве резерва и бросали на самые сложные участки боя. Дивизия дошла до Эльбы, и на этом наш путь был приостановлен.

После окончания войны полк, в котором я служил, дислоцировался в Львовском военном округе. Меня, как педагога, ограниченно годного к строевой службе, в 1945 году уволили в запас. Осенью поступил на работу в Омбышскую восьмилетнюю школу военруком, где проработал до 1948 года. Потом вместе с женой Валентиной Яковлевной Данилец перебрался в Дмитриевку. Там работал до 1976 года, затем вышел на пенсию.

 

 

Мария Федоровна Сидорова

 

Она родилась в Ленинграде, но после замужества перебралась в Великие Луки, куда в 20-е годы по призыву был направлен работать ее муж Иван Алексеевич Сидоров. Он был потомственным железнодорожником, работал машинистом на паровозе. Мария Федоровна также работала на железной дороге. В семье было пятеро детей: сын Алексей и четыре дочери.

В 1941 году сын Алексей в звании лейтенанта был направлен служить в Литовскую ССР, его жена уехала с ним. Старшая дочь Александра осталась жить в их квартире, в Ленинграде. Когда началась Великая Отечественная война, она оказалась в блокадном Ленинграде. Ивану Алексеевичу доверили транспортировать холодные паровозы в тыл страны. Ему удалось прицепить к составу товарный вагон и забрать семью, и еще несколько семей, пожелавших эвакуироваться.

В пути состав не раз подвергался бомбардировкам. Все же Иван Алексеевич сумел довести состав до места назначения – в Ташкент. Во время одной из бомбардировок Иван Алексеевич был ранен. Меры лечения не были предприняты своевременно, и в Ташкенте в госпитале он скончался. Умерла от ран и самая младшая дочь. Мария Федоровна, несмотря на такое горе, оставшись с двумя дочерями, продолжала работать на железной дороге на разных работах, ведь надо было кормить семью.

После окончания войны Мария Федоровна с дочерями вернулась в Великие Луки и стала работать на железной дороге. Она трудилась там и после выхода на пенсию. Была патриотом своей Родины, трудилась честно и добросовестно там, куда ее посылали. За свой труд награждена несколькими медалями.

Сын Алексей погиб в 1941 году. Две дочери вышли замуж за военных и проживали одна в Калининграде, а другая в Гатчине. В конце 40-х годов старшую дочь пригласили в Либаву радистом-кодировщиком на военно-морскую базу. К ней позднее и переехала жить Мария Федоровна. Здесь, в Лиепае, она нашла свой последний приют.

 

 

Владимир Миронович Шилин,

кавалер ордена Красного Знамени. 28 лет длилась его военная служба, два из них – фронтовые. Их Владимир Миронович провел на передовой линии в пехоте.

 

– Хотя на фронт я попал лишь в 1943 году, война для меня началась раньше. В 1941 году мне было 16 лет. Когда на фронт ушли наши отцы и старшие браться, нас, пацанов, собрали и поручили гнать на восток колхозное стадо. Сели мы на лошадей и целый месяц гнали коров по пыльным дорогам, по полям...

Потом меня отправили в ремесленное училище при Харьковском паровозном заводе. В военное время на заводе стали делать снаряды и танки. Я работал фрезеровщиком. Вскоре завод эвакуировали в Узбекистан. Станки поставили в голой степи и сразу же начали выпускать продукцию, лишь потом установили стены и крышу.

Работали мы по двенадцать часов, питались жидкой похлебкой, да еще кусок хлеба получали. Выматывались настолько, что до бараков, где мы жили, добраться уже не было сил. Когда проложили теплотрассу, то мы спали прямо возле труб. Залезем в люк, подстелем одежду и спим. Утром сторож расталкивал нас палкой, и мы отправлялись на смену. Оттуда меня и призвали в армию.

Сначала я попал в учебный полк. Ведь шел уже 1943 год, и необученных на передовую уже не бросали. Потом нас подняли по тревоге, посадили в вагоны и отправили состав под Великие Луки. Там в это время шли тяжелые бои. Мы прибыли в 38 вагонах, всех распределили по ротам и – в бой. Наша рота расположилась возле озера Нещедрое. И оно на самом деле оказалось нещедрым на жизнь для многих из нас. Неделю мы пробыли там, и все это время атаки следовали одна за другой...

Первый бой мне запомнился особенно. Ведь хотя нас и поднатаскали в учебном полку, но мы были молодыми и необстрелянными и могли погибнуть сразу же, если бы не опытный командир старший лейтенант Акишин. Немцы просочились в тыл, и, строча из автоматов, бросились на наши окопы. До их наступающей цепи оставалось буквально несколько десятков метров. Старший лейтенант не растерялся, скомандовал: «Противник с тыла. Огонь!» Сам встал во весь рост и начал строчить из пулемета, заставив немцев залечь. Тут и мы приободрились, забросали вражескую цепь гранатами, открыли огонь из всех видов оружия. За эту неделю боев мы понесли огромные потери.

Приехал генерал, нашу роту построили. В живых осталось нас пара десятков человек, тогда как в маршевой роте должно быть 250 человек. Командир погиб. Генерал посмотрел, спросил кто и откуда, а потом сказал мне: «Присваиваю звание старшины. Командуй ротой». Так старшиной я и прошел всю войну, отслужил сверхсрочную и демобилизовался в том же звании.

В тех боях я получил первое ранение. После госпиталя попал в 68-ю отдельную разведроту. Это в кино разведчиков обучают хитроумным приемам, а на деле в основном приходилось учиться в бою. Разумеется, нам показали приемы рукопашного боя, подсечки разные, но в реальности все было несколько иначе, и осваивать науку приходилось очень быстро и схватывать все на лету, потому что если чего-то не понял, то можешь до завтра не дожить.

Однажды мы получили задание взять «языка». Незаметно подползли, захватили часового, ефрейтора. Двое из нас хорошо знали немецкий. Пленный сказал, что в ближайших блиндажах находится полковой штаб. Грех было не воспользоваться таким шансом. Мы подобрались поближе и закидали блиндаж гранатами, а затем вернулись назад с «языком». За эту операцию мне дали орден Красного Знамени.

Разведчиком я оставался до конца войны, это значит непрерывные бои с риском для жизни. В 1944 и 1945 годах наши войска продвигались на запад, освобождая Белоруссию, Литву, Латвию. Мой фронтовой путь пролегал через города Полоцк, Витебск, Шауляй, Тукумс. Мне из своего окопа трудно судить, когда задание достать «языка» или выбить противника с какой-то высотки вызывалось необходимостью или было просто прихотью начальства. Как-то приехавший в роту офицер из штаба дивизии приказал срочно отбить у противника небольшую высотку. Нам придавался танк Т-34. Я было возразил, мол, давайте подождем ночи, тогда и без танка займем высоту. В ответ услышал: «Выполняйте приказ!» Наш танк сразу же был подбит, по нам открыли такой огонь, что пришлось залечь и не высовываться до самой темноты. А ночью мы без потерь заняли высоту.

За мой ершистый характер мне порой попадало от начальства и нередко обходили наградами. Поэтому наград у меня немного – всего два ордена и боевые медали «За отвагу» и «За боевые заслуги». Уже в мирное время грудь украсили 17 юбилейных медалей.

А закончил войну я здесь, в Латвии, в Курземе. Уже наступило 9 мая, а мы все сражались. Потом, видно, дошел до немцев приказ о капитуляции. Нам приказали пришить чистые подворотнички, привести себя в парадный вид. Мы построились в шеренгу вдоль дороги, а тут и немецкая колонна показалась – впереди офицеры в кожаных регланах, за ними автоматчики. 70

Они прошагали мимо нас, потом побросали оружие в кучу. Все. Они сдаются.

Война закончилась, но армейскую лямку мне пришлось тянуть до 1950 года. Затем я остался на сверхсрочную службу, а в 1969 году вышел на пенсию. Вместе с женой Александрой вырастил двух сыновей и дочь.

В праздничные дни – в День Победы и День освобождения города от немецко-фашистских захватчиков я прихожу к мемориалу в центре города, чтобы вместе с другими возложить цветы. Я несу цветы к мемориалу, будто на могилу друзей, которые погибли, чтобы сказать им, что я помню каждого из них...

 

 

НА ПОДСТУПАХ К ЛЕНИНГРАДУ

Михаил Захарович Романцев (1920 г.р.),

кавалер орденов Отечественной войны I и II степени, ордена Красной Звезды, награжден медалями «За боевые заслуги в Великой Отечественной войне», «Адмирал Ушаков», «За оборону Ленинграда» и юбилейными медалями.

 

Моя служба началась в ноябре 1938 года, когда я после окончания ФЗУ (фабрично-заводское ученичество), поработав помощником мастера на Озерском хлопчатобумажном комбинате, добровольно поступил на военную службу на Балтийский флот. Служил сначала в Ораниенбауме, а затем в Кронштадте.

Когда началась Великая Отечественная война, меня направили во 2-ю морскую бригаду, оборонявшую Ленинград юго-западнее Ораниенбаума. Я был пулеметчиком. Участвовал в ротной разведке. 27 февраля 1942 года был ранен в голову во время артобстрела наших позиций противником. В связи с тяжелым ранением меня направили на лечение в Архангельск.

В июле 1942 года после лечения для продолжения службы меня направили на Северный флот. Был зачислен наводчиком зенитного орудия на эскадренном миноносце «Разъяренный». За время службы на этом корабле участвовал в 47 боевых походах. Вместе с другими кораблями мы сопровождали и охраняли от вражеских подводных лодок и кораблей караваны союзных транспортов, на которых для нашей страны переправляли оружие и продовольствие.

Несмотря на победное наступление наших войск на сухопутных фронтах, обстановка на Северном флоте усложнилась, так как фашисты перебросили на север дополнительные подводные лодки с целью помешать союзным конвоям в доставке стратегического сырья и вооружений по северному морскому пути. К началу 1945 года число их довели до 100 единиц.

Командование Северного флота, учитывая возросшую опасность со стороны вражеских подлодок, усилило число эскортирующих кораблей в конвойных операциях, и теперь на одно охраняемое судно выделялось до четырех кораблей охранения.

С 16 по 18 января наш корабль принял участие в конвое "КБ-1" из восьми транспортов союзников. В эскорте находилось восемь эсминцев и лидер "Баку". Мы направлялись в Белое море. Погода ухудшалась: ветер усилился до 9 баллов, температура воздуха понизилась, мгла, туман, снежные заряды,

одним словом – наихудший вариант погоды. Видимости практически никакой. Вскоре впереди по курсу мы услышали глухие взрывы. Один из наших эсминцев был торпедирован. Его команда боролась за живучесть корабля, и когда к ним подоспела помощь, никто не покинул борт гибнущего эсминца. Поперечные водонепроницаемые переборки, ограничивающие отсеки, не выдержали, когда в корме разорвалась самонаводящаяся торпеда. Она разорвала все кормовые конструкции, и забортная вода ринулась внутрь корабля. Но все старания подкрепить переборки, рухнувшие в результате взрыва, не давали результата. Корабль потонул. Удалось спасти только семь человек.

А через 4 дня вражеской торпедой оторвало корму нашему эсминцу "Разъяренный", но катастрофы не произошло, потому что он был отечественной постройки. Надежность переборок оказалась достаточной. Нам удалось добиться результата в борьбе за живучесть, и эсминец отбуксировали в Линахамари...

Как-то осенью командующий Северным флотом поставил перед нами задачу – произвести поиск кораблей противника в районе Варде, обстрелять этот порт, разрушить его сооружения и уничтожить скопившиеся в нем вражеские суда. Выполнение этого приказа было возложено на лидер «Баку» и эсминцы «Разумный», «Гремящий» и «Разъяренный».

Наши корабли шли при полном затемнении. В полночь на траверзе Варде мы приступили к поиску конвоя противника. Кругом минные поля. Но наши моряки давно уже изучили все фарватеры. Время уже близилось к рассвету, а враг упорно не показывался.

К Варде мы подошли с севера. Порт светился яркими огнями. Враг нас не ждал. Гитлеровцы поспешно грузились на суда, собираясь на рассвете вывести свой караван в море и улизнуть на запад. Первыми открыли огонь комендоры лидера. Затем заговорили орудия миноносцев. Спустя несколько минут на берегу раздался огромный взрыв, и вспыхнуло багровое пламя. Среди фашистов началась паника. Оказалось, что первые же снаряды с миноносцев разнесли причальные сооружения и стоявший у пирса транспорт.

Удар наших миноносцев с моря был настолько дерзким и неожиданным, что фашисты приняли его за налет авиации и открыли сильный зенитный огонь. Только потом гитлеровцы сообразили, что бомбардировка идет не с воздуха, а с моря, и в бой вступили немецкие береговые батареи. В результате их обстрела наши корабли, в том числе эсминец «Разъяренный», получили легкие повреждения, но корабли продолжали бой... Через некоторое время сигнальщик передал, что с севера заходят пять миноносцев противника.

Наши миноносцы оказались как бы в коридоре между береговыми батареями и эсминцами врага. Но фашистские моряки, увидев, как мы методично обстреливаем берег, не решились приблизиться, и скрылись за горизонтом. К утру мы закончили артиллерийский удар и взяли курс на базу...

Об окончании войны я узнал 9 мая на корабле, когда мы находились в Баренцевом море.

 

 

Николай Петрович Рассолов (1924 г.р.),

кавалер ордена Отечественной войны, награжден медалями «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945гг.», медалью Жукова,

значком «Воину освободителю Латвийской ССР», «За доблестный труд» и множеством юбилейных медалей.

 

Меня призвали на флот в 1942 году. Вместе с другими посадили в товарный вагон и повезли куда-то. Вдруг налетели немецкие самолеты. Нас высадили, дальше пришлось идти пешком через лес. Добрались до казарм, а потом нас буксиром ночью (так было безопаснее) отправили в Кронштадт. Через какое-то время скомандовали «Выходить!», а когда мы вышли, оказалось что находимся там, откуда нас отправляли. А произошло это из-за того, что наш буксир сел на мель. Лишь следующей ночью нам удалось добраться до Кронштадта.

Я попал на старинные форты, где стояли пушки. На одну из этих пушек меня поставили заряжающим. Стрелять приходилось много, насколько метко мы это делали, сказать не могу, нам об этом не докладывали. Но немцы нас также подвергали обстрелам и бомбежкам. Однажды во время взрыва меня сильно оглушило, и я попал в госпиталь. Лечился там же в Кронштадте, но потом уже на форты обратно не попал.

Меня направили на базу ОВРа, находившуюся на берегу Ладожского озера. Там я прослужил довольно долго. Мы охраняли штаб и склады. А затем Ленинградский фронт стал готовиться к окончательному снятию блокады Ленинграда, и среди моряков стали набирать добровольцев для отправки туда. Я также вызвался добровольцем в качестве пулеметчика. Мы к тому времени уже знали, как немцы боятся воюющих на суше моряков. Они звали нас «черной смертью». В течение месяца мы вели подготовку, укрепляли окопы...

В январе 1944 года в ночь перед решающим наступлением меня с товарищами отправили на передовую добывать языка. Ночь выдалась лунная, чтобы нас было не так заметно на снегу, нам выдали маскировочную одежду. Нужно было пробраться через минное поле. Впереди группы двигался сапер, обезвреживая мины, а мы должны были следовать строго за ним. Мы уже видели стоявшего на посту возле дзота немца, но тут один из наших товарищей, очевидно, немного отклонился в сторону, и произошел взрыв. Два человека получили контузии, завязался бой. Мы не могли следовать далее, и вынуждены были вернуться, не выполнив задание. К месту своего расположения добрались уже к утру, и едва успели лечь спать, как началась артподготовка по всему фронту. Это было в 6 часов утра, а в 9 часов вызвали несколько человек, чтобы ликвидировать вооруженную группу, оказавшуюся неподалеку. Но обошлось без перестрелки, это оказались свои.

После освобождения Ленинграда всех моряков отправили обратно в Кронштадт. Там меня ожидал сюрприз. В казарме я встретил родного брата Павла, 1927 года рождения. После призыва в армию он прошел тот же путь, что и я. Так мы оказались в одной казарме, и в дальнейшем службу проходили вместе. Вскоре меня направили на тральщик, мы очищали море от мин, тралили их. Это, пожалуй, самое опасное занятие на войне. Приходилось иметь дело с минами самыми различными, были магнитные, якорные и др. Жили мы на барже, которая следовала за тральщиком в нескольких сотнях метров от него. Однажды во время очередного траления наша баржа подорвалась на мине, к счастью, сами мы в это время находились на тральщике и не пострадали.

Позднее мне пришлось также быть заряжающим на носовой пушке сторожевого корабля «Тайфун». Все это время я продолжал воевать на Балтике, а войну закончил в Ленинграде.

После войны продолжил службу на флоте, вместо положенных пяти лет прослужи 7,5 лет, потому что некому нас было сменить. Демобилизовался только в 1950 году в Лиепае, да так и остался здесь жить. Работал в войсковых частях. Сначала был боцманом на учебном корабле, а с 1952 по 1994 годы служил в воинских частях в Военном городке. В моей трудовой книжке 73 приказа о поощрении.

А мой брат Павел после войны попал на Черноморский флот и продолжал служить там. Он умер в 2008 году.

 

 

Солдат войны не выбирает

Виктор Васильевич Фролов,

подполковник запаса, награжден медалью «За оборону Ленинграда».

 

Он выполняет свой воинский долг перед Отечеством. Так было и со мной. Великая Отечественная война застала меня в неполные 12 лет. 22 июня 1941 года я вместе с отчимом находился на палубе маневренного буксира «Охта», пришвартованного на левом берегу у Дворцовой набережной напротив Петропавловской крепости. После ужина команда собралась на верхней палубе около капитанской рубки и, покуривая, вела разговор на житейские темы. За разговором незаметно наступила глубокая ночь (в это время как раз были белые ночи).

Опустели набережные, за бортом тихо плескалась вода. Некоторые члены экипажа ушли спать, да кое-кто еще оставался на палубе, и я тоже не спал. Вдруг в этой тишине раздались громкие продолжительные звуки тревожной сирены. Моментально на верхней палубе собралась вся команда буксира. Все взволнованно смотрели по сторонам, не понимая, что происходит. Вскоре по набережной и мостам помчались эмки, куда-то заспешили пешеходы. И тут я услышал от мужиков: «Это война».

Я не помню, который был час, но уже вскоре после сирены послышались залпы зенитной артиллерии, а в небе на фоне шпиля Петропавловской крепости среди плывущих белых облаков мы увидели две тройки самолетов, летящих со стороны Финляндии, и кучные вспышки заградительного огня зенитных батарей. До утра уже так никто и не уснул.

Так для меня началась Великая Отечественная война. Утром по всем громкоговорителям объявили о войне. Мы с отчимом пошли в контору за расчетом, и там ему вручили повестку. Он должен был явиться на сборный пункт 25 июня. С этого дня я стал главой семьи, выполняя все поручения и делая все, что считал нужным. Все время войны я провел в селе Рыбацкое, которое находилось в километре от огромного завода «Большевик» (бывший Обуховский завод).

Фронт стремительно приближался к Ленинграду. Уже к сентябрю 1941 года весь наш большой поселок был наводнен военными. Войска и боевая техника двигались в сторону фронта. Иногда в сторону города двигались пешие колонны пленных немцев. Участились бомбежки и артобстрелы. Город и населенные пункты погружались в темноту. Окна домов были заклеены бумажными лентами, введена светомаскировка. Корабли Балтийского флота через 1,5 – 2 километра были расставлены вдоль правого берега Невы вплоть до Ижоры. Напротив нашего дома в Рыбацком стоял на приколе эсминец «Строгий». Чуть выше, в районе высоковольтных опор ЛЭП – канонерская лодка «Ока», а вниз по Неве в километре от 5-й ГЭС стоял еще один боевой корабль. Когда эти корабли приводили в действие свое мощное оружие, мы, мальчишки, наблюдали за этим и необычайно гордились за наших моряков. Что же касается повседневной жизни, то забот хватало – заготовка дров, отопление квартиры, пополнение запасов воды и многое другое.

С сентября 1941 года Ленинград оказался в блокаде. Школы и многие учреждения не работали, начались великие испытания жителей и войск Ленинградского фронта на стойкость и мужество. Холод. Голод. Работа транспорта и коммунальных служб парализована. Электричества нет, вместо него использовались керосиновые лампы и свечи. А отапливались всем, что горело, журналами, книгами, мебелью. Почти ежедневные артобстрелы, пожары и бомбежки наводили ужас и страх. Это особенно касалось людей, проживавших в черте города, где большие, плотно стоящие друг к другу дома.

Но, несмотря на весь этот кошмар, город все-таки стоял, жил и боролся. Завод «Большевик» – один из крупнейших оружейных заводов с десятью тысячами работающих, не останавливался ни на один день. Также обстояли дела и на других крупных заводах города в первый год блокады Ленинграда.

Лето 1942 года и последующие месяцы до снятия блокады переносились как-то легче. Видимо, пережитое чему-то научило простых людей, руководство города и страны. Завод «Большевик» организовал на правом берегу Невы во Всеволжском районе совхоз «Большевик». Значительная территория почти от самого берега Невы до леса засеивалась картофелем, капустой и другими овощами, которые служили большим подспорьем для рабочих и их семей.

Во время летних каникул и до глубокой осени я работал в этом совхозе объездчиком полей. Впоследствии за свой труд был награжден медалью «За оборону Ленинграда». Там же в совхозе в продмаге работала моя мама. Свободные земли вблизи города также стали приспосабливаться под огороды. На Неве значительно увеличилось число рыбаков. Я тоже ловил корюшку, миногу и другую рыбу. Первые вырученные от продажи рыбы деньги принес маме, чем приятно удивил ее. Так понемногу люди приходили в себя. И хотя война все еще гремела очень близко, все же паники и отчаяния не наблюдалось.

Мы, мальчишки, как-то очень быстро повзрослели. Уже не боялись артобстрелов, пожаров. В руках у нас появилось оружие – карабины, автоматы, ручные гранаты и запалы к ним, тротиловые шашки и пр. Со всем этим мы умели обращаться, хотя не вполне понимали, что это не игрушки, поэтому некоторых ожидал трагический исход.

С осени 1942 года начали работать школы. Я продолжил учебу, так незаметно и дожил до конца войны. После снятия блокады, особенно после окончания войны, в нашем районе стало появляться много военных, особенно офицеров. Мы, мальчишки, с восторгом смотрели на них, разглядывали ордена и медали, нашивки за ранения и очень хотели быть похожими на них.

В 1946 году я закончил семь классов и собирался поступить в художественное училище им. Мухиной или в речное училище СЗРП. Но судьба распорядилась иначе. В июле в наш дом пришел участковый милиционер и вручил повестку – явиться в Павловский РВК. Этот год выдался тяжелым. Вернувшийся с войны отчим еще не устроился на работу, мать выбивалась из сил, пытаясь содержать семью. Я подрос, сестрам исполнилось по 10 лет, да еще родился брат от отчима. Оценив ситуацию, я пришел к выводу, что дальше учиться не смогу и пошел в военкомат, надеясь, что там что-то предложат. Так и случилось.

28 августа мы с двоюродным братом Михаилом явились в военкомат. Он попал в школу юнг на севере, а меня направили на специальные радиокурсы в Ленинграде. В октябре 1947 года меня направили радистом особого назначения в 6-й морской радиоотряд Краснознаменной Каспийской флотилии в городе Баку. Такой след в моей душе оставила Великая Отечественная война. Героических подвигов я не совершил, но вместе со всеми ленинградцами пережил тот кромешный ад.

Отслужив пять лет срочной службы, стал подумывать, а что дальше? Тут приходит разнарядка о наборе курсантов в училище ПВО ВМС. После его окончания в звании младшего лейтенанта поступил в распоряжение 8-го отдела штаба Балтийского флота. Так началась моя офицерская служба, а закончил я ее в звании подполковника запаса, побывав в разных горячих точках мира, в том числе в Египте.

Вспоминая прошлое, не могу обойти вниманием близких родственников, внесших свой вклад в Победу. Евгений Васильевич Комаров (двоюродный брат) в начале войны окончил Качинское авиационное училище морских летчиков и воевал на южных фронтах. За боевые заслуги награжден многими орденами. Закончил войну на востоке, сражаясь против Японии. После войны летал на военно-транспортных самолетах, принимал участие в испытании первой советской атомной бомбы, служил летчиком-испытателем на севере.

Другой брат, Владимир Анатольевич Шустин, в конце войны окончил Военно-морскую медицинскую академию. Там же практиковал и повышал свою квалификацию, а в последствии и служил в ней. Доктор медицинских наук, профессор, главный нейрохирург Ленинграда, полковник медицинской службы В.А. Шустин лечил и консультировал многих больных, в т.ч. видных государственных и политических деятелей.

Дядя – Василий Алексеевич Горин, был морским лётчиком – истребителем. Воевал на Балтике, в том числе над Лиепаей вместе с дважды героем Советского Союза Нельсоном Степаняном. Еще будучи лейтенантом, был награжден четырьмя орденами Красного Знамени, а позднее удостоен звания Герой Советского Союза. Работал начальником международного аэропорта «Пулково» в Ленинграде.

Еще один дядя – генерал-майор авиации Алексей Иннокентьевич Курочкин, войну встретил в Литве на авиабазе Паневежис. За боевые заслуги в первые годы войны награжден множеством орденов. В середине войны был отозван с фронта для подготовки военных летчиков. Долгие годы был начальником авиационных училищ в Мичуринске и Борисоглебске. В последние годы жизни был заместителем командующего авиацией Московского военного округа.

 

 

Анна Петровна Ефимова (1923 г.р.),

кавалер ордена Отечественной войны II степени, награждена медалями «За боевые заслуги», «За Победу над Германией», «За оборону Ленинграда», а также 17-ю юбилейными медалями.

 

Проживала я в городе Ленинграде, окончила семилетку, ФЗУ им. Карпова, получила специальность «химик-лаборант», там же вступила в комсомол и была направлена на завод «Красный химик».

Когда началась война, меня направили на станцию Стрельна копать противотанковые рвы. Летали фашистские самолеты, а в один из дней они стали нас обстреливать. Мы прятались в лесу. Я встала возле березы, а в нее с другой стороны врезался осколок. Это было мое первое боевое крещение.

Потом я вступила в санитарную дружину комитета Красного Креста Кировского района. Нас, 40 девушек поселили в Доме культуры им. А.М. Горького. При бомбежках и обстрелах мы выбегали на улицу и оказывали пострадавшим первую медицинскую помощь и вели их в санчасть.

8 ноября 1941 года был продолжительный страшный обстрел на площади у Нарвских ворот. Были разбиты три трамвайных вагона с пассажирами, перевернут газетный киоск, 15 человек, стоявших в очереди за газетами, лежали рядом и стонали: шрапнель без перерыва летела в стену клуба, разбиваясь на мелкие кусочки. Были убиты четыре наших сандружинницы. В меня попал крохотный осколочек, прожег фуфайку и ватные брюки, но сама я получила только ожог. На следующий день председатель РК Красного Креста объявил мне благодарность.

Мы, сандружинницы, оказывали первую помощь пострадавшим, а мужчины убитых складывали, как дрова, в сарай. Вечерами мы следили, чтобы в городе не было освещенных окон. Однажды ночью мы с подругой возвращались с дежурства, вдруг слышим, кружит самолет, завыла, затрещала бомба. Мы упали у забора. А за забором грохнула бомба. Земля вздрогнула, а взрыва нет. Утром мы пошли посмотреть – огромная каменная глыба торчала из земли, а наверху была металлическая трещотка.

В ноябре нас направили проверить квартиры, в которых живут одинокие дети. Мы их обнаружили. Они очень долго лежали в постели. Одежда на них рассыпалась. Лежали дети – скелеты, обтянутые кожей с пролежнями на ногах и на боках, с длинными белыми волосами. По ним ползала уйма вшей, белых, без кровинки. Мы отнесли этих детей в штаб при домоуправлении. Там на печурке стояла железная ванна с горячей водой. Детей обстригли, обмыли и увезли в интернат. А мы, возвратившись в казарму, выносили свою одежду на снег и скребли от вшей, а в казарме раздевались и чистили себя и

белье.

В январе я перешла работать в эвакогоспиталь, располагавшийся в Институте народов Севера. Туда с передовой прибывали раненые и больные. Их сортировали по диагнозам болезни и ранения, а я в больших автобусах развозила их по госпиталям, находившимся в школах, гостиницах и больницах.

В апреле 1942 года мы с подругой подали заявление в военкомат. Нас зачислили в ряды Советской Армии и направили в 5-й отдельный рабочий батальон Ладожской военной флотилии на станции Осиновец. Туда по Ладожскому озеру с Новой Ладоги прибывали баржи с продуктами для Ленинграда, а мы перегружали эти продукты с барж в вагоны.

Осенью 1943 года отряд расформировали и людей распределили по воинским частям. Нас направили в часть наблюдения и связи Ладожской военной флотилии. Там я несла вахту телефонисткой на 100-номерном коммутаторе по 6 часов через 6. Меня избрали секретарем комсомольской организации, а в 1943 году я вступила в компартию.

В феврале 1945 года нашу базу перевели в Литву. В Каунасе наш состав стоял очень долго. Кто-то пошел погулять, а кто-то остался в вагоне. Я забралась на верхнюю полку и стала смотреть в окно. Вдруг выстрел, дым в вагоне. Смотрю, а это Маша Кравцова чистила винтовку и выстрелила в мой угол, где я сидела перед тем, как забраться наверх, прострелила мою шинель и чемодан с бельем...

9 мая 1945 года, когда объявили конец войны, мы выбежали на улицу, там все, как и мы, радовались.

18 мая нашу базу из Литвы перевели в Лиепаю в Военный городок. Нам, девушкам, предложили остаться на сверхсрочную службу. Я подала заявление на три года и была направлена писарем в комендатуру военно-морских частей Лиепаи. Сначала комендантом был майор Кочкин, а потом назначили В.В. Шеина. Там я прослужила до декабря 1948 года в звании сержанта. В том же году вышла замуж за Александра Николаевича Ефимова. Он с 10 февраля 1942 года служил на «Полярной звезде» в подплаве города Ленинград. Потом эта база была переведена в Лиепаю, где он прослужил до января 1953 года.

 

 

Лилия Дмитриевна Давыдова (1928 г.р.)

 

Вся моя жизнь – сплошной труд. Мне уже 81 год, но отдохнуть так, как мне бы того хотелось, так и не довелось. Однако я счастлива, потому что имею большую и дружную семью, а для меня это самое главное.

Война застала меня в 13-летнем возрасте в пионерском лагере в Токсово в Ленинградской области. Отец с матерью были в разводе. Я с 1938 года до начала Великой Отечественной войны жила с мамой в общежитии при родильном доме им. Снегирева. Там мама работала медсестрой. И пока я находилась в пионерлагере, ее призвали в военкомат и направили на Северный фронт в Мурманск. Когда я вернулась в Ленинград, мама меня встретила и успела эвакуировать с моей школой в Ленинградскую область в Малую Вишеру. Но там, оказывается, уже были немцы, и нас повезли обратно в Ленинград. По дороге нас бомбили, обстреливали. На вокзале меня встретила мамина коллега и устроила в детский дом.

Самым ужасным оказался период – осень и зима 1941-1942 годов. Немцы были очень близко. Город постоянно подвергался воздушным налетам и обстрелам из дальнобойных орудий. Бомбили фугасными бомбами, именно от таких бомб сгорели Бадаевские склады со всеми продовольственными припасами. Начался голод. Хлеб выдавали по карточкам – 125 граммов на человека. Нам давали детскую норму. В 1942 году я стала болеть, от голода и холода чуть не погибла. Меня поместили в госпиталь, так как помимо дистрофии началась гангрена ног. Там немного поддержали, потом снова отправили в детдом.

Те дни особенно врезались в память. Помню, что во дворе детдома были вырыты траншеи и наскоро покрыты досками. В таких сырых и холодных убежищах мы, перепуганные дети, прятались от бомбежки...

Нас мучили голод и холод, а дети все поступали к нам. Одна девочка по секрету рассказала, что ее мама сварила суп из... ее умершего маленького братика. Я не знала – верить ей или нет. В детдоме выяснили, что это, действительно, так. Маму девочки арестовали. Женщина, видимо, помешалась, и поступила так, чтобы спасти старшего ребенка... Лично мне также пришлось наблюдать один случай, знакомую девочку увезли в сумасшедший дом.

Так как с водой были проблемы, то мы долго не мылись и все обовшивели. В школу не ходили. Когда я еще могла ходить, то видела лежавшие на земле окоченевшие трупы, иногда они были раздетыми.

Однажды меня послали отнести одной девочке кофе и 125 граммов хлеба. Вдруг подбежал какой-то мальчишка, схватил хлеб и быстро съел его. Мне пришлось возвратиться к директору детдома в слезах, и тот отдал мне свою хлебную карточку, чтобы я могла выкупить хлеб и отдать той девочке. Тогда я и не догадывалась, что этот человек сам остался без хлеба... Разве такое забудешь.

В 1943 году я пошла работать штукатуром. Мы восстанавливали разрушенные дома. В 1944 году стала работать ткачихой. На зиму меня вместе с другими отправили на лесозаготовку, а потом я поступила в ремесленное училище при Ленинградском металлическом заводе им. Калинина. После его окончания получила специальность слесаря-лекальщика и была направлена на авторемонтный завод, но война к тому времени уже закончилась.

В это время пришло письмо от родителей. Они приглашали меня приехать в Латвию. Мама снова вышла замуж. И вот в 1949 году я снова оказалась в семье. Родители не советовали мне работать, я им нужна была дома, чтобы помогать растить сестру и брата, и, конечно же, я училась. В 1951 году закончила 7 классов и поступила в 1-е Рижское медучилище, так как мы жили в Риге. После его окончания получила специальность фельдшера-акушерки и была направлена в Лиепайский район в поселок Папе. Там проработала 5 лет, вышла замуж и родила двоих детей.

С мужем мы прожили 45 лет, а в 2000 году он умер. Сейчас живу в Лиепае. У меня пятеро внуков и пятеро правнуков. Считаю себя счастливой. Я всю жизнь хотела лишь одного, чтобы нашим детям и внукам не пришлось пережить ничего подобного из того, что выпало на нашу долю в годы войны.

 

 

Луиза Игнатьевна Балтер (урожд. Корнеева, 1924 г.р.)

 

Я была потомственной Ленинградкой. Жили мы в самом центре города на проспекте Нахимова, всего в двух шагах от прославленного Невского проспекта.

Ах, Ленинград! Я безумно любила его. Он красив особой гордой, благородной красотой. И, что самое главное, это был город высокой культуры.

Я училась в школе, расположенной у известных пяти углов... Весной 1941 года мы сдавали экзамены за 9-й класс. После успешной сдачи нас пригласили на выпускной бал к десятиклассникам. Мы смотрели на них и обсуждали, как через год сами будем прощаться со школой, учителями, какие платья будем шить к выпускному, куда будем поступать. Мечты были такими радужными и прекрасными...

И вдруг, как гром среди ясного неба, 22 июня грянула война. Наши мальчишки сразу же бросились осаждать военкоматы. Их не брали, потому что им не было еще 18 лет. Но они упрашивали, убеждали, чтобы их взяли добровольцами. И почти все они погибли такими пронзительно молодыми. Не стало наших милых, красивых мальчишек. Осталась только вечная память о них, об их прекрасных, чистых и храбрых душах.

А мы, девочки, пошли в школу, и под руководством учительницы английского языка поехали под Лугу копать противотанковые рвы. Работали по соседству с воинскими частями примерно около месяца. Но потом им пришлось отступать, так как кольцо вокруг нашего города сужалось. Нам велели ночью идти через лес к пригородной станции и возвращаться в Ленинград. А войска, конечно, оставались, чтобы нас защищать.

Когда мы вернулись в Ленинград, все было как-то необычно. Окна домов заклеены бумажными лентами. Огромные витрины заложены мешками с песком и обшиты досками. Повсюду развешаны черные тарелки радиорепродукторов, из которых все время звучали сводки с линии фронта. В городе были введены карточки на продовольственные товары. Шла война.

Первое время нашей противовоздушной обороне удавалось не пропускать фашистские самолеты в Ленинград. Но натиск все усиливался, количество самолетов увеличивалось. Начались бомбежки. Однажды фашистским самолетам удалось разбомбить Бадаевские склады, где хранились все запасы продовольствия. Это была страшная беда. Город окружен, началась блокада, продукты уничтожены, поэтому наступил голод. По хлебным карточкам выдавали 125 граммов хлеба на человека. Было очень трудно.

Но ленинградцы молодцы. Держались очень хорошо. Мы свято верили в нашу победу. Верили, что наши войска прорвут блокаду и освободят нас. С наступлением холодов стало особенно трудно. К голоду добавился холод. Дров ни у кого не было, так как не успели заготовить. Топить печи было нечем. В квартирах стояла стужа. Чтобы вскипятить чайник, жгли журналы, книги, и даже мебель. Если кому-то удавалось хоть немного согреть комнату, звали соседей, чтобы люди могли хоть немного согреться и выпить несколько глотков горячей воды.

Вскоре на нас обрушилась новая беда. Из-за холодов водопроводные трубы полопались, ленинградцы остались без воды. Ее брали из Невы и возили на саночках. Путь был неблизкий, опасный, потому что фашисты вели артиллерийский обстрел города, и очень трудный. Ну, как тут опять добрым словом не помянуть ленинградцев, которые старались помогать друг другу – вытащить ведро из проруби, сообща (потому что сил у каждого оставалось очень мало, ослабели от голода) поставить его на саночки. Такими людьми нужно гордиться. Они достойно вынесли все беды и невзгоды, остались мужественными, верными и порядочными людьми, настоящими патриотами. Фашистам не удалось сломить их волю, унизить достоинство.

В апреле 1942 года мы очень ослабели. И нам предложили эвакуироваться по дороге жизни через Ладогу. Правда, лед уже начал подтаивать, но эвакуация продолжалась, и мы согласились. 10 апреля я, сестренка и мама, надев на себя несколько платьев под пальто и взяв узелок со сменой белья в руки, прихватив с собой документы, пошли на вокзал. Оттуда нас ночью на грузовиках по льду переправляли через Ладожское озеро. Было очень холодно и страшно. В любую минуту могла начаться бомбежка, и тогда бы машины просто ушли под лед. Все это понимали. Нам повезло, мы благополучно добрались до Тихвина. Там выдали по буханке черного хлеба каждому в руки. Это было неожиданно и похоже на чудо. Правда, нас предупредили, чтобы не ели все сразу, это может для нас плохо кончиться. Но разве можно было удержаться.

Потом нас посадили в теплушки – это такие товарные вагоны с печурками внутри. Дрова весело потрескивали в печурке, излучая благословенное тепло. От тепла мы разомлели, да так и заснули с обкусанными буханками в руках. На следующий день мы уже чувствовали себя намного лучше. Но радовались мы недолго. 12 апреля у мамы поднялась высокая температура. Лекарств ни у кого не было, врача не найти. Нас успокаивали, что скоро Ярославль, и там можно будет попросить о помощи. Но Ярославль нас не принял, так как его бомбили. Всю ночь состав простоял в поле. Утром в пять часов маме стало совсем плохо. Спустя час мы прибыли в Ярославль. Вызвали врачей, милицию. Они констатировали факт смерти, и нам пришлось похоронить нашу маму в братской могиле в Ярославле.

Мы были просто оглушены свалившимся на нас горем: вывезти маму из блокадного Ленинграда и не довезти ее до дедушки. Нет сил, нет денег, чтобы довезти тело мамы до Тамбова и похоронить, как подобает. Дальше ехали как в тумане, смутно понимая, где мы и что с нами происходит. В Тамбове на вокзале нас встретил дедушка, но мы после всего пережитого сами идти не могли. Дедушка потом рассказал, что нес нас на руках по очереди. Хорошо, что дом был недалеко от вокзала.

Так закончилась для нас эта жуткая блокада, эта кошмарная война, которая унесла столько жизней. Невозможно забыть то, что испытал и вынес за годы войны наш народ. Это была всеобщая беда, всеобщее горе.

 

 

Отцам детей войны посвящается

Евгения Калентьева

 

В нашей памяти давнее лето,

Громовые раскаты слышны...

Уходили от нас, малолеток,

В то военное лето отцы.

 

Время шло, мы вестей дожидались,

Но ни писем, ни слуху от них,

Видно без вести где-то пропали,

На полях той проклятой войны.

 

Кто нам скажет, где прах упокоен,

На родной иль в чужой стороне?

Но, быть может, их дух успокоен,

Что погибли за мир на Земле.

 

Миновали года, и мы сами,

Повзрослевшие дети войны,

С поседевшими волосами

Вспоминаем блокадные дни.

 

Вспоминаем концлагерь и раны,

Взрывы бомб, непосильный тот труд,

И теперь уже нас ветеранами

Той далекой войны все зовут.

 

А отцам, что ушли молодыми,

Нипочем ни века, ни года –

В нашей памяти вечно живыми

Остаются они навсегда.

 

Евгения Андреевна Калентьева (1937 г.р.)

(Посвящаю своим родным, умершим от голода в осажденном Ленинграде – папе, брату, сестре, а также маме, Марии Вербе, 1908 г.р., скончавшейся в 1996 году)

 

Я долго думала, с чего начать, что рассказать, ведь я ничего героического не совершила, просто так вышло, что я родилась в Ленинграде в рабочей семье, где было трое детей – я, брат и сестра. Когда началась война, мне шел пятый год. Все 900 дней и ночей блокады я провела в осажденном городе. Мы – дети войны, быстро взрослели и рано начали понимать весь ужас того, что с нами произошло.

По рассказам мамы, мы не сразу стали голодать, ведь у всех были какие-то запасы. В нашем дворе квартировали военные с лошадьми, которых кормили овсом и жмыхом. Солдаты делились с жильцами своими запасами. Когда начался голод, то кусочек жмыха казался нам слаще конфет. Когда голод коснулся и военных, то они уже ничем не могли нам помочь.

Самое страшное началось с наступлением холодов. Не стало воды, света, топить было нечем. Жгли все, что горело: собирали то, что осталось на пепелищах. Стали урезать нормы хлеба, да и сам хлеб уже мало походил на прежний, довоенный. Чтобы получить его, надо было рано идти занимать очередь.

Мама вспоминала, что у многих из очереди воры вырывали карточки и убегали, их не могли догнать, не было сил. А для тех, у кого украли карточки, это была верная смерть для них и их семей. Мама была свидетельницей того, как мальчик лет десяти вырвал из рук женщины пайку хлеба. Его догнали, а он лежал ничком на мостовой и, давясь, глотал хлеб, который у него так и не смогли отнять. Его бездыханное тельце так и осталось лежать на мостовой, видимо, подавился. Рассказывая, мама плакала и приговаривала: «Хоть перед смертью наелся...»

Первой из нашей семьи смерть унесла мою сестру, а затем не стало и брата. Папа тоже ослаб, еле передвигал ноги, уходя на работу. А вскоре у него вовсе не стало сил, и он слег. Смерть уже стояла над ним, но ему так хотелось выжить. Он говорил маме: «Мне бы только дожить до весны, а там я выползу на улицу, на солнышке отогреюсь». Он умер в самое морозное время. Мама тоже ослабла. У нее не было сил его похоронить. Так он и лежал окостеневший на тахте у стены, накрытый с головой одеялом. Рядом лежала я, так как не могла ходить. Затем мама, которая, пересиливая себя, поднималась, шла за хлебом, за водой на Неву или добыть что-нибудь, чтобы протопить буржуйку и согреть водички. Страха не было, когда она уходила, а я оставалась с умершим отцом.

Позднее мама рассказывала, что даже после смерти папа помогал нам выжить, потому что проверяли, сколько человек живет в квартире, и мама получала карточки на него, как на живого, рабочую норму – 250 граммов, и наши – иждивенческие 125 граммов на каждую. Потом папу унесла похоронная бригада, завернув в одеяло. Мама с голоду так опухла, что ей приходилось руками поднимать ноги, передвигаясь по лестнице. За время блокады нам несколько раз приходилось менять жилье, так как предыдущее разрушалось при бомбежке, но мы каждый раз оставались живы, даже ранений не имели.

Когда прорвали блокаду, нас с мамой уже на носилках доставили к поезду. Вагоны предназначались для перевозки скота, но их переоборудовали, и нас повезли в Сибирь. На каждой станции ленинградцев ждали горячая пища, одежда и хлеб, много хлеба. Некоторых это сгубило, ведь нужно было есть помаленьку. На каждой станции выносили тела умерших. Это казалось так несправедливо: выжить в блокаду и умереть от избытка еды.

Мы оказались в Новосибирской области. Нас подселили к добрым людям, которые приняли, как родных, окружили заботой и лаской. Полгода ленинградцев обеспечивали всем необходимым, а потом предложили взрослым выбрать себе посильную работу. Мама выбрала хлебозавод, где можно было досыта поесть вкусного хорошего хлебушка.

Когда мы окрепли, мама, чтобы быстрее вернуться в Ленинград, поехала со мной к сестре в Калининскую область. Эта территория во время оккупации была полностью разрушена. Нам вновь пришлось испытать весь ужас холода и голода.

В 1979 году я побывала с семьей в Ленинграде. Первым делом мы поехали на Пискаревское кладбище – последнее пристанище моих родных: брата, сестры и папы. Я рыдала в голос, было горько и обидно, что я не знаю точного места их захоронения, ведь всех умерших во время блокады свозили в ров, и только позднее перезахоронили. В это время мемориал осматривала делегация экскурсантов из Германии. От нее отделились мужчина и женщина и направились к нам. Мужчина спросил по-немецки, почему я так горько плачу, через переводчицу я рассказала ему, что пережила блокаду, что здесь похоронены мои родные, но я не знаю точного места захоронения, чтобы положить венок и цветы.

Немец выразил мне соболезнование и поинтересовался, как я отношусь к Германии, к немецкому народу, не испытываю ли ненависти? Мой ответ ему пришелся по душе, потому что я сказала: нельзя винить весь народ за беды и испытания, выпавшие на долю людей и стран. Как оказалось, и у него на той войне на полях сражений в России погибли отец и брат. И он тоже не знает, где их могилы.

Вот так переплелись людские судьбы. Войны развязывают правители, а гибнут простые люди, как с одной, так и с другой стороны. И не дай Бог нашим детям и внукам, правнукам испытать тот ужас, что перенесли мы – дети войны, и все люди нашей когда-то огромной страны.

После всех мытарств судьба моя сложилась удачно: я закончила Лиепайский пединститут, много лет проработала заведующей детскими садами была инспектором гороно по дошкольному образованию. Вышла замуж за хорошего человека, вместе мы прожили 47 лет. Он ушел в мир иной в 2004 году. Мы вырастили достойного сына, у меня есть внук и внучка, а сама я являюсь членом русской общины и общества ветеранов войны и труда, общаюсь с ветеранами, чем могу, помогаю.

 

 

Четыре рассказа Евгении Тилюг-Глуховской

Посвящаю отцу моему Зармаиру Мамедовичу Арванову – ветерану подводнику, командиру лодки-музея К-21 в Североморске.

 

Мой папа был очень занятой человек. Общение для нас – его детей и наших сверстников – было просто праздником. Он научил нас любить книгу. Самой ценной у нас в доме была библиотека на полторы тысячи томов, которую он подарил пионерскому лагерю «Альбатрос». Вечерами, когда папа бывал дома, он читал нам вслух. А какой он был замечательный рассказчик! Особенно мы любили слушать рассказы о его боевом прошлом, о боевых друзьях, о героизме североморцев.

Один из самых любимых рассказов, попытаюсь пересказать вам. Я назвала его

 

«Ночью все кошки черные»

 

«Мне было 26 лет, когда я пришел старпомом на подводную лодку К-21, где командовал Герой Советского Союза Николай Александрович Лунин (позднее, с декабря 1943 года по июнь 1945 года, Зармаир Мамедович Арванов сам командовал этой легендарной лодкой). Однажды, а было это 19 февраля 1942 года, Николай Александрович Лунин собрал всех командиров б/ч (боевых частей лодки) и огласил боевую задачу похода. Во-первых, нам нужно заминировать вражескую часть моря – выставить 20 мин. Во-вторых, высадить десант. Для выполнения первой задачи мы должны были пройти через минные поля противника. С этим мы успешно справились. Команда приступила к выполнению второго задания – высадке диверсионно-разведывательной группы. Так как для десантирования группы лодка зашла в небольшую бухточку, то заметить ее на фоне берега было трудно. Во время высадки вблизи нас прошел немецкий эсминец. Его ходовые огни были включены. Фьорд, в котором мы находились, был отгорожен со стороны моря минным заграждением. При отливе оно представляло собой большую опасность, но нам повезло – был прилив. Когда высадка десанта благополучно завершилась, я доложил Лунину, что лодка готова к погружению, но командир отдал совсем иную команду:

– Будем выходить из позиционного положения!

– Зачем? – не выдержав, спросил я.

– Мы сейчас пойдем в базу Ваген. Вход в нее – с южной стороны, и фашисты совершенно не ждут оттуда противника, пояснил Лунин. – Мы пойдем открыто, с зажженными ходовыми огнями, как только что прошедший их эсминец.

– Но ведь это не Кольский залив, нас будут запрашивать, если мы пойдем с огнями?

– Во-первых, ночью все кошки черные. Во-вторых, все хотят спать, кроме того, у меня есть секреты опознавания...

Для меня, молодого старпома, это был серьезный боевой урок. Передо мной был командир, у которого можно научиться всем секретам командного ремесла. Осуществляя задуманное, мы буквально лезли в самую пасть врага. Надо было пройти около 10 миль к югу. Вскоре наш подводный корабль достиг первого немецкого поста, и нас стали запрашивать. На вахте стоял лучший флотский сигнальщик Гриша Ашурко. Он артистически просигналил три буквы – НХТ (расшифровывалась, по-нашему, эта аббревиатура просто – Наш характер твердый). Немцы бодро подтвердили, что сигнал принят, и мы двинулись дальше. Второй пост миновали также как первый.

Огромная советская лодка с включенными ходовыми огнями полным ходом шла по тщательно охраняемому немцами фьорду, отвечая в ответ на запросы какой-то белибердой, не имеющей смысла на других языках. Миновав третий пост, мы подошли к стоянке немецких кораблей, где обнаружили тесно стоявшие у причала катера и плавбазу. Торпедные аппараты были готовы к бою. По команде Лунина четыре торпеды пошли в самую гущу катеров. Через 15 секунд раздались сильные взрывы, а спустя четыре минуты растерявшиеся фашисты, решившие, что это налет авиации, открыли беспорядочный зенитный огонь в небо. А мы, выключив ходовые огни, ушли на середину фьорда.

– Курс – норд! Полный вперед! – скомандовал Лунин.

И лодка, перепрыгнув через минное заграждение, понеслась в открытое море. Команда ликовала – настоящий боевой успех! Наш корабль, словно воодушевленный победой, полным ходом возвращался на базу. Прямо по курсу над Северным полюсом как живое полыхало северное сияние...

 

Героиня

 

Нина ехала на трамвае вдоль набережной реки Карповка и про себя все повторяла: «До границы города, а оттуда через поле и на Кузьминку...»

Вчера похоронили деда. Еще раньше тетю Лелю. Дед слег за неделю до смерти. Уже не мог ни жевать, ни говорить, ни стонать. Умер тихо, с выражением умиротворения на лице. А кто следующий?..

Нина гнала эту страшную мысль. У нее было трое детей-погодок. Старшему Вовочке минуло четыре, потом Ляля и Оля. Все они, как две капли воды, были похожи на мужа.

Нина вышла замуж в 1937 году. Он был курсантом, она – студенткой. Детей очень любили и не жалели, что те посыпались как горох. Оленька родилась перед самой войной, и Нина кормила ее грудью. Пила простой кипяток, но по какому-то волшебству молоко не пропадало. Но старшенькие совсем ослабли. В бомбоубежище Нина спускалась только с Оленькой, и там, сидя в углу, неистово молилась: «Спаси и сохрани!» Организм детей не принимал хлеб, размоченный водой, все, как у уток, выходило наружу. Это означало верную смерть.

Трамвай, не останавливаясь, шел без огней. Нина достала спичку, зажгла, развернула бумажку, изрисованную квадратиками. Это Тоня, подруга и соседка по дому, нарисовала план, где в деревне под Ленинградом жила ее тетка. До войны у нее было очень много кур. А чтобы спасти детей, нужно было сварить курицу до состояния желе, а потом давать детям по чайной ложке.

Блокадный город и курица. Это даже не сказка, а бред какой-то... Да и сама Тоня не знала, жива ли тетка, не разбиты ли в деревне дома, и есть ли там куры. Только по сводкам было известно, что немцев там еще нет. О том, чтобы просить, и думать нечего. Одна надежда – украсть. Тихонечко пробраться к сараю, хвать и назад! Выбора не было.

– Спасу! Спасу! – твердила Нина и шла по глубокому снегу, почти не проваливаясь. Она была довольно высокого роста, но исхудала от недоедания, стала почти невесомой и казалась от этого меньше ростом. В свои 23 года с огромными синими глазами она походила на подростка.

И вот радость! Ей все-таки удалось пробраться незамеченной в деревню, украсть курицу. Теперь – назад! Скорее! Скорее!.. Вдруг...

– Стой! Кто идет?

– Я иду, – робко, почти шепотом ответила Нина.

– Диверсантка?! – как-то радостно воскликнул часовой.

– Нет, я, я, я – мать троих детей!

– Господи! – думала она, – только бы не отобрали курицу!

Сначала эта курица (Нина запихнула ее под пальто) грела ей грудь, а теперь замерзла и колом давила на солнечное сплетение.

Солдат грубо схватил Нину и толкнул перед собой:

– Иди! Мы разберемся, какая ты мать!

Встречный ветер хлестал в лицо, от этого она почти ничего не видела впереди. И вдруг ее втолкнули в землянку. В лицо пахнуло теплом и вареной картошкой...

Спиной к входу сидел и дремал офицер. Шинель сползла с его плеча, и был виден только его до бела поседевший затылок.

– Ну, что там еще? – спросил он вяло.

– Вот, товарищ майор, эта дурочка шла по минному полю...

И тут у Нины началась истерика от мысли, что она могла погибнуть и не донести спасительную еду. Она кричала о том, что дома умирают дети, что она украла курицу, что муж воюет на Севере и что-то еще...

Командир смотрел на нее изумленными глазами. Потом встал, протянул к ней руки и крепко прижал к себе, как будто заключил в объятья всех матерей блокадного города. Он, как маленькую, гладил Нину по мокрому платку и ласково, по-отцовски, приговаривал?

– Ты – моя героиня! Ты – моя героиня!

...Нина ехала в военной машине в сторону города. Она крепко спала, уткнувшись носом в плечо солдата. Ее белокурые волосы торчали в разные стороны из-под сползшего платка. И от этого она еще больше походила не на женщину – мать троих детей, а на девочку-подростка. Рядом стоял бидон, набитый пшенной кашей и каким-то супом, а на ее груди лежала тощая курица – спасение для ее детей!

 

Дорога жизни, дорога страха

 

Наверное, это от страха перед необычной обстановкой, перед холодом, перед неизвестностью, из-за желания вернуться в свою постельку мне запомнилась ленинградская «Дорога жизни». Я себя осознала как человека, я стала помнить себя именно после этой страшной ночи.

Рано утром к нам пришел дядя Сережа Лисин (командир подводной лодки, Герой Советского Союза Сергей Прокофьевич Лисин воевал на Балтике) со своей женой Тоней. Он помог эвакуировать нас из блокадного Ленинграда. Моему братику тогда было четыре годика, мне три, а Оленьке – год. Ни я, ни Вова от голода не ходили, а слабых детей не брали в эвакуацию. Чтобы не заметили, что мы – неходячие, нас перевязали чемоданными ремнями. Деревянные ручки находились у нас на загривках, и мама держала незаметно меня и Вовку за эти ручки, как два чемодана. Ручка давила на шею, шапочка совсем сползла мне на глаза. Кроме отблесков прожекторов, которые ползали по небу, я ничего не видела и не понимала, что творится вокруг.

Нас посадили в крытые машины, и мы поехали. Заканчивался март. Лед на Ладоге уже вспух. Машины были перегружены. Было очень опасно. Впереди шли машины с ранеными. Одна из машин, провалившись в полынью, ушла под воду. Началась паника. И тогда организаторы эвакуации дали команду выгрузиться и идти пешком.

– Рассредоточиться! Шире интервал! Кричал кто-то рядом охрипшим голосом.

Олю несла на руках бабушка. Мама одеяло с Оленькой привязала к бабушке. Хотя ей в ту пору было всего 47 лет, голод сделал свое дело – она почти не чувствовала своей ноши и автоматически шла, еле передвигая свои больные ноги. Мама очень устала тащить нас с Вовкой. Мы, действительно, были как два чемодана, так как она на нас намотала все, что было можно.

Когда добрались до берега, мама просто упала без чувств, но вскоре поднялась и, положив нас под куст на снег, вернулась навстречу бабушке.

– Мама, где вы, мама! – звала она. И тут увидела свою свекровь, которая еле-еле шла и плакала от ужаса и бессилия. Когда бабушка подошла ближе, мама увидела, что в одеяле нет Оленьки...

Уже потом, вспоминая эту ночь, мама говорила, что, пожалуй, за всю войну она не испытывала ни такого отчаяния, ни такой силы, как в тот момент.

– Я не шла назад, я летела, сбивая несчастных встречных. Я кричала как ненормальная: Осторожно, под ногами ребенок!

– Оленька, доченька! Оленька! Оленька!

И вдруг мама увидела на снегу у ног идущих людей своего ребенка. Оленька не плакала. Она просто лежала и ручкой держала себя за ножку. Мама подлетела к ней, схватила на руки, содрала с головы платок, завернула, как могла, и пошла к берегу. Шла по льду и молилась, приговаривая: «Есть Бог! Есть Бог! И как только никто не наступил на девочку?»

Дул сильный северный ветер, а маме было жарко. Она не чувствовала ни холода, ни ветра. И только крепче прижимала свою самую драгоценную ношу на свете.

На другом берегу озера всех людей посадили в машины и повезли к теплушке. Уже в поезде, вдобавок ко всем бедам, Оленьке обварили ножки. И ходить она начала только в четыре года.

Теперь, когда я уже бабушка, когда мне уже 70 лет, я думаю о необыкновенной силе женщины-матери, о ее безраздельной любви к детям, о ее доброте, самоотверженности, о героизме, о дружбе и братстве того поколения. И не могу понять тех матерей, которые в мирное время бросают своих детей, всячески издеваются над ними.

Мысленно я вновь и вновь возвращаюсь к той страшной ночи и повторяю тысячу раз:

– Мамочка! Да святится имя твое! Да святится имя твое!

 

Селедочка

 

Люблю канун больших праздников с самого детства: Новый год, Рождество, Пасха, 9 Мая. (Пожалуй, раньше общих праздников было гораздо больше). Парадная нашего дома наполнялась разными запахами кондитерских изделий, сдобной выпечки, жареной дичи, острых соусов. В прежние времена не было кулинарий, а первая книга о вкусной и здоровой пище вышла гораздо позже. Эта книга в роскошном переплете до сих пор – вот уже лет пятьдесят – живет у меня на книжной полке.

Моя мама очень любила готовить. Всегда старалась нас удивить какими-то новыми изысками кулинарии. У каждой хозяйки в то время были тетради с рецептами приготовления того или иного блюда. Думаю, именно хорошая хозяйка привлекала в дом желанных гостей. К нам всегда валом валили наши друзья и папины сослуживцы.

Как-то перед Новым годом мама принесла огромную консервную банку из желтого металла весом в три килограмма с надписью «Сельдь атлантическая». Стол на кухне был круглый, и мы – я, Вова и Оля (мои брат и сестра), папа, мама и бабушка, как на аттракцион, собрались всей семейкой, глотая слюнки, в предвкушении вечерней трапезы. Папа торжественно открыл банку, и нашему взору открылась удивительно аппетитная картинка: ровными рядами выложенная сельдь с жирными сине-фиолетовыми спинками (сейчас в продаже нет такой сельди).

Мы – дети, были лишь немыми наблюдателями, ждали, боясь заговорить, чтобы не отвлечь взрослых от работы. Бабушка готовила горчичный соус, папа, набрав в рот воды, чтобы не щипало глаза, чистил красивые луковицы, а мамочка очень аккуратно вынимала из жирной селедки даже самые маленькие косточки.

И вдруг мама как-то тяжело опустилась на стул, держа перед собой руки в рыбьем жире, и горько заплакала. Мы застыли от неожиданности.

– Знали бы вы! Знали бы вы! – приговаривала она. – Знали бы вы, Господи! Ведь тогда, в блокадном Ленинграде, я поклялась, что никогда не выкину ни кишки, ни голову от селедки...

Уже шла вторая зима блокады. Дедушка наш был совсем слабый. Не знаю, откуда у него под подушкой появилась высохшая головка селедки с колючим высохшим скелетом. От голода он был как помешанный – у него начался голодный психоз. Дедушка часто плакал, капризничал, ничего не ел. Ночью доставал эту головку селедки и сосал ее, боялся, что кто-то увидит и отберет у него лакомство. Я делала тюрю из крошек и кипятка, но он все выплевывал.

– Селедочки, Ниночка, хочу селедочки, – просил он.

Однажды, возвратившись домой из очереди, где стояла за

блокадной нормой хлеба, я увидела у Вовочки в руках дедовский «кладик». Я испугалась, что ребенок поранится острыми костями, и стала отбирать опасный селедочный скелет. Вдруг у меня в руках эта злополучная «селедка» буквально рассыпалась, а косточки, острые иголочки разлетелись по полу. Дедушка, увидев, что его драгоценную «селедку» отобрали, стал плакать, как ребенок. Проснулись Ляля с Олей и тоже заплакали, а Вовочка, испугавшись, что совершил что-то непоправимое, молча плакал одними глазами. Надеясь, что он мне поверит, я стала говорить, что завтра принесу для него настоящую селедку. Даже не завтра, а сегодня.

– Ты слышишь, папа? Папочка, милый, родной, не плачь. – Я даже не заметила, как стала плакать вместе со всеми, приговаривая и клянясь, что больше никогда не выкину ни кишки, ни голову от селедки. – Слышишь, никогда!..

Минут через пять дед услышал мои стенания и успокоился, поверил. Перестали плакать и дети. Я деда умыла, напоила отваром с семенами кинзы, и он уснул, умиротворенный. А утром его не стало. И теперь, когда я чищу селедку, с болью вспоминаю вашего деда. Простите меня за эту долгую память.

Мама закончила свой рассказ, глубоко вздохнула и вытерла слезы краем фартука. Мы сидели, совершенно забыв о вкусной селедке, только до боли было жалко деда. Почему-то, спустя десять лет, мы чувствовали себя виноватыми. А за окном медленно падал снег. По земле шагал шестой послевоенный год. Счастливый год для тех, кому наши мамы и папы подарили эту жизнь, отстояли, отвоевали ее.

 

 

Бронислав Брониславович Евсеев (1934 г.р.)

 

В том далеком 1941 году я с родителями проживал в городе Луга Ленинградской области. Кроме меня в семье были еще два братика. Мне было семь лет, Алику 5, а Валере шел 51-й день от роду. Однажды прибегает к нам соседка и с тревогой сообщает, что на нашу страну напала Германия. Отец в это время был на работе.

Уже на третий день войны, 25 июня ополченцы на стадионе проходили строевую подготовку. У людей на лицах читалась особая тревога. Через неделю и моего отца призвали в Красную Армию. 7 июля 1941 года немцы уже бомбили Лугу. Мы с соседскими ребятами видели, как бомба попала в двухэтажный дом. От дома осталась лишь воронка глубиной 5 метров.

5 июля немцы взяли Псков. Это всего в 140 километрах от Луги. Но в Ленинграде пока было тихо. Там проживала мамина сестра тетя Надя. Вторая сестра – тетя Люба – работала проводницей на пассажирских поездах. Мама попросила тетю Любу, чтобы та меня и брата Алика отвезла на станцию Горы (45 км за Ленинградом) к нашему двоюродному дедушке. Ему тогда было 48 лет.

7 августа в Луге был сформирован эшелон с беженцами для отправки в Новосибирск. Моя мама с грудным ребенком попала на этот поезд. Около Гатчины его разбомбили. На другой день был сформирован другой поезд, уцелевшие на нем поехали дальше на восток. Мать надеялась, что немцы не дойдут до Ленинграда, и я с братишкой Аликом буду в безопасности. Но не тут-то было.

27 августа высадился немецкий десант и перерезал путь к Ленинграду со стороны Волхова. Наши войска с тяжелыми боями отступали. Жители поселка Горы две недели просидели в блиндажах. Начались дожди, и в блиндажах воды было по колено. Все запасы продуктов были съедены. В начале сентября пришли немцы.

В соседней деревне находились склады, где с советских времен хранился овес для лошадей. Кто был посильней, тот всю неделю возил овес на вагонетках. А моему дяде Толе достались лишь два мешка овса. Поселок тянулся вдоль железной дороги. В нем насчитывалось сорок домов. Через дом от нас поселились немцы, чтобы в случае бомбежки с советских самолетов им меньше досталось.

Дом дяди Толи состоял из двух половин. Одну немцы оставили нам, а другую заняли сами. Здесь же устроили штаб. Дядя Толя топил их половину дома, за это немцы давали ему солдатский паек. В лесу в кустах находилось несколько кухонь. Он каждый день ходил, выпрашивал для нас еду. Его жена тетя Феня иногда стирала немцам белье, за это ей тоже что-то перепадало. Немцы хвастались, что до декабря возьмут Москву, а послезавтра – Ленинград.

После битвы под Москвой настроение у немцев упало. Нева находилась в 20 километрах от нас, но по ночам было видно зарево. Это горел Ленинград. Через каждые две недели немцы шли в атаку. Но все их попытки были отбиты. Из истории известно, что под Ленинградом полегло 100 тысяч немцев. Кто бывал на Пискаревском кладбище, тот знает, что наших вместе с гражданскими лицами погибло миллион двести тысяч человек.

5 мая 1942 года я с братишкой выехал в Кингисепп Ленинградской области. Нас отправили в детский дом. Там было уже 120 детей. Кормили плохо. Спали мы на соломе, в баню нас не водили. Появились вши, блохи, начались всякие болезни. Дети умирали каждый день по 5 – 6 человек. Умер и мой братик. В декабре 1942 года, когда осталось всего 40 детей, власти распорядились, чтобы детей распределили по деревням. Я попал в деревню Боровня, расположенную в 40 километрах от Кингисеппа и в 7 километрах от реки Плюса.

Блокада под Ленинградом к тому времени уже частично была прорвана. Наши войска выкуривали немцев из Ленинградской области. Немцы стремились закрепиться на реке Нарва. К нам в деревню зачастили партизаны. В связи с этим в октябре 1943 года немцы сожгли 18 домов. Оставили лишь один дом. В конце декабря тех, кто не успел уйти в лес и спрятаться, немцы вывезли в Кингисепп. Через две недели стариков, женщин и детей погрузили в эшелон и повезли на запад. Доехали мы до Риги, через два дня попали в Эргле. Здесь хозяева нас разобрали по хуторам. Хорошо, что я попал к доброму хозяину. Было это 15 января 1944 года. А 13 августа того же года нас освободила Советская Армия.

В декабре 1946 года я устроился в детдом. Там закончил три класса, а затем меня отправили учиться ремеслу в Лиепаю. После учебы я работал в Тосмаре, служил на севере, работал на маслоэкстракционном заводе, а потом на галантерейном комбинате «Лаума». От предприятия получил квартиру. В 1970 году разыскал своих родителей. Теперь у меня два брата, сестра и сорок человек родственников.

 

 

Елизавета Ивановна Бондарь (урожд. Кодь)

 

Родилась в Витебской области, в 45 километрах от Орши. Весной 1941 года закончила 6-й класс. Лето уже вступило в свои права, и все стремления были направлены на отдых у реки, походы в лес, но внезапно грянула война. Наступление немцев было таким стремительным, что уже через несколько дней после начала войны они были у нас в деревне. Многие мужчины и юноши даже не успели добраться до своих призывных пунктов, немцы перерезали дорогу. А когда пытались добраться в обход до назначенного места, военкоматов и призывных пунктов там уже не оказывалось, они перебирались к тому времени в другое место. Так и мой отец, поскитавшись с места на место, в августе был вынужден возвратиться домой.

Вместе с матерью они стали работать на станции, где немцы поручали им грязную работу. Это было унизительно, однако как-то надо было жить и кормить нас – детей (кроме меня в семье были еще младшие брат и сестра, а старший брат учился в Харьковском военном летном училище).

В 1943 году, когда дела у немцев пошли неважно, они стали угонять молодежь в Германию. Не миновала эта участь и меня. В сентябре пришли за мной и забрали, отвезли в Борисов. Там, очевидно, был накопительный пункт, потому что со всей области свозили молодежь и забранных по доносу людей постарше. Около месяца мы жили в бараках, где в три этажа стояли нары. Потом нас погрузили в вагоны (набрался целый эшелон) и повезли. Вагоны не отапливались. Грелись мы, тесно прижавшись друг к другу. Санитарных условий никаких. Раз в день открывали вагон, чтобы вынести парашу, да сунуть нам эрзацхлеба и воды. Никто не знал, куда нас везут.

За время пути мы так обовшивели, что вшей из-под одежды вытряхивали горстями. Не удивительно, что по прибытии на место многие заболели тифом. Я оказалась в их числе.

Привезли нас в Польшу, в концлагерь Майданек в Люблине (на снимке бараки и виселица в Майданеке). Территория лагеря была огорожена каменной стеной, поверх которой натянута колючая проволока, а через нее пропущен электрический ток. Но об этом мы узнали позднее. А тогда у нас отобрали все вещи, остригли наголо и отправили в душевую. Там кто-то успел помыться, а на кого-то лишь брызнули водой. Вместо нашей одежды выдали полосатые платья, какую-то обувку и нагрудные знаки с обозначением национальности и номером. С той поры мы уже не имели имен и фамилий.

В карантинном блоке нас продержали месяц. Утром и вечером давали чай, а в обед – баланду. Проверяли утром и вечером. Жили мы в отдельном бараке и с другими заключенными практически не общались, но знали о жестоком обращении, о том, что в этом концлагере есть крематорий, печи которого дымились днем и ночью. Как случилось, что меня туда не отправили, когда я заболела? До сих пор этого не понимаю. Тем не менее, я выжила, правда сильно ослабела, а тут нас снова отправили в дорогу. На этот раз повезли в Германию, в Равенсбрюк. Это самый большой концлагерь в Германии. В 1943 году в нем насчитывалось 42 тысячи заключенных, а в октябре 1944 года их число увеличилось до 80 тысяч.

На окруженном водой островке за высокой стеной стояли 36 бараков, хозяйственные постройки и блок для больных. Несмотря на холодную погоду, заключенные ходили раздетые. Еще затемно (в три часа ночи) нас поднимали, выдавали пол-литра воды и выгоняли на плац, где заключенные промерзали до костей, потому что их по 20 раз пересчитывали, сверяли списки, а потом гнали на работу. Меня в начале посылали на хозработы внутри лагеря, а потом вместе с другими стали возить за 50 километров на расчистку завалов в город, который разбомбили советские самолеты.

В бараке, где мы жили, нары стояли в 4 этажа. Кормили нас баландой из гнилой брюквы. Не то, что возражать, слова лишнего сказать было нельзя, сразу получишь оплеуху или тычок. Охраняли нас женщины с собаками. За любую провинность, а то и без нее, здесь заключенного могли лишить жизни, сделав смертельную инъекцию или отравив «белым порошком», расстреляв или удушив газом. Только в газовых камерах было умерщвлено 32 000 женщин. 600 женщин были убиты выстрелом в затылок.

Можно сказать, что и тут мне повезло. Или нет, это как рассудить. Ведь оставшихся в живых ждали новые испытания. В тех условиях выжить нам помогала одна надежда, что этому настанет конец, что прилетит дорогой соловей и пропоет нам песнь о свободе, отрет слезы с наших очей.

В феврале меня и еще 50 девушек направили на медосмотр, а потом повезли в Каунас. В этом составе я была самой молодой и самой щупленькой, поэтому меня называли цыпленком. Из Каунасского концлагеря нас гоняли расчищать еврейское гетто после того, как фашисты поубивали там людей, а затем сожгли. Можно ли передать словами наше состояние при виде всего этого. Но была от этого и кое-какая польза. Иногда нам среди развалин удавалось найти что-то из одежды, которая однажды нам очень пригодилась. Мы знали, что нас ждет после окончания работ. На этот раз уже никаких сомнений не оставалось. Единственной возможностью уцелеть была попытка убежать. Поэтому каждый раз, отправляясь на работы, мы под арестантскую одежду надевали гражданское платье. И однажды нам представилась такая возможность.

Тогда уже во всем ощущались перемены на фронте. Немцы уже не были столь педантичны и осторожны, готовились к отъезду. И однажды, когда что-то грузили в машину, охранник скрылся за углом дома, а ворота остались открытыми. Олимпиада Томина предложила бежать. Она собиралась это сделать с какой-то другой девушкой, но та в последний момент испугалась. Мы выбрались за ворота, сбросили свои арестантские платья и побежали...

Можно считать чудом, что тогда нам это удалось, потому что мы не знали ни языка, ни местности. Не обошлось, конечно, без помощи местных жителей. Мы, разумеется, не говорили, что сбежали из концлагеря, а прикинулись беженками. В одном месте хозяйка согласилась нас приютить и покормить, если поработаем в огороде. Мы, конечно, согласились, но ночью сбежали оттуда, так как заметили в доме полицейского. В другом месте нам повезло больше. Сын хозяйки оказался партизанским связным. Когда мы ему доверились, он отвел нас к партизанам в бригаду Охотника в отряд «За Советскую Литву!».

Сначала нам доверяли только стирать для партизан и готовить еду, а потом стали брать на боевые задания. 1 августа 1944 года в Каунасе партизаны соединились с действующей армией, и наш партизанский отряд расформировали. Мужчин призывного возраста забрали в армию, а я поехала на родину, хотелось узнать про своих родителей, братьев и сестру. Все оказались живы, кроме старшего брата Альберта Ивановича. 18 марта 1945 года он вылетел на боевое задание и не вернулся. Было ему всего 24 года. В своих письмах с фронта он постоянно интересовался судьбой сестренки, угнанной в Германию, и наказывал, если вернется, чтобы обязательно шла учиться дальше.

Я выполнила наказ брата, пошла учиться в школу, хотя было очень трудно, потому что не было тетрадей и учебников. Не было даже бумаги, на которой можно было бы писать. После школы поступила в школу бухгалтеров.

После войны стала налаживаться мирная жизнь. У меня была хорошая работа, я вышла замуж за военного. Конечно, старалась не рассказывать про свое прошлое, потому что времена были смутные. Но, как говорят, шила в мешке не утаишь. Узнали о том, что была в плену, прошла аж через три концлагеря и смогла уцелеть. В 1951 году меня арестовали по статье 58 пункт 10 (политическая), осудили на семь лет и посадили в тюрьму. В то время я ждала ребенка. Там, в тюрьме и родилась моя дочка. Год она пробыла вместе со мной, а потом ее забрали бабушка с дедушкой. Но спустя год девочка умерла, а я отсидела еще три с половиной года, все время пытаясь доказать, что невиновна, и разыскивая свидетелей. Когда умер Сталин, сначала выпустили рецидивистов, попавших под амнистию, а уж потом взялись за политических. За отсутствием состава преступления меня освободили и реабилитировали...

Сейчас я на пенсии. Вырастила двоих сыновей, имею внуков и более 40 лет трудового стажа. Свою жизнь пытаюсь отразить в стихах. Их у меня уже накопилось на целую книгу, вот только издать ее пока не удается.

 

 

Пути, которые привели в Лиепаю

Анфиса Михайловна Королева (1925 г.р.)

 

Семья наша – родители и я с братом и сестрой, проживала в деревне Фарафиново Новгородской области Борковского района. В июне 1941 года (мне тогда и 14 лет еще не было) нас оккупировали немцы. Мы находились всего в 18 километрах от линии фронта, и после ожесточенных боев в Новгороде меня и моих сверстников под конвоем возили к линии фронта рыть траншеи для захоронения трупов. В зимнее время мы должны были расчищать дороги от снежных сугробов.

В октябре 1943 года всю нашу семью, а также жителей со всех окрестных деревень насильственно вывезли на железнодорожную станцию Новгород. Собрали полный эшелон. Мы не знали, куда нас повезут, что с нами будет? Несколько дней провели в пути, а когда нас выгрузили, то оказалось, что мы в Латвии на станции Дурбе Лиепайского района.

Нас выгрузили у самого откоса, у всех сняли отпечатки пальцев и продержали несколько дней под открытым небом, пока не распределили по хозяевам, чтобы батрачить. Мы всей семьей жили у хозяина на хуторе «Путну калны», выполняли разную работу, за это нас кормили.

В начале октября 1944 года меня и всех остальных трудоспособных русскоязычных в товарных вагонах вывезли в район поселка Скрунда. Там на берегу реки Вента нас разместили в сарае, где было немного соломы. Каждое утро нас выстраивали и под конвоем немецких солдат выводили на работу. Нужно было рыть траншеи в лесу, при этом выделялся определенный участок – норма. Работать приходилось с утра до позднего вечера под присмотром надзирателя. Голодные и холодные, а порой и мокрые от дождя, под конвоем мы возвращались в тот же холодный сарай на ночлег. Раз в сутки нам давали баланду, иногда в лесу нам удавалось найти что-то съедобное. Из обуви у нас были только деревянные колодки. Мы их берегли на зиму и поэтому ходили босиком. А трава по утрам уже была белой от инея. Немного согреть ноги удавалось, помочившись на них.

Однажды во время работы я спустилась к реке напиться. Надзиратель, увидев это, закричал: «Лоз! Лоз! И ударил меня по спине дубинкой. Тогда я в порыве гнева обозвала его фашистом, он схватился за пистолет, но не выстрелил. После этого случая я решила бежать, подговорив свою напарницу. Бежать решили в Либаву. К тому времени всех наших родственников, которые еще оставались у хозяев, уже увезли туда. Их разместили в бывшем еврейском гетто на ул.И.Судмалиса,21.

С наступлением темноты, в чем были одеты, оставив все свои пожитки, находившиеся в сарае, чтобы никто не обращал на нас внимания, мы пошли на шоссейную дорогу. Заслышав шум машины, прятались в канаву. К утру мы добрались до железнодорожной станции Суста. Очень хотелось есть, но мы боялись пойти на ближайший хутор попросить хлеба. Дождались вечера, пока не остановился проходивший товарный поезд. Мы попросили машиниста, и он разрешил нам залезть на платформу. Так мы добрались до Лиепаи. Нужно было найти наших родственников. Я босиком, пока было раннее утро, обегала весь город и нашла своих близких.

В лагере на месте еврейского гетто также каждое утро нас выстраивали и отправляли на работу, куда придется. Копали траншеи в Нице и на Барте, иногда разгружали вагоны. Многие латыши, предвидя приближение фронта, собирались в Германию. Они приезжали на повозках и ожидали прибытия парохода.

В это время часть Лиепаи уже подвергалась бомбардировкам. И мы решили, что надо как-то выбираться из города. Маме однажды удалось договориться с уезжающим латышом, чтобы он за наручные золотые часы отдал ей свою повозку с лошадью. Их все равно пришлось бы бросить. На этой повозке мы уже глубокой осенью добрались до Вецпилсской волости Лиепайского района. Там тоже находился лагерь с русскими беженцами. Одна хозяйка хутора разрешила поселиться в ее сарае, где было немного соломы. Кое-как укрывшись ею, мы ночевали, а утром, собрав в ближайшем лесочке хворост, разжигали костер и грелись. Мама, в поисках пищи, ходила по хуторам, предлагая в обмен на еду то, что у нас еще оставалось, или предлагая свою помощь по хозяйству. Так нам удалось перезимовать, дождаться весны и Дня Победы – 9 мая 1945 года.

 

Евгения Яковлевна Матюшенкова (1931 г.р.)

Зинаида Яковлевна Скурихина (1930 г.р.)

 

«Мы с Зиной до войны жили в одной деревне Турышкино в Мгинском районе Ленинградской области и вместе учились. И так получилось, что мы вместе прошли всю войну, да и сейчас живем недалеко друг от друга. Мне было 10, а Зине 11 лет, когда в 1941 году началась война, Узнали мы об этом просто. Прилетел немецкий самолет и стал сбрасывать на нас бомбы», – рассказывает Евгения Яковлевна.

«Моя мама в это время находилась в Ленинграде, и ей пришлось пешком возвращаться в деревню, так как транспорт уже не ходил, – дополняет рассказ подруги Зинаида Яковлевна. – Когда немцы добрались до наших мест, мы все ушли в лес и скрывались там. Немцы леса боялись, сами туда не ходили, но объявили, что если мы не выйдем, они уничтожат лес вместе с нами. Пришлось вернуться в деревню. Только дома наши заняли сами немцы, а нам, жителям пришлось ютиться в хлевах в банях, на сеновалах. Нас заставляли работать: рыть окопы и рубить лес. Фронт находился очень близко, и немцы вывезли нас в другую деревню. А когда через два или три месяца мы вернулись назад, то половины домов там уже не было, сгорели».

«Пришлось в начале жить по пять семей в одном доме, потом кто-то устроился в баньке, кто-то в бункерочке под горой, а немцы жили в оставшихся домах. Так продолжалось до 1943 года. В сентябре 1943 года нас отправили в лагерь. Перед этим всю нашу деревню сожгли. В лагере стояли три барака. Житье там было несладкое. Нужно было валить лес, а кормили кое-как. Я в лесу не работала, нянчила братика, который родился в июле 1941 года, В начале 1944 года немцы отправили нас в другое место, согнали всех в один огромный барак. Там кроме нас были люди со всей области. Неделю продержали, а потом с собаками всех выгнали. Прошел слух, что нас хотят отправить работать в Германию. Несколько парней решили убежать, но пятерых поймали и расстреляли, в том числе брата Зинаиды. Через несколько часов в наш барак пришли немцы и устроили обыск. Мой брат прятался на нарах подо мной и младшим братиком. Один немец уже было направился в нашу сторону, но тут мама подошла к нему и сказала по-немецки, что у нас заразная болезнь. Немец испугался и оставил нас в покое. Так брату удалось спастись», – продолжила рассказ Матюшенкова.

«Вскоре пришли немцы с собаками и приказали всем выходить без вещей и погнали на станцию. Уже было слышно, как совсем рядом стреляют наши. Нас загнали в открытые вагоны из-под угля, а в теплушках находились их раненые. Они разместили вагоны так, чтобы нами прикрыться в случае нападения. Не будут же советские самолеты бомбить своих, и подрывать поезд не станут», – делилась воспоминаниями Скурихина.

«Так нас везли в течение двух недель. Мама с братиком ехала вместе с нами на открытой платформе, а когда мы добрались до Риги, немцы выгрузили своих раненых, и нас поместили в закрытые вагоны. Народу в них было столько, что сесть было не возможно, приходилось стоять. Мама держала братика на руках до самой Лиепаи. Это было следующее место нашей остановки, а конечный пункт, как мы уже знали – Германия. Все это время у нас не было возможности помыться и переодеться, всех одолевали вши.

В Лиепае нас загнали в душегубку, раздели догола. Мы испугались, что впереди ждет газовая камера, про это уже были наслышаны, но нас отправили мыться в баню. Она находилась в то время возле школы связи на ул. Флотес.

После бани погнали в пересылочный лагерь на ул. Апшу/Дарзу. До нас там находилось еврейское гетто. Родители рассказывали, что весь подвал там был в крови. В этом лагере мы пробыли несколько месяцев. Взрослых отправляли на работы. Отец работал на металлургическом заводе и успел познакомиться там с одним латышом.

Так как немцы хотели молодежь отправить на работу в Германию, то нас повезли в Зимнюю гавань, чтобы погрузить на корабли, но налетели наши самолеты, стали бомбить. Немцы разбежались, и мы тоже убежали.

Нас приютил тот самый латыш, с которым подружился отец. Зина жила сначала на ул. Кайю, но потом дом разбомбили, и она перебралась к нам на ул. Бривибас. Только работать на немцев все равно приходилось. Нас гоняли рыть окопы за городом. Во время бомбежек разрешали прятаться в заводском убежище. Кстати, сам директор с семьей так и жил там.

8 мая мы рыли окопы за городом. Началась сильная бомбежка, нам удалось убедить немцев отпустить нас. А утром в город вошли русские. И, возвращаясь с рытья окопов, мы видели очень много пленных немцев и брошенного оружия.

После окончания войны нам некуда была ехать, ведь деревня сгорела, на ее месте лишь чистое поле. Мы остались здесь. Мама вскоре умерла, и я жила вместе с отцом и братьями. Сначала училась в вечерней школе, а потом пошла работать в воинскую часть телефонисткой. Проработала там 40 лет. Вышла замуж за Семена Гавриловича Матюшенкова, который 36 лет прослужил на флоте и воевал с 1944 года (умер в 2006 году), родила двоих детей. Сейчас у меня уже трое внуков и правнучка.

А Зинаида после учебы в вечерней школе устроилась на работу в магазин. После замужества и рождения ребенка работала на машзаводе с 1957 до 1980 года. А в последние годы перед уходом на пенсию снова трудилась в магазине», – закончила свое повествование Евгения Яковлевна Скурихина.

 

 

 

Нина Ивановна Козычева

 

Есть такой православный праздник – Успенье. В 1941 году он пришелся на 28 августа. Мы тогда жили неподалеку от станции Мга Ленинградской области и на праздник ждали в гости своих родственников из Ленинграда, но вместо них нагрянули немцы. С этого времени началось наше мученье. Руководство района решило уйти в сторону Ленинграда. К ним присоединились две наших учительницы и ребята старших классов.

На следующий день вечером на нашу станцию из Мги подошел бронепоезд. Немцы такого сюрприза не ожидали. Вот тут-то и началась для нас настоящая война. У немцев было много убитых. Нам пришлось рыть могилы и хоронить их на огородах. На другой день прилетели наши самолеты и стали бросать какие-то шарики. Эти шарики горели везде: в воде, на земле, в траве. Начали их тушить, а от шариков полетели искры. От нашей деревни и праха не осталось. Одна немецкая комендатура уцелела. Немцы сами бежали, а нас впереди себя гнали, в качестве заслона и рабочей силы. Пришлось работать в деревнях Староселье, Шапки, Лисино, Вырица. Все они находились в Ленинградской области...

27 января 1944 года блокада Ленинграда была снята. Мы радовались тому, что останемся на своей этнической родине. Но не тут-то было. Только что было затишье, и вдруг, откуда ни возьмись, снова появились немецкие солдаты с собаками и автоматами. Построили нас и направили на станцию Вырица к товарным вагонам, а оттуда сначала в Псков, а затем в Нарву. Но и там нас не приняли, поэтому повезли дальше.

Мы не знали, куда нас везут. Выехали мы из Вырицы 27 января 1944 года, а в Либаву прибыли 12 февраля. Таким образом мы оказались в Либаве в концлагере на ул.Апшу,1 вместе с военнопленными. Через несколько дней их увезли. В каком направлении неизвестно. А нас, тех, кто еще мог передвигаться на своих ногах, отобрали и перевезли в другой лагерь под названием «Везувея», располагавшийся за городом. Там нас гоняли рыть окопы, траншеи в Военном городке.

В один солнечный апрельский день мимо нас проходили наши пленные и предупредили мимоходом, чтобы мы сидели в окопах и никуда не выходили. На другой стороне стоял очень красивый большой белый корабль. Не успели военнопленные подняться на него, как раздался такой сильный взрыв, что мы и слышать долгое время не могли. Корабль был нагружен снарядами, жаль, что на нем погибли наши ребята...

 

 

С непреходящим чувством вины

Ольга Петровна Барканова (1923 г.р.)

 

Начало войны

 

Было воскресенье, 22 июня 1941 года – большой церковный праздник – Троица. Все жители поселка Низовская Гатчинского района Ленинградской области, где я родилась, готовились к празднику. На станции Низовской у нас было три магазина и небольшой клуб. Жилых домов насчитывалось около 300, да еще железнодорожные здания вдоль железной дороги.

У моих родителей было шестеро детей, три мальчика и три девочки. Самой старшей – Наталье было в ту пору 15 лет, Александру – 13, Юрию – 10, Ольге – 8, Петру – 4 и Анастасии – 2 годика. В 12 часов дня по радио объявили, что началась война. Мы, молодые, махнули рукой, мол, ну и что, с финнами тоже была война, да быстро закончилась, и все разбежались по своим делам, шутя и смеясь.

К тому времени я уже закончила семь классов и училась на Низовской станции на телефонистку. Там меня и застала война. В августе нашу станцию стали бомбить. Бомбили сильно. Мы все ушли в лес, там стали рыть землянки, в которых укрывались и жили. Мужчин и парней забрали в армию, а мы по-прежнему ходили на работу. Так продолжалось до конца сентября. К тому времени фронт приблизился. В начале октября появились каратели и объявили, кто не выйдет из леса, при поимке будет расстрелян на месте. Так для нас закончились мирное житье.

 

Оккупация

 

«Лойтер, слушат освободителей – немцев. Кто слушат нас гуд, будет жит каращо!». И пошло это хорошее. В 7 часов утра подъем, стройся в ряд. Освободители проверяют, все ли на месте. Затем нас отправляли в зимнее время на уборку снега, расчистку железной дороги, обеспечение их жилья дровами, была также чистка обуви и мундиров. Летом работали в лесу, рубили все деревья подряд. Гоняли нас строем по четыре человека, с каждой стороны по охраннику немцу. Домой возвращались к 6 часам также строем, а по субботам на час раньше. Каждому выдавали паек на неделю – 300 граммов хлеба, столовую ложку соли, столько же сахара и какой-нибудь крупы две ложки. Но только тем, кто работал.

За отказ работать вывозили туда, откуда уже не было возврата. Так моего брата Юрия и еще двух ребят нашли на берегу реки мертвыми, правда нам разрешили их похоронить. Как нам удалось выжить? Собирали немного одежды, какая у нас была, и отправлялись по деревням за Лугу менять на зерно. Дома это зерно высушивали, ступкой измельчали, добавляли березовых опилок сухих и еще крапивы или зелень с огорода, лебеду и пекли лепешки. Знаете, какими вкусными они нам тогда казались. Только после них быстро снова хотелось есть.

Было очень тяжело, но все же мы находились на своей земле... Хуже стало потом.

Где-то в начале ноября 1943 года, когда уже было много снега, утром немцы подняли большой шум. Нас, жильцов вытолкнули из дома и с криками «лос, лос» погнали на станцию. Хорошо, что мы были тепло одеты, собирались на работу. На станции стоял товарный состав. Нас стали туда запихивать, словно мы были неживые. Хорошо помню, как многие женщины громко плакали, потому что их мужья укрылись в домах, а немцы перекрыли все ходы и выходы, облили бензином и подожгли. Мы отъехали уже на несколько километров, но в щели вагона все еще было видно большое зарево. Это горела наша Низовская. От нее из 300 домов осталось лишь домов десять. Кто пытался спрятаться, сгорел вместе с домом. Все же кое-кому удалось уцелеть. Но мы об этом узнали лишь в июне 1945 года, когда вернулись обратно домой.

А тогда нас повезли в Германию, разместили по баракам, в каждом из них по 40 – 45 человек. Наш барак был семейным, но дети были от 14 лет и старше, а те, что меньше – находились в других бараках. Койки стояли двухъярусные, вместо матраса и подушки – сухая трава. Одеяла дали рваные, с пятнами крови, но почти чистые. Одежду давали снятую с погибших, рваную, правда, тоже чистую.

Уже на следующий день нас погнали на работу. В семь часов был подъем, но без завтрака. Папа на тачке развозил по цеху детали, мама разматывала какие-то провода. Меня и сестру Настю поставили за станок. Мы изготавливали какие-то фигурные детали. Где работал брат Петя, не помню, он только спать приходил в барак. Обед был в 12 часов и длился 15 минут. За это время нужно было не только поесть, но и справить естественные надобности. Давали нам 100 граммов хлеба и пол-литра какой-то баланды.

В барак возвращались вечером в 6 часов. На ужин полагалось 150 граммов хлеба и баланда. Часто суп был грибной, где вместо картошки – очистки. Да и от грибов был только запах. Сверху плавали какие-то белые штучки. Нам говорили, что это вермишель, на самом деле это были грибные черви. Выходные были только в праздники, само собой разумеется – немецкие. В баню водили раз в месяц. Вода была чуть теплой, а вместо мыла – мыльный камень.

Наш путь на работу пролегал мимо множества фруктовых деревьев. Но, не дай Бог, если кто срывал хоть один фрукт. Мужчин ожидало наказание плеткой, а женщин отправляли на ночь в мужской барак.

Как часто, возвращаясь в барак, я, да и многие другие, смотрели на проплывающие в небе облака и со слезами на глазах передавали привет родной земле, лесам и речке.

Однажды двое мужчин из нашего барака вечером не вернулись. Не было их и в последующие дни. Лишь через десять дней пришел один, мы его даже не узнали, так он исхудал. Остались лишь кожа да кости, он шел, едва волоча ноги и держась руками за стену. Когда немного оправился, то рассказал, что загнали их в сарай, не давали ни хлеба, ни воды, а потом сарай подожгли и крикнули: «Кто хочет жить, пусть выбегает». Один мужчина из нашего барака сгорел, а ему чудом удалось остаться в живых.

Так мы промучились до 1945 года. В начале мая мы приплелись на работу. Но около 12 часов, когда обед уже стоял перед самым носом, вдруг погас свет, все станки остановились. Мы все насторожились. Что такое? Услышали немецкий приказ всем спуститься в подвал. Мы спустились в подземелье, но говорить друг с другом не могли, ничего не было слышно из-за шума. Стены дрожали, где-то скрежетало железо, что то сыпалось с потолка и со стен. Только поздно вечером все утихло. Мы вышли из подземелья, темно вокруг, пахнет гарью, наш завод стоит, словно избушка на курьих ножках, но никаких немцев, начальства не видно, приказов не слышно. Пошли по баракам. Дороги засыпаны ветками, камнями, битым кирпичом. Но барак уцелел, правда, есть нечего было, поэтому мы легли спать. Утром нас снова подняли, построили по четыре человека в ряд, по бокам немцы с пулеметами, и снова в путь.

Поздно вечером, примерно часов в девять, наши женщины вдруг сильно заплакали и стали нас – детей, прижимать к себе, прощаться. Оказалось, что примерно в трех километрах впереди они увидели высокие трубы, из которых шел густой темный дым. Это был крематорий, где сжигали пленных.

Вдруг откуда-то появились русские «ястребки» и стали строчить из пулеметов по обе стороны колонны, но метрах в десяти от нас. Немцев как водой смыло, а мы бросились в лес. Словно Господь послал нам этот густой еловый бор. Мы попрятались под елками. Пошел сильный дождь, но мы сидели тихо до самого утра. Когда рассвело, то никаких немцев, никакой охраны поблизости не оказалось. Но нам деваться некуда, и мы поплелись обратно в свой барак. Когда вернулись, то узнали, что Дрезден разбомбили. Его уничтожили за 3-4 часа. Так мы дожили до победы, увидели нашу доблестную армию. Какое это было радостное известие – война окончилась. И мы живы... Теперь нужно скорей возвращаться на родину, на свою землю.

Собрались с духом, и утром отправились домой. Шли пешком примерно четверо суток. Помню, из Германии в Россию гнали коров, черно-белых. Мы передвигались вместе с ними. А потом нам – узникам, разрешили сесть в эшелон, с военными и техникой. На нашу родную станцию Низовская мы прибыли где-то в двадцатых числах июня. И увидели то, что от нее осталось. Но к тому времени уже началось восстановление разрушенного. Нас с упреками встречали наши же люди, мол, приехали немецкие труженики. И снова начались наши беды. Несколько раз нас вызывали на допросы. Документы выдавали только на три месяца, работу предлагали самую тяжелую. Пришлось нам уехать на станцию Мшинская, где уже были построены большие казармы, жили разные люди со всех концов, было даже много ленинградцев, провинившихся во время блокады. Работали на лесозаготовке. Называлось это – трудовая повинность. Мы с сестрой отбывали ее полтора года. Другой работы нам не давали.

Однажды к нам в гости приехали близкие знакомые, которые во время оккупации попали в Латвию. После освобождения они остались там жить. Тем, кто остался жив, дали хорошие домишки. Работали они по хозяйству и предложили нам поехать вместе с ними. Мы поехали, посмотрели, и нам понравилось, потому что там мы были на одинаковых со всеми правах.

В 1947 году нам выдали настоящие документы, и мы стали работать во вновь созданном колхозе «Циня» в Лиепайской области Циравского района в Дуналке. Позднее семья наша разъехалась. Сестра уехала учиться в Лиепаю, там вышла замуж, мама перебралась к ней, чтобы нянчить внучку, папа вернулся на родину к своему брату. Я также в 1952 году переехала в город, поступила работать на сахарный завод телефонисткой, а в 1955 году перешла в воинскую часть заведующей хранилищем в парусной мастерской. Там проработала до 1994 года.

Сейчас я на пенсии. Мне уже 85 лет. Живу одна в социальном доме. Замуж так и не вышла. Всех моих женихов унесла война.

Мне очень хотелось бы вернуться на родину, на свою землю, но, увы! Мы оплошали, совершили непоправимую ошибку. Ее уже не исправить. Поэтому обращаюсь к будущим поколениям, думайте, хорошенько думайте, перед тем, как что-либо сделать, чтобы потом не пришлось сожалеть о содеянном вами. Близок локоть, да не укусишь...

 

 

«ВСЕ ДЛЯ ФРОНТА, ВСЕ ДЛЯ ПОБЕДЫ!»

Надежда Константиновна Синицына,

кавалер ордена Отечественной войны второй степени, награждена медалями «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941 – 1945 гг.!», «За доблестный и самоотверженный труд в период Великой Отечественной войны», а также другими медалями.

 

Несостоявшийся бал

 

Город Сызрань Куйбышевской области. 1941-й год. Мы, ученики средней школы, готовились к выпускному балу. Но неожиданно грянула война с Германией. Город замер в тревожном ожидании. Со временем он наполнился эвакуированными и беженцами, а на вокзале царило настоящее столпотворение. Жителей стали уплотнять, чтобы поселить приезжих. Продукты с полок магазинов быстро исчезли. Люди голодали. Многие заболели тифом.

Не раздумывая, мы, вчерашние школьницы, побежали в военкомат проситься на фронт, не представляя себе полностью, что это такое. А там сказали: «Еще успеете, но если хотите, то поступайте на курсы медсестер запаса!»

 

Работа

 

И вот курсы закончены. Военный билет, который нам вручили в военкомате, в кармане, и меня направили работать в военных эвакогоспиталях. Первым моим рабочим местом стал патологоанатомический кабинет Полтавского военного госпиталя, где я вела делопроизводство. Когда поступал приказ о том, что все надо сделать срочно, мы с врачом работали весь день и всю ночь, и к утру все бывало готово.

Год 1943-й. Работаю медсестрой в приемном отделении. Эшелоны прибывают и днем, и ночью, и надо быть готовыми помочь раненым в любое время суток, забыв о еде и отдыхе. Война испытывала нас на прочность и закаляла. Мы жили по законам военного времени. Тяжело было видеть страшные раны у поступающих в госпиталь, но ни слез, ни жалоб я от них не слышала. По мере необходимости пришлось мне поработать и медрегистратором и медицинским статистиком. Было совсем не просто срочно заполнять большие разграфленные листы, не ошибаясь при этом, работая не только днем, но и по ночам. Нужны были быстрота и точность.

Призыв «Все для фронта, все для победы!» весь наш коллектив эвакогоспиталя старался воплотить в жизнь своим трудом, не жалея своих сил и здоровья.

С 1944 года и до конца войны мне пришлось в одном из госпиталей поработать в должности заведующей кадрами и спецчастью.

 

Война окончена!

 

А потом минуло лихолетье, и пришла долгожданная великая Победа, которую наши воины, пройдя тяжкий и кровавый путь, принесли на родную землю и народам других стран. Всеобщему ликованию со слезами на глазах не было конца. Вот такими были военные годы.

 

 

Нина Сергеевна Демченкова (1925 г.р.)

 

Когда началась Великая Отечественная война, мне шел шестнадцатый год. Я тогда закончила 8 классов в деревне Передино Велико-Лукского района Псковской области. Мечтала выучиться на агронома. Проживала вместе с родителями, братом и сестрой. Воскресный день 22 июня 1941 года помню очень хорошо. В деревне было веселье, свадьба! И вдруг известие: началась война.

Мужчины ушли воевать, остались женщины, старики да дети. А спустя несколько дней нас оккупировали немцы. Я оказалась в плену. Все, что у нас было – весь скот, немцы отобрали. Работать приходилось принудительно, труд был непосильный, изнурительный. Работали мы под охраной, чтоб не убежали, хотя мы пытались. Кормили плохо и мало. Жили все в одном доме на краю деревни. Сюда согнали всех жителей. В этих местах проходила линия фронта. Город переходил из рук в руки, то его освобождали наши, то снова захватывали немцы.

Страх, фронт, непосильный труд, голод – это было невыносимо. Когда немцев разбили под Сталинградом, они стали очень злые, а в конце 1942 года начали сжигать деревни, расстреливать людей. Увозили людей в концлагеря, помещали в заразные бараки. Меня и таких как я, оставляли работать на передовой линии фронта, гнали перед собой, прикрываясь, как щитом.

Освободилась я под городом Витебском, когда наша армия уже гнала немцев беспощадно. Я прекрасно запомнила день своего освобождения – 6 октября 1943 года. В тот день была большая бойня, с воздуха бомбили, отовсюду стреляли, горело все кругом. Там погибла моя сестричка Вера и много других людей – гражданских и военных.

Через некоторое время я вернулась в свою родную деревню Передено, половина ее была сожжена. В нескольких домах разместился госпиталь. Я стала там работать, ухаживать за ранеными, стирала и сушила белье, носила и грела воду. Условия были очень тяжелые.

В начале 1944 года госпиталь переехал в другое место, и моя работа в нем закончилась. Весной начали возвращаться наши люди, и мы, по мере сил, стали трудиться в поле. Копали землю, таскали плуг. Лошадей не было, с питанием дела обстояли тоже очень плохо. К несчастью, я еще заболела малярией... Извините, что разжаловалась. На войне всем досталось, даже тем, кто находился в тылу. А как нелегко приходилось тем, кто потерял своих родных: отцов, братьев, сестер, мужей...

В 1946 году меня по комсомольской путевке отправили работать на торфозавод под городом Тукумс, в поселок Смарде в Латвии. Там в 1947 году я познакомилась со своим будущим мужем-фронтовиком, который служил в Лиепае, и перебралась в этот город.

 

 

Вера Варфоломеевна Попова (1923 г.р.)

 

Я не считаю себя героиней, потому что ничего героического не совершила. Просто, как миллионы других советских людей трудилась в тылу под девизом «Все для фронта, все для победы». Конечно, тем самым мы приближали этот счастливый день. И много трудностей, слез и горя пришлось вынести...

Родилась я 18 февраля в Вологодской области. Деревня наша была небольшая, всего 13 дворов, официально называлась Сидоровская, но было у нее и другое название – Князь. Это в знак того, что некогда в наших местах останавливался сам великий князь.

Я была старшей дочерью в семье, кроме меня было еще двое детей – сестра Александра и брат Николай. В 1941 году мне исполнилось 17 лет, но я уже работала в колхозе им. Ворошилова дояркой и выполняла другие сельскохозяйственные работы. Образования у меня практически никакого не было, закончила четыре класса. И не только потому, что приходилось ходить в школу за два километра, а потому что учились мы в основном только зимой, в остальное время нужно было работать в колхозе, где летом, осень, да и весной полно работы, поэтому нас просто не пускали в школу.

О том, что началась война, мы узнали не сразу, потому что в деревне не было радио, его провели только в 1955 году. Конечно, все очень встревожились, мы тоже переживали, как бы нашего отца не забрали на фронт. Ему в ту пору уже было за 40.

Меня с подругой Машей отправили валить лес, как-то мы возвращались оттуда, а навстречу повозка. В ней везли солдат на войну. Только дома я узнала, что в этой повозке был мой отец. Он написал об этом с фронта. Но мы его живым больше не видели. Отец – Варфоломей Попов, погиб во время прорыва блокады Ленинграда в 1944 году.

А мы с Машей всю войну проработали в лесу, где рубили лес, обрубали сучья, словом, делали баланс, который потом отправлялся на экспорт. Работа тяжелая, не женская, а мы совсем еще девчонками были, но очень старались и норму всегда перевыполняли. Были стахановками. За это нам давали на 200 граммов хлеба больше, чем другим, сначала 600 граммов вместо 400, потом 800. Однако и требования к нам предъявлялись очень жесткие. Как-то прохудились у меня валенки. Я не успела их подшить и на следующий день не вышла на работу. За это меня осудили и наложили штраф, который шесть месяцев высчитывали из зарплаты.

Война уже закончилась, а мы с Машей все лес валили. В 1947 году во время отпуска мы с подругой поехали в Латвию, где жила ее сестра. Уже тогда мы подумывали о том, чтобы остаться там, потому что надоело нам работать в лесу.

В Латвии устроились в совхозе около Приекуле, а на зимнее время нас приютила хозяйка, у которой мы работали за еду. Когда совхоз расформировали, мы с Марией перебрались в Лиепаю. Там я устроилась сначала в детскую больницу, а потом в санаторный детсад, где и проработала до самой пенсии.

Сейчас живу вместе с дочкой Валентиной, у меня двое внуков и четверо правнуков. За мой труд правительство наградило меня медалями «Ветеран труда», «За доблестный труд», а также юбилейными медалями.

 

 

ДЕТИ ВОЙНЫ

 

 

Галина Михайловна Сергеева (1925 г.р.),

награждена 8 медалями, в том числе «За доблестный труд в годы Великой Отечественной войны 1941-1945гг.», «За трудовое отличие, «Ветеран труда», памятной медалью «Все для фронта, все для победы».

 

Наша семья (отец, мать и пятеро детей) до войны проживала в селе Подпорожье, расположенном на берегу реки Свирь в Ленинградской области. Мать с отцом работали строителями в «Свирьстройтресте», строили дома, школы, больницы.

В 1939 году старшего брата Евгения призвали в армию. Он во время войны прошагал через всю Европу, был ранен, лечился в госпитале. Демобилизовался только в 1946 году, проживал в Москве, умер уже в пенсионном возрасте. Второй брат – Александр в начале войны ушел на фронт добровольцем. Сначала находился в истребительном батальоне, потом воевал в партизанском отряде. Погиб в 1943 году, но мы получили извещение только в 1944 году.

7 сентября 1941 года наша семья уже в меньшем составе (мать с отцом и мы - три сестры) эвакуировалась в Вологодскую волость. С собой мы смогли взять лишь самое необходимое (запасное белье и зимнюю обувь). Баржа, на которой нас перевозили, была нагружена до предела - на ней находилось 600 человек. Судно было замаскировано ветками и было похоже на плавучий островок. Несколько раз появлялись немецкие самолеты, но нас не бомбили, а проплывавшие до нас баржи возле Вознесенска подвергались бомбежке.

Однажды ночью нашу баржу нечаянно таранил проходивший пароход. Баржа стала погружаться в воду, но буксир успел подтащить ее к берегу, куда нас всех высадили. Когда судно починили, мы снова погрузились и поплыли дальше. На барже на одном конце была оборудована кухня, на другом – туалет. Туда была нескончаемая очередь, потому что почти все пассажиры, в том числе и мы, переболели дизентерией. Случались за время нашего путешествия и смерти, и роды.

Прибыли мы в местечко Горицы в конце сентября 1941 года. До районного центра – города Кириллов, добирались на лошадях. Родители с сестрами поехали к больному деду (папиному отцу) в деревню, находившуюся в 68 километрах от города, а я осталась в Кириллове, продолжала учебу.

Занятия проходили в три смены, так как вместо двух школ действовала одна. Прием учеников был ограничен, но меня взяли из-за хорошей успеваемости. Учиться было трудно – не было учебников, тетрадей. Писали на полях газет и на грифельных досках. Занимались при свете керосиновых ламп. В школьную программу были включены уроки сельского хозяйства и военного дела. За учебу нужно было платить 150 рублей в год. Я вместе четырьмя другими квартирантами жила на частной квартире у женщины, у которой три сына воевали на фронте, а муж был занят на оборонных работах. Так как мои родители при эвакуации не получили расчета, то у меня не было средств, чтобы платить за проживание. Мы договорились, что я отработаю за это. Я должна была возить воду с озера для приготовления еды и набирать из колодца для хозяйственных нужд, убирать в доме, работать в огороде, заготавливать корм для двух коз и ухаживать за ними, стирать белье для хозяйки. Проблем с выполнением этих обязанностей у меня не было, и хозяйка оставалась довольной, относилась ко мне хорошо.

Однажды одна из квартиранток не вернулась с работы (из типографии). Ее отправили в больницу с брюшным тифом, где она умерла. Я была в ужасе, ведь наши спальные места были рядом. К счастью, все обошлось.

В 1942 году мне пришлось поступить на работу в Кирилловское отделение госбанка. Начинала ученицей, но пришлось быстро взрослеть, стать более ответственной. Уже через полтора месяца (вместо обычных шести) я стала работать самостоятельно, присматривалась к работе напарницы, и вскоре меня назначили старшей по бюджетной группе...

В годы войны мы работали без отпусков. Помимо основной работы обязаны были участвовать в заготовке топлива для города из расчета 8 кубометров на человека...

В 1943 году я вместе с другими девчонками по линии военкомата проходила военную подготовку по ВУС, как телефонист-связист. Из банка нас было 10 человек. Занятия проводились после работы и в выходной день, так что у нас совершенно не было свободного времени. После окончания подготовки мы были признаны годными к строевой службе, нам вручили повестки для отправки на фронт, но отправили не всех. Вышло постановление правительства, согласно которому мы, банковские работники, попали под бронь, однако до конца войны оставались военнообязанными.

Оставаясь в тылу, мы, чем могли, помогали фронту: разгружали баржи с военным обмундированием, приводили его в порядок и снова грузили на баржи, готовили подарки для отправки на фронт, помогали семьям фронтовиков...

Когда в 1943 году стало ясно, что я остаюсь в тылу, то по просьбе родителей я взяла к себе младших сестер 10 и 13 лет, чтобы они могли учиться. Я стала для них и папой, и мамой, взяв на себя все заботы о них. К этому времени папу, как специалиста-строителя направили на восстановительные работы Мариинской водной системы. На фронт его не взяли в связи с болезнью, у него был «белый билет».

В мае 1944 года заболела мама, узнав о гибели сына, моего брата. Мне на работе с большим трудом дали три дня, чтобы навестить ее. А она находилась в деревне в 68 километрах от города, добраться туда можно было только пешком. С трудом я добралась туда. Поговорила с мамой, и ей стало легче. Провожая меня, она нагрузила меня сухарями (целый пуд дала – 16 кг), а дорога обратная была еще труднее. Ночью выпал снег. Днем под лучами солнца он таял, смешиваясь с глиной, ноги скользили, разъезжались, болели натертые мозоли, за спиной переваливался тяжелый мешок с сухарями. К тому же один участок пути пролегал через 12-километровый Брунниковский лес. Было очень страшно, но все же я преодолела его.

Когда до города оставалось 12 километров, я окончательно обессилела. Меня приютили в одном из домов в деревне Лещево, а утром на лошади довезли до города, доставили к самому банку, так что на работу я не опоздала. Это путешествие запомнилось на всю жизнь.

Война закончилась, сестры подросли, получили среднее педагогическое образование, а позднее заочно окончили Лениградский педагогический институт им. Герцена, до пенсии работали преподавателями в Сокольском педучилище. Средняя сестра имеет звание «Заслуженный учитель Российской Федерации».

Вспоминая прошлое, могу сказать, что я тоже мечтала о педагогической работе, но война все планы разрушила. После войны появились новые планы. В октябре 1946 года я приехала в Лиепаю. 13 ноября поступила на работу в Лиепайский горисполком. Там в разных отделах и на разных должностях проработала до 14 февраля 1994 года (в 1990 году исполком был реорганизован в управу, а затем в самоуправление)...

В первые годы жизни в Лиепае, как и все остальные, после работы отправлялась на работы по уборке развалин и восстановлению города, заготавливала в лесу дрова. Наряду с этим выполняла различные общественные поручения, вела активную общественную работу, неоднократно награждалась Почетными грамотами, имею также правительственные награды. Даже выйдя на пенсию, я продолжаю работать в совете ветеранов 6-го микрорайона.

 

 

Валентина Трофимовна Дигорян (ур.Ермолаева, 1935 г.р.),

награждена медалью «Ветеран труда», а также медалями в честь 50-летия и 60-летия со дня Победы над фашистской Германией.

 

Родилась в Латвии в Бикерниекской волости Даугавпилсского уезда. Когда началась война, мне было шесть лет, но я все прекрасно помню. Зимой 1941 года к нам на хутор забрели двое русских, которые сбежали из Даугавпилсского лагеря для военнопленных. Дедушка – Алексей Пахомович – спрятал их в доме. Когда вечером вернулся отец из Даугавпилса, то даже не знал что делать, потому что он привез из лагеря еще троих человек, оформив их как работников на хуторе. Отцу удалось договориться со старостой деревни и оставить всех пятерых. Одного – Игнатия Панфиловича Белоусова взял к себе на хутор, а других оформили к себе соседи.

Игнатий Панфилович был родом из Одессы. Очень умный и эрудированный человек. Он быстро усвоил крестьянские премудрости и даже научился вязать носки. Вместе с ним у нас в доме было четверо взрослых мужчин, все нуждались в теплых вещах... Но весной 1943 года пришлось всех пленных вернуть в лагерь. По дороге они сбежали. Их спрятали у брата отца. В сарае под стогом сена была заранее вырыта яма и приспособлена для житья. Но один из пленных стал наведываться к молодой женщине, жившей неподалеку. Его выследили злые люди и выдали полиции. Он не выдержал пыток и выдал всех: и пленных, и место, где прятались, и семьи, помогавшие им продуктами.

В марте 1943 года арестовали моего отца – Трофима Алексеевича, его брата Луку, а также других помогавших пленным мужчин и девушку Дуню, которая была связной между отцом, пленными и партизанами из Резекне. А 25 августа арестовали мою маму – Марию Евстафьевну, 1913 года рождения, меня и шестимесячную сестру Антонину. Бабушка убежала через лес к соседям, так как ее не было в списке, а дедушку немец отпустил уже на станции Науене, куда нас доставили на грузовике. Дедушка был старый и очень больной, не мог вылезти из машины, поэтому его отпустили домой. А нас погрузили в телячий вагон и отправили в Саласпилсский концлагерь.

В душе у меня до сих пор сохранился страх от пережитого, когда нас гнали от вагона через лес по дороге под охраной немцев с овчарками. Овчарки громко лаяли и бросались на нас. Мне было очень страшно. Я держалась за мамину юбку, потому что руку она мне дать не могла, у нее на руках была шестимесячная Таня. Она умерла в лагере уже через две недели от диспепсии, а я попала в лазарет с брюшным тифом. Оттуда меня забрала папина племянница Славинская, которая жила в Риге. Адрес ей сумела передать мама через сбежавшего из лагеря мужчину.

Детей отдавали якобы на работу в семьи. Славинская, увидев меня, в начале отказывалась брать, боялась, что я умру по дороге на станцию. Я была дистрофиком, ни сидеть, ни стоять не могла, но мама ее все же уговорила. Мне удалось выжить, благодаря Славинской, которая вызвала врача, и меня вылечили. Потом меня забрал в деревню дедушка – мамин отец. Маму перевезли в тюрьму Брасса в Риге. Когда город освободили, то она осталась жить там.

В 1948 году я переехала к ней, окончила школу, Рижский техникум рыбной промышленности, заочно училась в Калининградском техническом институте рыбной промышленности. Работала на Вентспилсском рыбокомбинате и на Лиепайской базе «Океанрыбфлот» старшим инженером-технологом. Была замужем, овдовела в 1991 году. Имею двух сыновей.

Пережитое в детстве оставило свой след навсегда в моей душе. Я ни разу не посетила концлагерь в день памяти жертв нацизма, потому что до сих пор боюсь. Мне рассказывали, что там ничего не осталось от былого, но перед глазами до сих пор стоят виселицы, страшные уборные и трупы детей...

 

Рисунок Карлиса Буша, бывшего заключенного.

 

 

Агафья Никитична Пинчукова,

награждена медалью «За доблестный труд во время Великой Отечественной войны», «Все для фронта, все для Победы» и юбилейными медалями к 50-летию и 60-летию со дня Победы.

 

Я родилась в селе Сергеевка, Серебряковского района Сталинградской области. Мне шел 12-й год, когда началась война. Из нашей семьи на фронт ушли четыре брата и отец. И так было почти в каждой семье. В селе остались старики, женщины и дети. И именно нам пришлось убирать урожай 1941 года. Так закончилось наше детство. Летом 1942 года через наше село шли немцы. Некоторые остановились на длительное жительство. Они резали наших кур, свиней, овец и даже коров. Когда их погнали с нашей земли весной 1943 года, они забрали все, что оставалось из продуктов.

Колхозники решили сеять зерновые, а также овощи. Меня и еще несколько подростков направили в МТС на курсы трактористов. Через три месяца я вернулась, закончив их. Мне было 13 лет, когда я села на трактор. В то время трактор не имел кабины и поэтому осенью, зимой и ранней весной трактористы очень мерзли, а летом страдали от жары. Техника была старая, трактора часто останавливались и не заводились, приходилось запускать их при помощи рукоятки. Кто работал на тракторе, тот знает, какая сила для этого нужна, а тут еще почти ребенок (сколько было пролито слез от бессилия). Но мы (я имею в виду всех, кому пришлось в детстве работать вместо ушедших на фронт взрослых парней и мужчин) не бросали работу, понимали, что это нужно для победы. Страшно мучил голод, очень хотелось есть. В таких условиях мне пришлось работать три года - до Победы!

Родина высоко оценила мой труд. Я считаю, что приближала день Победы, как могла.

 

 

Лидия Романовна Лазарева (ур. Фролова, 1933 г.р.)

 

Родилась в 1933 году на Украине. Кроме меня в семье было еще четверо детей. До войны отец работал кузнецом, мать была домохозяйкой. В 1941 году я пошла в школу. Когда началась война, отец ушел на фронт и там погиб. Воспоминания о войне мне неприятны, они вызывают душевную боль. Слишком много горя и слез принесла война. Припоминаю несколько пережитых мною эпизодов военной поры. Особенно мне запомнились 1944 и 1945 годы.

Жили мы в селе Кодемо Артемьевского района Донецкой области. В пяти километрах от нас находилась деревня Зайцево. На стыке этих двух селений проходила линия фронта. Наша деревня подвергалась постоянной бомбардировке с самолетов. Бомбежкам предшествовал штурмовой налет с обстрелом из пулеметов и зенитной артиллерии. Бомбы падали не в цель, а на дома. Горело все село, все было в дыму, лаяли собаки, ревел в сараях скот. Наши солдаты, находясь в окопах и траншеях, не давали прорваться немцам из соседней деревни.

Немецкие мотоциклисты, рассчитывая на близкую победу, мчались вперед, невзирая ни на какие преграды. Было много убитых и раненых солдат, а в окопах – много обмороженных воинов. В бой ввязались все жители села, даже женщины и дети. Мы с мамой оказывали помощь раненым. Под свист пуль над головой, вытаскивали из окопов раненых и обмороженных солдат, на саночках привозили их домой, отогревали на русской печи, перевязывали им раны, кормили. Зима выдалась суровая и голодная. Жалко было смотреть на молодых солдат, как они плакали. Им так хотелось жить. Немало из них умерло, но многие выжили. Они опять возвращались в строй. Каждое утро из домов забирали и увозили в госпиталь тех, кто нуждался в операции.

Через некоторое время немцам все же удалось прорваться в нашу деревню, но там было пусто. Накануне жителям был дан приказ оставить свои дома и перебраться на другую сторону речки, всех животных и птиц спрятать, чтобы ничего не досталось врагу. Поэтому немцы, после захвата нашей деревни долго в ней не задержались.

Хорошо помню, как в годы войны я работала в колхозе, как и многие другие, отдавая все свои силы. Нашим девизом было «Все для фронта, все для победы!».

Сейчас я на пенсии, боевых наград у меня нет, только одна медаль в честь 60-летия Победы служит мне наградой за все перенесенное в годы Великой Отечественной войны.

Дел у меня хватает: занимаюсь общественной работой (я председатель ревизионной комиссии 2-го микрорайона), состою в украинской общине «Родына», пою в хоре, принимаю участие в Клубе бабушек при 2-й средней школе им. А.С. Пушкина. Все это помогает не унывать и сохранять в душе молодость, переносить болезни, которые пришли с годами.

 

 

Елизавета Иосифовна Дуля (1925 г. р., ур. Андронова)

 

Родилась я в Нелидово Велико-Лукской области. У нас был свой дом, в котором жили родители и трое детей. Когда началась Великая Отечественная война, нашу территорию часто бомбили, и дом сгорел. Отца на фронт не взяли по состоянию здоровья. Он вместе с нами переехал к дальним родственникам, но оттуда вскоре пришлось уехать на станцию Земцы. Жили сначала в бане, потом нам дали старенькую избушку.

В то время на станции для паровозов не было угля, приходилось заправлять их дровами. Я устроилась на работу на дровяном складе. Немцы часто нас бомбили. Однажды, возвращаясь домой, я была ранена в руку осколком. Это было примерно в трех километрах от дома. В лесу меня встретили солдаты, стали обыскивать, а я вся в крови. Они отвели меня в воинскую часть, где мне сделали перевязку. Но от потери крови мне стало плохо.  Женщина-врач привела меня в чувство, накормила и уложила спать. На второй день я добралась до дому. После этого я уже на склад не вернулась. Меня приняли учеником машиниста на водокачке, где заправляли поезда. Я быстро освоила специальность и стала работать самостоятельно. Мне, как самой молодой, приходилось работать машинистом и на других станциях.

Когда мы жили в Земцах, нашими соседями были латыши, с которыми мы жили дружно. В 1947 году соседи уехали в Лиепаю и поселились на ул. Лачплеша. Их звали Юлис и Алма. В конце этого же года они пригласили меня в гости, а затем предложили остаться у них. Таким образом, я оказалась в Лиепае. Устроилась на работу в торговый порт. Когда его расформировали, перешла работать на машзавод. Позднее я познакомилась с Павлом Гордеевичем Дулей. Он служил на эскадренном миноносце «Прочный». Мы поженились и остались жить в Лиепае, вырастили сына, который также стал моряком.

Прожили мы с Павлом Гордеевичем вместе до 1996 года, до самой его смерти. Но я осталась не одна. Есть у меня два внука и два правнука. Скоро третий будет. Приходится помогать их нянчить. Вот так и живу вдали от родной стороны и от родственников – брата, проживающего в Сибири, и сестры, живущей за границей.

 

 

Мое незабываемое детство

Альвина Осиповна Смирнова (1931 г.р., урожд. Копель, позднее Копелева),

кавалер ордена Знак Почета, награждена медалями «За добросовестный труд», «Ветеран труда».

 

Не могу назвать свое детство счастливым и безоблачным. Отчасти потому, что не знала ласки родных матери и отца – еще в младенческом возрасте меня удочерила мамина сестра, у которой умерла единственная дочь. А у мамы я была 8-й. С легким ли сердцем отдавала она меня, не знаю, но, вероятно, надеялась, что в этой материально более обеспеченной семье я буду счастлива. Отец погиб в первые дни войны. Не вернулся с фронта брат Михаил, а другой брат Василий пропал без вести.

Приемная семья была по тем временам небольшой – бабушка, дедушка, мама Лиза, папа Осип и я. Лиза работала в поле, а Осип был конюхом. Жили не плохо, но меня вовсе не баловали, воспитывали со всей строгостью. За провинности ставили угол, коленями на горох, бывало и ремнем били до крови. После наказания не давали есть до тех пор, пока у всех в доме не попросишь прощения.

В нашей деревне, а жили мы в Новичках, Калининской области Холмского района, своей школы не было, надо было ходить в Чикуново за 3 – 4 километра, поэтому в школу я пошла лишь в восемь лет. Хотя в доме были валенки, но мне их не давали носить каждый день, берегли.

Когда началась война, мне было 10 лет, и я закончила 2-й класс. Места наши находились слишком близко к фронту, часто разгорались бои. Немцы в нашей деревне не стояли, потому что в соседнем лесу обосновались партизаны. Зато частенько наведывались карательные отряды из Старой Руссы. Поэтому бабушка, мама Лиза и я прятались в лесу у партизан, а в избе оставался лишь папа Осип. Его в армию не взяли, потому что он был инвалид, одна рука у него совершенно не действовала. Особенно осложнилась обстановка зимой 1942 года. Бывало, днем хозяйничают немцы, а ночью их выбивают из наших мест партизаны. Они все дороги к лесу, а также те, по которым двигался транспорт, минировали. Немцы, боясь подорваться, каждый раз сначала по дорогам прогоняли местных жителей, а

потом двигались сами. Но мины были разные, они не всегда взрывались под ногами сразу. Помню, однажды взорвалась повозка, следовавшая по счету девятой. Это была немецкая кухня. Лошадей разнесло в клочья. Тогда бабушка принесла домой мяса.

У нас перед войной были корова и свиньи. А когда пришли немцы, то все стали отбирать. Однажды во двор зашел немец, схватил свинью, перебил ей ноги и потащил к штабу. Свинья визжит, а я бегу за ними и плачу: «Отдайте хотя бы голову и ноги свиньи». Так и добрались до самого штаба, а оттуда меня прогнали. Хорошо хоть собственные ноги и голова уцелели.

А вот отцу моему – Осипу, не повезло. После одного из жестоких боев в сенях дома спрятались раненые бойцы Красной Армии, а когда нагрянули немцы, то обнаружили их. Такого немцы не прощали.

Отца вывели во двор и приказали: «Беги!» Он побежал, а немцы стали в него стрелять. Пули попали в плечо и в ногу. Отец упал, а немцы подошли и еще трижды выстрелили в грудь. Но Осип оказался очень живучим, он смог доползти до соседей. Когда нам передали весточку о случившемся, мы вернулись в деревню, (к тому времени ее уже заняли русские). Мы не пошли к себе в избу, а остановились у соседей, чтобы ухаживать за отцом, его нельзя было переносить с места на место. В этом доме было полно и других раненых. Многие из них пострадали во время очередной бомбежки. Мы ухаживали и за ними. Осип промучился еще два дня, а потом умер.

Бомбили и обстреливали нашу местность так часто и сильно, что все поле за деревней было в воронках. Оставаться далее было для мирных жителей небезопасно. И тогда советское командование предложило людям эвакуироваться подальше от линии фронта. Кто-то уехал, но многие оставались на местах, не желая покинуть дома и нажитое. К весне оставшихся жителей насильно согнали в два дома и стали под конвоем эвакуировать. Хорошо, что у нас была корова, благодаря ей мы не умерли с голоду. Ведь с собой успели захватить лишь одеяло и подушку. Эвакуировали нас через реку Ловать. Передвигались в основном пешком. Мать вела корову, а меня (я тогда была маленькая и худенькая) подобрали солдаты и на машине отвезли сначала в лес, где стояла их часть. Когда все остальные добрались до места назначения, то отвезли меня к ним в деревню Княжий Клин. Оттуда нас на поезде повезли в Овинищенский район.

По дороге поезд бомбили. В Бологое, где остановился наш поезд, во время налета немецких самолетов бомба попала в соседний состав. Нам повезло, мы не пострадали и благополучно добрались до Овинища. Там нас стали расселять по домам. Поскольку собирались все в большой спешке, то никаких запасов ни у кого не было. Еды никакой не было. Мы продали корову за 23 пуда зерна и, благодаря этому, выжили. Впрочем, порой все же приходилось побираться, а также собирать в лесу грибы и ягоды... Тот год школу я пропустила.

В 1944 году, когда немцев прогнали из наших краев, нам разрешили вернуться в родные места, но, как оказалось, возвращаться нам было некуда, потому что деревню нашу сожгли сразу после нашего ухода, чтобы немцам не было где укрываться и греться. Поэтому мы решили поехать к дяде, который жил в Торопецком районе. Дядя с матерью устроились на работу в совхоз «Подгородное», а потом нам дали квартиру в деревне Нишевицы, и мы перебрались жить туда. Начинать нужно было с нуля, ведь из дома нас в 1942 году выгнали в том, в чем стояли. Хорошо мать успела захватить одеяло с подушкой.

Поздней, осенью 1944 года, я снова пошла школу. Очень отстала от остальных, потому что сначала нужно было убрать картошку с поля. Школа находилась за три километра, а мне ни обуть, ни надеть нечего, ходила в заклеенных галошах, закутавшись в одеяло. Бывало, прибегу утром, вся замерзшая, а дочка директора зовет: «Иди, погрейся хоть у плиты!». Если на улице пурга начиналась, то ночевать оставляли. Учебников и тетрадей не было, писали на краях газет и обрывках оберточной бумаги...

Когда Латвию освободили от немцев, государство стало призывать население сдавать коров на мясозаготовку. В 1947 году, мне тогда едва исполнилось 16 лет, нас, в основном молодежь, отправили в Латвию, чтобы оттуда доставить скот в Калининскую область. И мы, 11 человек, от самого Даугавпилса гнали 285 голов. Это было просто ужасно. Коров нужно было кормить чем-то. Когда мы останавливались на сенокосных лугах, а стадо-то огромное, то местные жители грозили нас убить. Да и сами коровы не всегда вели себя спокойно. Они устали от такого большого перегона, сбили копыта. Крупы некоторых сильно пострадали, так как мы их постоянно подгоняли.

Совершенно обессилевших коров мы оставляли под расписку в разных населенных пунктах, чтобы потом их забрать, но некоторых приходилось тут же резать, чтобы они не сдохли. Бывало, что коровы и разбегались, Однажды во время сильного ливня, а было это как раз на Троицу, пропали три коровы. Нам так и не удалось их найти. Можете представить, каково приходилось нам. Нам пришлось не только преодолеть огромное расстояние, но помимо этого еще постоянно бегать, собирая коров вместе, следить, чтобы ни одна из них не отстала, не пропала. Неудивительно, что, когда мы добрались до Пустошки, где сдавали коров, я, совершенно обессилев, заболела. Меня отправили домой.

Потом я несколько лет проработала в совхозе. Сначала возила молоко, помогала доить коров, потом сама стала дояркой. Позднее выучилась на техника-осеминатора. К тому времени я уже вышла замуж и родила дочь. Но семейная жизнь не заладилась. А в 1959 году я вместе со вторым мужем Александром и семьей перебралась в Латвию, где обосновалась сестра мужа Надежда.

Устроились на работу на один из участков Лиепайского общестроительного треста, который находился в Пампали. Жили прямо в строящейся школе. Затем перебрались в Скрунду, а оттуда в ноябре 1962 года – в Лиепаю. На стройке я проработала до 1973 года, одновременно продолжая учебу в вечерней школе, потому что в годы войны и в первые послевоенные годы учиться практически не было возможности. Начинала с разнорабочей, а закончила бригадиром штукатуров на строящемся галантерейном комбинате «Лаума». Могу по праву гордиться тем, что мой труд вложен в строительство многих школ и домов культуры в Пампали, Скрунде, Кулдиге, Вайнеде, Приекуле, Лиепае, а также в строительство жилых домов.

Но на этом мой трудовой путь не закончился. В 1981 году я перешла работать в Лиепайскую базу «Океанрыбфлот» и пять лет ходила в море на рыболовецких судах дальнего плавания.

С 1991 года я на пенсии. У меня есть дочь, трое внуков и пятеро правнуков, которых помогаю растить, а о прошлом вспоминать слишком больно и тяжело.

 

 

Лидия Максимовна Лемешева (урожд. Маслова, 1930 г.р.)

 

В семье, где я росла, было пятеро детей – я и четверо братишек. Мой папа – Максим Иванович Маслов, прошел две войны, был четырежды ранен. За воинские заслуги награжден Георгиевским Крестом. Перед войной наша семья жила в Курске, а когда фронт приблизился, и в пригородах начались бои, переехали в село к папиной сестре. Нам казалось, что там будет безопаснее. Тетя сама была инвалидом, а у нее пятеро детей. Можете себе представить, как мы все там помещались. В то время я уже училась в четвертом классе. Но пришли немцы, и школу заняли под штаб. Занятия отменили.

Мы перебрались жить в колхозный амбар, где было очень холодно. Одна сердобольная женщина пожалела нас, взяла к себе. Немцы стали грабить жителей, заявлялись в хату и требовали: «Курка, яйки, млеко!» А зимой забрали всю приличную теплую одежду – платки, валенки, одеяла... Помню картину: стоят немцы, у них на головах поверх пилоток платки, на ногах, что попало, и солома сверху, на спинах – одеяла. Стоят и смотрят, как мы – старики, женщины и дети откапываем из сугробов их застрявшие машины. Они смотрят на нас, а мы работаем и не плачем, но в душе росла жажда отомстить немцам, которые откровенно издевались над нами...

И стали мы, подростки, собирать трофейное оружие и прятать в соломе. Собрали три автомата, две винтовки (жаль, штык там тупой был), шесть пистолетов и целых три ведра патронов. Мама и не догадывалась о нашем арсенале. Во время бомбежек мы либо прятались в подвале, либо убегали летом в поле подальше. Немцы были трусливыми, сами боялись налетов.

Помню, однажды летом возле хаты стояла палатка с пулеметом внутри. Вдруг налетели советские самолеты. Немец вставил диск, и начал было стрелять, но какое там... Самолетов было много, и как только началась бомбежка, немец оставил пулемет и побежал через поле прятаться в большой ров. Тут я велела братикам спрятаться в подвал, а сама подбежала к пулемету и нажала на гашетку. Изо всех сил держала пулемет. Огонь лился в убегающих немцев, они падали... Не знаю, скольких тогда убила, но до рва добежали не все. Как я гордилась тогда собой, что отомстила немцам за всех, за наше горе и лишения.

Мама отослала меня от беды подальше в ближнее село, находившееся от нашего в 5 километрах, к молодой учительнице присматривать за ребенком. Налеты и бомбежки следовали почти беспрестанно. Самолеты не долетали до объектов, сбрасывали бомбы в поле и улетали. Учительница жила в школе одна, ребеночек еще не ходил. Однажды услышала жуткий рев самолета, узнала мессершмит. Бомбы падали очень близко, посыпалась штукатурка с потолка. Молодая мама со страху убежала, а я осталась с ребенком, села в уголок и плачу вместе с ним. Еще раз рванула бомба, и все стихло. Пошла я по школе искать учительницу, обошла все, а ее нет. Вижу лестница. Оставила ребенка, полезла наверх, а она сидит в углу, зажав голову между коленями и руки сверху.

Я ей сказала: «Вставайте. Самолет улетел, а я пойду к маме». И побежала полем по бурьянам. Вдруг самолет. И откуда он взялся? Да так низко летит, что я даже лицо летчика увидала, ухмылку рассмотрела. Он дал очередь по мне. Засвистели пули, а я бегу. Самолет развернулся и снова слышу свист пуль. Тут я упала в бурьян и лежу. Долго лежала, пока он улетел. Встала, смотрю – не ранена. Поняла, что никаких объектов вокруг не было, летчик просто забавлялся, гонял меня по полю и стрелял...

В оккупации мы прожили около двух лет. После всего случившегося мне еще больше захотелось на фронт. Однажды мимо проезжала телега Красного Креста, а в ней три санитарки и солдат-возница. Хотели воды напиться, а я попросила их взять меня на фронт. Посадили меня, довезли до околицы, а потом солдат велел спросить разрешения у мамы. Если отпустит, то они приедут за мной. В общем, отвоевалась я. А хвасталась им, что умею раны обрабатывать, перевязывать...

Папа с фронта вернулся в 1945 году. Жить было негде, и они с мамой завербовались в Сибирь. Поехали в Анжеро-Судженск 70 семей на два года. Ехали 45 суток. Высадили нас в тайге, поселили в длинный барак без перегородок, как загон. Не знаю, как нам удалось прожить до весны, думали, погибнем от голода и холода. Папа и брат работали на заводе, получали по 800 граммов хлеба и паек, а на иждивенцев давали по 250 граммов хлеба на человека.

Весною начали копать себе землянку, а в 1946 году я пошла поступать в школу ФЗО, но меня не хотели брать – ростом мала и вешу 37 килограммов, куда такую на тяжелые работы. Столько слез тогда пролила. Сжалился замполит, помог поступить. Там давали 1,2 килограмма хлеба. Я сама питалась, и братья вечером забирали килограмм для семьи.

Проучилась 6 месяцев хорошо. Пришло время практики на шахте № 915 треста Кемероуголь. Как же там было страшно. На мой размер ничего не было, но кое-что все же подобрали. И вот я в штанах 46 размера, в галошах третьего номера, веревочкой привязаны каска, коробочка со щелочью. Каска спадает на глаза, брюки поддерживаю руками. Фэзэушники выполняли работу мотористов, мы обслуживали конвейеры, по которым поступал уголь. Отработали практику, а у родителей кончился срок вербовки. Им надо уезжать, а меня не отпускают, так как должна отработать четыре года. И снова помог замполит, устроил на работу к папе на стройку, посоветовал уволиться по собственному желанию, когда настанет время уезжать из Сибири.

В 1948 году мы приехали в Тулу, устроились сначала в аварийном бараке, потому перешли на квартиру. Через два года я стала работать на Косогорском металлургическом заводе мотористкой, без отрыва от производства выучилась на крановщицу. 22 года проработала на горячих работах. В 1952 году вышла замуж, родила двух дочек.

В 1969 году мужа направили в Латвию, в Лиепаю, открывать участок Юждомнаремонта. Спустя четыре года муж умер, а я так и осталась в Лиепае. Имею пятерых внучат и трех правнуков и считаю себя счастливым человеком.

 

 

Михаил Дмитриевич Иванов (1933 г.р.)

 

Война для меня прошла в немецкой оккупации. Она началась, когда мне было только 8 лет. Жили мы в деревне Горькухино Новоржевского района

Псковской области. В семье было шестеро детей. Отца сразу призвали в армию, и уже 10 июля 1941 года он оказался под Москвой в действующей армии. А мы все четыре года, до 1944 года прожили в страшной оккупации.

В каждой деревне стояли немцы, действовали полевая жандармерия и заградительные батальоны. Фронт после битвы под Москвой оказался на линии Великие Луки – Новоржев – Пушкинские Горы – Остров. Наш дом находился рядом с шоссе Опочка – Новоржев, где постоянно шли бои. Поэтому вокруг постоянно что-то горело, горели дома.

Немцы у всех отобрали скот, птицу, хлеб, а также картофель. Мы пухли от голода. Приходилось есть траву и гнилой картофель. Нашу корову застрелили, а пчел (10 ульев) утопили, чтобы достать из них мед. Уже в первые дни оккупации уничтожили и заминировали дома, убили и съели 100 гусей и уток. В направлении фронта по шоссе днем и ночью в течение трех месяцев шли немецкие войска, а остатки комплектовались в наших местах.

Вдоль линии фронта, на протяжении 14 – 20 километров, все леса были заняты партизанами. Немцы загоняли всех мирных жителей в лагеря якобы за связь с партизанами, и уничтожали всех. Рядом располагались контрольные высоты и «секреты», где шло строительство «Пантеры» – стратегического оборонительного рубежа немецких войск, известного также как Восточный вал. Русские старались их уничтожить. Поэтому нередко можно было видеть воздушные бои. Совершались также бомбовые налеты на переправу на реке Верже – единственный мост на пути к фронту подрывали еженедельно. Его ремонтировали за счет жилья и полов в квартирах.

Во время одного из таких налетов пострадали две мои сестры, поскольку немцы издали приказ: за одного убитого немца расстрел 10 мирных жителей. А я был ранен сразу несколькими осколками. Лечили меня в немецком полевом госпитале.

Через Опочку войска двигались на Ленинград и Москву, а обратно шли грузовые похоронные поезда через Себеж на Резекне. Все дороги были заминированы, оставались только узкие проезды в одном направлении. На обочинах лежал убитый скот, разная техника. Однажды на мине подорвалась фура с кусковым сахаром, так мы не боялись, ходили собирать сахар. В другой раз на фронт шла машина с прицепом, где находилось около 45 свиней. Машина подорвалась на мине, то, что осталось от свиней разметало в разные стороны на сотню метров. Это мясо собирать взрослые не стали. Самому мне, как и многим другим, не раз приходилось собирать куски мяса, разбросанные по минному полю...

Когда нас освободили от немецкой оккупации, все дороги были заминированы, минерам приходилось работать постоянно. Особенно много было противотанковых мин.

Война переместилась на территорию Латвии. Лично для меня школьная пора началась в 1949 году. Потом учился в Ленинграде в школе командного плавсостава пароходства Северо-Западного региона, работал на разных судах на Ленинградской пассажирской пристани, участвовал в перегоне вновь построенных судов из Стокгольма в Ленинград, почти пять лет прослужил на Военно-Морском флоте. Последним местом работы был Лиепайский рыбоконсервный завод. Отсюда в 1989 году ушел на пенсию. Сейчас мне 75 лет.

 

 

Иван Макарович Гнатюк

кавалер двух орденов Красной Звезды, имеет он и другие награды.

 

Рассказывает Галина Ивановна Борщун

Мой папа, родился он в 1915 году в селе В. Жванчик Миньковецкого района Каменец-Подольской области. Ему было 13 лет, когда семья из пяти человек (кроме него были еще три сестры и рано потерявшая зрение мать) осталась без кормильца. Доставшееся от родителей наследство – землю, лошадей и весь хозяйственный инвентарь – забрал колхоз.

Иван Макарович срочную службу проходил в Монголии, а перед самой войной женился на Анне Филимоновне. В годы Великой Отечественной войны он, судя по его рассказам, воевал на Белорусском фронте. Там попал в плен. Оттуда удалось бежать, но отец попал под обстрел, был ранен в голову и левое легкое, перенес тяжелые операции, чудом остался жив. Домой вернулся инвалидом.

Не знаю, сколько он пробыл дома, но вскоре ушел в партизаны. Все военные тяготы на оккупированной территории, воспитание двоих детей и содержание бабушки по отцу взяла на себя мама – Анна Филимоновна.

Когда началась война, мне шел четвертый годик, брат был на два года старше меня. Во время наступления немцев мать с братом убегали в другое село или укрывались в каком-то другом месте. Юра все время плакал во время бомбежки или обстрелов. Если мы не успевали где-то укрыться, то в хате вдоль стены на земляной пол укладывали подушки и сами ложились на них.

Помню, как брат кричал: «Мама, мне страшно. Ляг на меня!». Меня с бабушкой никуда не брали. Бабушка прикрывала меня собой на русской печи и когда немцы оставались ночевать в хате. Хата была настолько мала, что в ней было трудно передвигаться, когда отец вернулся с фронта. Мы к тому времени уже подросли.

После войны, в 1946 году я пошла в первый класс. Писать было не на чем. Где-то доставали серую бумагу, как от мешков с цементом, мать чертила на ней линии, сшивала листы. И это были мои первые тетради. Когда мы с братом подросли и научились писать, отец по очереди заставлял нас писать под диктовку письма, разыскивая свои награды. Их у него былопять, из них два ордена Красной Звезды за партизанские заслуги.

Побольше хату – на две половины – стали строить только в 1950 году. Отец был на все руки мастер. Мог и бревна порезать на доски и брусья, сделать окна и двери. Люди в селе жили очень дружно. Они приходили нам помогать из глины делать кирпич, когда он высыхал на солнце, то из него клали стены. Так и работали бесплатно – сегодня у одного, завтра у другого.

В голодный 1947 год мы выжили только благодаря тому, что отец на базаре скупал сырую телячью кожу, выделывал ее и при свете керосинки шил сапоги. Сапожным делом занимались в основном зимой, летом других забот хватало. Готовые сапоги возили в Молдавию, меняли на зерно или бобовые. В колхозе зарплату не платили, выдавали зерном – 100 граммов зерна на трудодень. Поэтому, чтоб прокормиться, работали стар и мал.

Умер отец в госпитале от воспалившихся старых ран, когда ему было 52 года.

Мы с братом рано ушли из родного дома. Брат после семилетки закончил ФЗУ, получил права тракториста и уехал на целину, а я вышла замуж после окончания средней школы. Мой муж – Павел Иванович Борщун, тоже пострадал от войны. Произошло это в конце войны. Он подорвался на мине, когда ему было 9 лет. Тогда пострадало пятеро пацанов. Один остался без глаза, другой без ноги, а кто-то не вынес мучений,скончался.

Павел выжил только потому, что вернувшийся из Германии отец не разрешил врачам ампутировать ногу. На него в семье возлагали большие надежды. Павел был из того же села, что и я. Срочную службу он проходил в Риге, там и остался после демобилизации. Приехав в родное село отдыхать, он женился на мне и увез с собой в Латвию. Мы вырастили троих сыновей. Они оказались очень способные, с любым делом могут справиться, мастера – на все руки. В деда, наверное, пошли. Я счастлива, что дождалась семи внуков и трех правнучек.

 

 

Василий Куприянович Борец

 

Севастополь! Город славы российских моряков! Город-герой! Когда я вижу и слышу о Севастополе, у меня перехватывает в горле. Ведь это память, юность, флот!

1946 год – первый послевоенный год. Севастополь разрушен. Кое-где уже начались работы по восстановлению. Но прошедшую войну, восьмимесячную оборону города здесь еще чувствуешь на каждом шагу. У Графской пристани видны надстройки крейсера «Червона Украϊна», потопленного вражеской авиацией. В городе много военнопленных работает на расчистке развалин... А в большой бухте, в гаванях стоят красавцы боевые корабли: линкор «Севастополь», крейсера «Красный Крым», «Красный Кавказ», «Ворошилов», «Молотов» и множество эсминцев. Среди них маневрируют маломерные суда. Это видно со всех точек города и радует душу. Это наш флот! Мы, мальчишки, поименно знали корабли и мечтали служить на них.

Светлая память тогдашнему Главкому ВМС адмиралу Николаю Герасимовичу Кузнецову – любимцу военных моряков. Это по его приказу в трудное для страны время на флотах были созданы школы юнг, куда принимали детей войны – подростков в возрасте 15 – 16 лет. Это была его забота не столько о будущих кадрах для флота, сколько о детях, которых война лишила детства, школы. Им нужна была помощь, чтобы стать достойными людьми.

И вот мы в матросской форме. Правда, бескозырка еще с бантиком, без ленточек, но тельняшка настоящая. На завтрак около 300 граммов белого хлеба, масло, чай с сахаром! Такое не забывается!

В школе аврал – приезжает Главком ВМС! Встречаем его на плацу в строю. При виде его замерли, пораженные величием главнокомандующего. Кузнецов обошел строй и поздоровался. Мы ответили недружным хором. Еще не научились, как следует. Главком с небольшой трибуны поздравил нас с началом учебы, пожелал хорошо учиться и стать нужными для флота специалистами. Видеть Главкома ВМФ победившей в войне страны – было для нас высокой честью. Эта встреча запомнилась мне на всю жизнь.

Затем была трехмесячная практика на кораблях Черноморского флота. Я попал на крейсер «Красный Крым» дублером старослужащего матроса-машиниста и стал врастать в жизнь большого корабля, делать первые шаги в морском деле.

После окончания корабельной практики нас распределили по базам и кораблям, снова дублерами у опытных матросов. На штатную должность ставили после достижения 18 лет и принятия военной присяги. С этого момента начинался отсчет 5-летней срочной службы. У каждого из нас была своя судьба, но заложенная ранее любовь к флоту осталась навсегда. Мы были нужны флоту и дело свое знали.

 

О службе

 

Что значит быть военнослужащим. Это значит защищать Родину, когда потребуется и где потребуется. Я прослужил на флоте 30 лет. Служил как все – учеба, работа – без героических подвигов, в мирное время. Десять лет службы, проведенных на минных тральщиках, особо остались в памяти. Корабли ТЩ предназначены для поиска и уничтожения мин на море. Мина –

очень грозное и опасное оружие, особенно потому, что оно невидимо. Мину надо найти и уничтожить. Именно этим и занимаются ТЩ.

На Балтике во время двух войн были выставлены около 75 тысяч разных мин, в основном якорных, контактных. Сама мина находится на глубине от трех метров от поверхности и глубже, в зависимости от того, против каких судов и подводных лодок ставится. Удерживается она тросом (минрепом) с лежащим на дне якорем. И надо этот трос перерезать, чтобы мина всплыла, а затем ее уничтожить. Если корабль или судно столкнется с миной, она взорвется. Судно, как правило, погибает, так как происходит взрыв большой силы.

Два тральщика, расходясь на расстояние до 500 метров, буксируют трал. Он движется возле самого дна. Ширина захвата трала составляет 200 метров. Если в это пространство попадает трос мины, трал ее срезает и мина всплывает. Дальше уже работают минеры. Так несколько пар кораблей друг за другом, как трактора в поле, бороздят море, но в строго заданном квадрате. Прорехи тут недопустимы. Каждую минуту координатор фиксирует точки нахождения ТЩ, занося на карту. И карта эта хранится бессрочно.

Но морское дно – не гладкое поле. Там находятся и затонувшие суда, имеются выступы и впадины, а то и просто валуны. Зацепившись за что-либо, трал может порваться. Тогда его приходится выбирать, менять порванные части и снова ставить. Это нелегкий труд, и называется все это боевым тралением. Этим в годы войны и спустя много лет после нее занимались военные моряки. Работа тяжелая и опасная.

Бывали у нас и поощрения: за каждую вытраленную мину экипаж корабля получал 400 рублей. Они шли на улучшение питания, покупку спортинвентаря и др. А члены экипажа получали дополнительный отпуск – 15 суток ежегодно, а для проходивших срочную службу – два раза за пять лет. Но приходилось нам выполнять и другие задачи...

 

 

Людмила Семеновна Масловская (Мартынюк, 1936 г.р.)

 

Наша семья – мама, папа, бабушка, дедушка, я и мои братья – Анатолий и Ростислав – проживала в селе Иванов Винницкой области. В 1937–1938 годах репрессиям подверглись и были уничтожены передовые люди государства. В их число вошел и наш отец. После смерти Сталина мы начали искать отца. Из загса Калиновского райисполкома Винницкой области нам сообщили, что Семен Калиникович Мартынюк погиб 6 декабря 1941 года. Но это было уже позднее.

В 1940 году мама с дедушкой переехали работать в Винницу. Мы временно остались с бабушкой, а в 1941 году началась война. Под Винницей были разбиты неприятелем части Советской Армии, в плен попало большое количество военных. Те, кому удалось избежать пленения, ушли в леса и начали организовывать партизанские отряды. Гражданское население, в том числе моя мама, стали помогать партизанам.

В 1941 году маму назначили связной партизанского отряда. Это подтверждает бывший секретарь парторганизации партизанского соединения им. Ленина Павел Афанасьевич Пушкин. Однажды, когда соединение по заданию правительства проводило рейд в Винницкой области, моя мама Ксения Петровна Мартынюк, была арестована гестапо. В одной камере с мамой находилась Анна Филипповна Столовицкая. Она подтвердила, что маму на допросах зверски избивали гестаповцы. После жестоких пыток немец застрелил маму. Это было 31 декабря 1943 года. Мы даже не знаем, куда вывезли ее тело немцы, и где она похоронена.

До 1952 года мы жили с бабушкой. Жили очень бедно. Есть было нечего. Ходили по мусоркам, собирали очистки, гнилую картошку. Бабушка добавляла какие-то листья и делала нам блинчики. Жарила она на жиру, которым смазывают подшипники – на солидоле. В школу мы ходили босиком, зимой ноги заворачивали в тряпки. Было очень тяжело, но бабушка помогла нам получить среднее образование. Она всегда повторяла нам: ученье – свет, а не ученье – тьма.

В 1952 году бабушка умерла. В том же году старшего брата Ростислава призвали в армию и направили служить в Лиепаю. Анатолий уехал в Киев, поступил в ремесленное училище, а в следующем году ушел в армию. Мы поддерживали связь друг с другом. Ростислава после окончания ВМШ перевели в другую часть. Мне одной приходилось очень тяжело, и уехала я вместе с чужими людьми, которые направлялись в Кировскую область по вербовке.

Связь с братьями потеряла. Мы не знали, кто, где и как живет. После службы в армии Анатолий подал в розыск и нашел сначала старшего брата в Лиепае, переехал к нему. В 1958 году братья нашли меня. Я уже была замужем и носила другую фамилию. Они уговорили меня с семьей перебраться в Лиепаю.

Мы так радовались, потому что думали, что уже не увидим друг друга. Сейчас у меня большая семья, я на пенсии. Ростислав умер, а Анатолий проработал на заводе «Сарканайс металургс» 47 лет и сейчас тоже находится на заслуженном отдыхе.

 

 

Ираида Яковлевна Осипова (урожд. Бурковникова),

супруга капитана 2 ранга Алексея Федоровича Осипова, награждена медалью к 60-летию Победы в Великой Отечественной войне «Труженику тыла».

 

Война. Весть о ней для нас, школьниц-девятиклассниц пришла теплым летним днем 1941 года. Мечты и думы о будущем как-то сразу отошли в небытие. Парни-одноклассники, не дожидаясь повестки о призыве, засобирались на фронт. Мужчины постарше, успокаивая парней, говорили, что еще не пришла их очередь. В первую неделю из нашего поселка Заря Свободы, расположенного неподалеку от Арзамаса, ушли на фронт почти все мужчины. Провожали их без слез. Только в груди от тревоги сильнее билось сердце. Как нам хотелось, чтобы наши отцы, братья, любимые вернулись живыми.

Мы с Машей и Анной, моими подружками-хохотушками, как самые рослые в классе, были определены в полеводческую комсомольско-молодежную бригаду. Я, среднего росточка, хрупкого телосложения, должна была поспевать за Кукнихой – женщиной крупной и сильной, вязавшей ржаные снопы весом пуда по два. Скирдовать и подавать такие снопы на молотилку мы с подружкой могли только сообща. А сверху только и слышали, что «подмахни», да «подмахни».

Когда стог вырастал метра на три-четыре в высоту, снопы обвязывали веревкой, которая перебрасывалась через блок, и Колька, сидевший верхом на лошади, по команде сверху гнал лошадь вперед. Принимающий отвязывал веревку и укладывал сноп на положенное ему место. Веревка падала вниз, мы крепили следующий сноп. Работа продолжалась все светлое время суток.

Сообща мы молотили, сообща скирдовали, сообща крутили тяжелый маховик сита для сортировки и просеивания зерна. Мне неловко было видеть на рычаге маховика рядом с крепкими руками женщин свои маленькие девчоночьи руки. Тяжело было всем, но никто не жаловался. Хлеб был нужен фронту. Лозунг «Все для фронта, все для победы» для нас не был пустым призывом. Там были наши отцы и братья.

За время войны с 1941 по 1945 годы случилось многое. Всего не расскажешь. Были слезы, боль, похоронки, полевые работы, косьба по колено в холодной воде, рытье окопов и заградительных рвов... и многолетняя работа педагога, счастливое замужество.

 

 

Из сочинений школьников

 

Подборку подготовила преподавательница русского языка и литературы Лиепайской 2-й средней школы Наталья Вениаминовна Забелина.

 

 

«Нет солдат неизвестных, есть известный герой»

Сергей Степанович Маряхин (1911-1972)

 

Я хочу рассказать о своем дальнем родственнике Сергее Степановиче Маряхине, который дослужился до генерала армии. Сергей Степанович – брат моей прабабушки, и я очень дорожу тем, что у меня в роду есть, кем гордиться.

С.С. Маряхин родился в деревне Тоторшево Ардатовского уезда Ниженовгородской губернии в бедной крестьянской семье. Окончил Ардатовскую школу 2-й ступени, а затем Кулебакскую школу ФЗО, став подручным сталевара. За несколько месяцев до начала Великой Отечественной войны капитан Маряхин получил назначение на должность начальника штаба танкового полка. В первом же бою группа из 10 танков Т-34, которой он командовал, разгромила большую колонну противника. На поле боя враг оставил 13 сгоревших танков, 30 раздавленных автомашин и около 200 погибших.

В 1941 году его назначили заместителем начальника штаба бригады. Когда бригада попала в окружение, Маряхин разработал план прорыва. Бригада на стыке двух немецких дивизий проделала брешь шириной в 8 километров, в которую вышли окруженные в этом районе войска. За эти бои он был награжден орденом Красного Знамени.

В ноябре 1942 года майора Маряхина назначили командиром батальона. В апреле 1943 года ему присвоили звание подполковника и назначили начальником оперативного отдела штаба танковых и механизированных войск фронта, а затем начальником штаба. Награжден орденом Красной Звезды.

В мае 1943 года ему присвоили звание полковника, а за организацию боев на Курской дуге С.С. Маряхин был награжден орденом Отечественной войны 1-й степени.

За успешные действия во время Львовской операции был удостоен ордена Богдана Хмельницкого 2-й степени, а за январско-февральскую операцию 1945 года – ордена Суворова 2-й степени.

После окончания войны С.С. Маряхин преподавал в академии им. Ворошилова. В 1958 году был назначен на должность командующего армией и получил звание генерал-лейтенанта, в 1968 году – звание генерала армии и пост заместителя министра обороны СССР, начальника тыла Вооруженных Сил СССР. На этой должности он прослужил до конца жизни. С.С. Маряхин похоронен в Москве на Новодевичьем кладбище. В Ардатове и Кулебаках его именем названы улицы, на школе, где он учился установлена мемориальная доска, как и на доме, где он родился.

Я горжусь своим родственником. О том, что у меня в роду есть герой, защитник Отечества я смогу рассказывать своим будущим детям, а они – своим. Так будет продолжаться из поколения в поколение. И я надеюсь, что память о тех, кто защищал мир, вечна.

 

Елизавета Платинская

5а класс

 

Николай Иванович Березин

 

Летом 1941 года на Советский Союз напали фашисты. Не только солдаты, но и тысячи мирных жителей встали на защиту своей Родины. Вступили в пожарные дружины, создавали наблюдательные посты, учились гасить зажигательные бомбы. Тысячи зажигательных бомб обезвредили пожарные дружины и дружинники противовоздушной обороны, и старики, и дети. Тысячи простых людей взяли в руки винтовки и вступили в ряды Советской Армии. Тысячи других стали помогать в сооружении оборонительных рубежей и укреплений. Круглые сутки в три смены работали заводы: выпускали гранаты и мины, колючую проволоку и противотанковые ежи, снаряды, военное обмундирование, много-много другого военного имущества.

Так и мой прадед, Николай Иванович Березин, мальчишкой 17 лет вступил в ряды Советской Армии. Он храбро сражался с врагами своей Родины и дошел до Берлина. Был награжден медалью «За Победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945 г.» и другими наградами за доблесть, храбрость. После войны закончил военное училище и получил назначение в в/ч г. Лиепаи в качестве командира батареи.

Он был простым и честным, добрым к своим сослуживцам. Особенно любили его молодые солдаты – он был им и наставником, и братом. И таких, как он, были тысячи русских парней: скромных и незаметных героев. Во всей Европе не было силы, которая могла бы нанести поражение гитлеровцам.

И вот оказалась такая сила – Советская Армия. Тысячи молодых людей ценою своей жизни приблизили нас к Победе. Но не стерла память людские подвиги. После реставрации мемориального комплекса, Д. Медведев зажег вечный огонь в Александровском саду в Москве.

Вечная память героям и живым, и мертвым!

 

Александр Вервенко,

ученик 5а класса

 

 

День Победы

 

Праздник Победы - это праздник весны,

День пораженья жестокой войны,

День пораженья насилья и зла,

День воскрешенья любви и добра...

 

9 мая 2010 года – праздник 65-летия Победы над фашистами в Великой Отечественной войне. Война началась в 1941 году и унесла миллионы жизней. Она длилась долгих четыре года. Люди воевали за свободу своей Родины, чтобы мы, их потомки, могли свободно жить на земле.

В моей семье свято чтут память прадеда Сергея Фроловича Свиридова, участника Великой Отечественной войны. Он прошел всю войну и увидел победную весну. Он умер давно, до моего рождения, но в семейных альбомах я видел его фотографии. Бережно хранятся награды дедушки: медаль «За боевые заслуги», «За взятие Берлина», «За взятие Праги», «За победу над Германией». Я очень горжусь своим прадедом Сергеем. Он был разведчиком в Ворошиловском минометном полку.

В прошлом году 9 мая я смотрел по телевизору Парад Победы. Мне понравилось, что на трибунах вместе были и ветераны войны, и президенты многих стран. В параде участвовали ветераны. Они проехали на старых грузовиках, и у каждого на пиджаках были награды. За ними прошли представители разных родов войск. Это были десантники, моряки, танкисты, военные музыканты. Вечером был салют. А после салюта все друг друга поздравляли с Днем Победы!

Я говорю «спасибо» своему прадеду Сергею и всем ветеранам за храбрость и силу духа!

 

Дэвид Добрецов,

ученик 6а класса

 

 

Нет солдат неизвестных, есть известный герой

 

Начало мая. Красные гвоздики,

Как слезы тех далеких страшных лет.

И ветеранов праведные лики,

Особенно, которых больше нет.

Когда опять подходят даты эти.

Я почему-то чувствую вину –

Все меньше вспоминают о Победе,

Все больше забывают про войну.

Петр Давыдов

 

65 лет назад завершилась Великая Отечественная война, изменившая судьбы миллионов людей и ход всей мировой истории. Для целого поколения война стала главным событием жизни. Война занесла моих предков в Латвию, здесь появились на свет мои родители, и родился я. О войне я знаю только по книгам, телепередачам и рассказам бабушек и дедушек, которые войну помнят очень смутно, поскольку сами в ту пору были маленькими детьми.

Все мои четыре прадеда прошли войну, но сейчас я расскажу об отце моей бабушки Василии Тихоновиче Назарове. Он очень рано ушел из жизни, и я узнаю его историю только по документам, фотографиям и рассказам бабушки и ее сестер.

Василий Тихонович Назаров родился в деревне Середня Каширского района Московской области 8 февраля 1909 года. Простой деревенский парень, он окончил 7 классов начальной школы и в 1931 году начал службу в рядах Красной Армии, сначала на складе НКО Московского военного округа, потом в 17-м отдельном стрелковом батальоне. Пройдя курсы политруков в Москве, он встретил начало войны секретарем партийного бюро 59-го отдельного зенитного артиллерийского дивизиона. В 1942 –1943 годах – начальник отряда аэростатов заграждения Калининского фронта. Участник битвы за Москву. В 1943 году прошел ускоренный курс Московской военной академии имени Фрунзе и закончил войну первым помощником начальника штаба 201-го гвардейского стрелкового полка 67-й гвардейской стрелковой дивизии 6-й армии. Участвовал в операции «Курземский котел».

Как вспоминает моя бабушка, Тамара Васильевна, до войны ее семья жила в городе Можайске Московской области. Когда началась война, бабушку, ее двух сестер и их маму эвакуировали в город Ярославль, куда в 1943 году прадедушка приехал их навестить. Бабушка была маленьким ребенком, но она до сих пор помнит вкус печенья, которое он привез им в подарок. Воспоминания очень смутные, но бабушка помнит и бомбежки, от которых они прятались в подвале, и снаряды, рвущиеся у них во дворе, и убитого этим снарядом ребенка. Так они и жили до самого окончания войны, пока их не привезли на территорию Латвии.

Тем временем прадедушка Василий отважно воевал, делал все возможное для приближения Победы. Об этом говорят его правительственные награды: орден «Отечественной войны», два ордена «Красной Звезды» и медали «За боевые заслуги», «За оборону Москвы» и «За победу над Германией». В составе своего полка прадед преследовал вражескую армию, пока не встретил окончание войны на территории Курземского края.

Как вспоминает моя бабушка, Тамара Васильевна, после войны семья майора Назарова осталась жить в городе Лиепая. Прабабушка занималась домашним хозяйством, а бабушка и две ее сестры учились в школе. Бабушка вспоминает, что в их доме часто гостили однополчане прадеда, что характеризует его как общительного и гостеприимного человека. Постоянно кто-то уезжал, приезжал, демобилизовался, и всем находилось место в гостеприимном доме Назаровых.

После выхода в отставку, прадедушка работал на Лиепайском мясокомбинате и был руководителем местной партийной организации. К сожалению, в 1960 году его не стало. Думаю, он мог бы прожить более долгую жизнь, но ранения, полученные на войне, не дали ему встретить старость.

Я не был знаком со своим прадедом Василием Тихоновичем, но я горжусь, что у меня был такой родственник. Наше старшее поколение своим мужеством, честью и преданностью заслужило самое глубокое уважение не только среди соотечественников, но и среди народов всей планеты. Нет ничего важнее, чем защита своей Родины, мира и спокойствия людей. Ни в коем случае мы не должны забывать своих предков и никогда не должны допустить повторения трагических событий 1941-1945 годов.

 

Александр Блинов,

ученик 6 э класса

 

Старший политрук Назаров В.Т. с женой и дочерями перед отъездом на фронт. Ярославль. 1943 год

(газета «Сорок один» г. Зеленоград 06.05.2005)

 

 

С Днем Победы!

 

Будьте счастливы, люди!

Жизнь, как солнце, одна.

Пусть навеки умолкнут орудья!

Пусть победит весна!

Добронравов

 

9 мая 2010 года исполнится 65 лет, как отгремели последние залпы Второй мировой войны. День Победы – это день мира, день надежды на то, что больше никогда люди на всей Земле не испытают ужасов войны.

Война – это страшное слово! Сколько взрослых и детей погибло в годы Второй мировой войны! В нашей семье всегда отмечается День Победы. И у папы, и у мамы деды воевали за мирное небо над землей и погибли, сражаясь за Родину!

Не бывает армий без солдат, а боя - без бойцов. Лицом к лицу встречались они с врагом, смерть ходила рядом, но нашим ветеранам выпало жить и рассказывать всю правду об ужасах войны 1941-1945гг. Народная мудрость гласит: чтобы понять и оценить настоящее и предвидеть будущее, надо знать и помнить прошлое.

Я живу в Латвии, в городе Лиепая, и недавно познакомился с Софьей Федоровной Бохеник – ветераном Великой Отечественной войны и хочу рассказать о её подвигах. Она родилась в 1920 году на Южном Урале. В 1938 году закончила школу, и мечтала стать врачом. Но получилось так, что Софью Федоровну отправили на два года работать учителем в маленькой уральской деревне. В 1942 году она ушла на фронт. Участвовала в боях за Сталинград, Курск, освобождала Венгрию. На фронте она была зенитчицей. Софья Федоровна рассказала, что для того, чтобы сбивать вражеские самолеты, необходимо знать высшую математику, чтобы суметь рассчитать траекторию полета снаряда. Зенитная батарея – это четыре зенитные пушки. Их обслуживали шесть девушек, которые, используя данные воздушной разведки и приборов, наводили орудия на вражеские самолеты.

Я спросил у Софьи Фёдоровны: „Вам было страшно, когда шли бои?” Она сказала, что сначала было страшно, что убьют, а потом больше всего боялась остаться калекой. Ведь ей было всего 23 года!

Софья Федоровна во время войны была награждена медалями «За отвагу», «За оборону Сталинграда», орденом Отечественной войны.

В Лиепаю она приехала после войны и до сих пор живет здесь. Сейчас ей уже 90 лет !

Пусть же на нашей большой и красивой планете Земля, больше никогда не полыхает пламя войны. Чистого вам неба над головой, счастья, здоровья и благополучия, дорогая Софья Федоровна, дорогие ветераны! Вечная память погибшим!

С ДНЁМ ПОБЕДЫ!!!

 

Руслан Соха,

ученик 5а класса

 

 

Вспомни всех поименно

 

Мой прадедушка Николай Иванович Комов родился в 1901 году в Новгородской области, в богатой крестьянской семье. Когда вырос, его отправили учиться в училище. Окончив его, он работал вместе с братьями. Мой прадедушка пережил раскулачивание, вся семья была сослана в Сибирь.

В Сибири прадедушка работал до начала Великой Отечественной войны, был призван в армию, окончил военные курсы младшего офицерского состава. Принимал участие в военных действиях. Прадедушка был награжден неоднократно медалями за храбрость. Воевал до 1943 года. Так как был тяжело ранен. После госпиталя по состоянию здоровья был уволен из армии.

И всю жизнь проработал на производстве в городе Ростове Ярославской области. Был отмечен почетными грамотами и ценными подарками. Умер прадедушка в возрасте 86 лет.

 

Юлия Сташевич,

ученица 5а класс

 

 

Из архивных документов:

 

Из многочисленных документов, в которых военными и гражданскими властями СССР и местным населением засвидетельствованы эти преступления германской армии, можно привести следующий акт, касающийся только пяти из сожженных гитлеровцами советских деревень, но отражающий тысячи других подобных фактов:

«Акт, составленный 11 января 1942 г. в деревне Занепречье, Занепреченского сельского совета, Пеновского района, Калининской области:

1) 12 и 13 декабря 1941 г. были выселены в течение двух часов все жители следующих населенных пунктов Ванепреченского сельского совета: деревень Никишки, Занепречье, Заречье, Городцы и Маслово. Под конвоем немецких солдат жители этих деревень были направлены в глубинные пункты района, захваченные противником;

2) все перечисленные деревни на следующий день были подожжены, причем в деревне Никишки сгорело 69 домов из 70, в Занепречье – 39 из 50, в Заречье – 24 из 25, в Маслово – 68 из 69, в Городцах – все 22 дома. Кроме того в присутствии населения была подожжена деревня Покровское, где сгорело 12 домов из 42, а также Большое Ильинское, где сгорели две общественные постройки;

3) в деревне Маслово крестьянин Морозов Федор Антонович, его дочь Мария, а также колхозницы Котова Галя, Кузнецова Вера, Покровская Валя и Иванова Лидия, пытавшиеся спасти свое имущество, были схвачены немецким караулом, отведены и заперты в избу. Потом в эту избу немецкие солдаты стреляли из автоматов, забросали ее гранатами и подожгли. Все запертые в избе померли, кроме Ивановой Лидии, случайно попавшей в подвал…»

О масштабе разрушений, произведенных гитлеровскими громилами – поджигателями, свидетельствуют следующие данные из числа многих других.

В 23 районах Московской области, занимавшихся оккупантами, ими разрушено полностью 537 деревень, частично разрушено – 928 деревень, разрушено полностью 38423 жилых дома в деревнях и 5140 жилых домов в городах, 947 школ (из 1 220 существовавших), 159 больниц, 54 детских сада и ясель, 491 клуб, а также 66 пекарен, 109 столовых, 788 магазинов, 1053 конюшен, 3169 скотных двора, 13610 амбаров и сараев, 747 подсобных предприятий и т. д. По 25 районам Тульской области германская армия за время своей оккупации полностью сожгла 316 деревень, 19164 крестьянских дома, 299 школ, 2950 риг, амбаров, конюшен, скотных дворов. Старинный русский город Старица представляет из себя руины. Здесь разгромлены больница, библиотека, театр, детский дом. Из 866 зданий города Богородицка полностью сожжено 534. В Сталиногорске убытки только по жилищному фонду исчисляются в 278 миллионов рублей. В гор. Калуге оккупанты методически в течение нескольких дней громили город, улицу за улицей. Точно такая же картина планомерно проводимых разрушений в десятках других городов русских областей, а также на Украине, в Белоруссии, в Молдавии, в Карело-Финской ССР.

 

приказ Гитлера:

«Главная Квартира Фюрера. 3 января 1942 г.

Приказ Фюрера (т. е, Гитлера):

Цепляться за каждый населенный пункт, не отступать ни на шаг, обороняться до последнего солдата, до последней гранаты; вот чего требует текущий момент. Каждый занимаемый нами пункт должен быть превращен в опорный пункт, сдачу его не допускать ни при каких обстоятельствах, даже если он обойден противником. Если все же, по приказу вышестоящего начальства, данный пункт должен быть нами оставлен, необходимо все сжигать дотла, печи взрывать...

Подпись: Адольф Гитлер».

 

 

СОДЕРЖАНИЕ

  • Предисловие
  • Памяти Александра Самуловича Лащевского
  • Владимир Иванович Тулин
  • Павел Федорович Потоцкий
  • Дмитрий Павлович Семибратов
  • Яков Шулимович Вайнштейн
  • Александр Романович Курбатов
  • «Земля Сталинграда» Елена Ипполитовна Астапенкова
  • Дмитрий Иванович Рыжов
  • Михаил Александрович Смирнов
  • Сергей Иванович Спицын 21
  • Вячеслав Иванович Молодежников
  • Алексей Евтифеевич Гайдай
  • Петр Гаврилович Савченко
  • Владимир Кузмич Егунов
  • Всеволод Александрович Цветков
  • Анатолий Семенович Киселев
  • Яков Максимович Фесенко
  • Михаил Васильевич Бельшин
  • Александр Алексеевич Соколов
  • Николай Васильевич Русанов
  • Михаил Иванович Серый
  • Александра Ивановна Голубецкая
  • Екатерина Николаевна Кирилова
  • Михаил Алтерович Корт
  • Николай Иванович Седько
  • Владимир Григорьевич Пономарев
  • Виктор Александрович Макашов
  • Василий Иванович Дрожжев
  • Василий Северьянович Давыденко
  • Мария Федоровна Сидорова
  • Владимир Миронович Шилин
  • Михаил Захарович Романцев
  • Николай Петрович Рассолов
  • «Солдат войны не выбирает» Виктор Васильевич Фролов
  • Анна Петровна Ефимова
  • Лилия Дмитриевна Давыдова
  • Луиза Игнатьевна Балтер
  • «Отцам детей войны» Евгения Андреевна Калентьева
  • Евгения Андреевна Калентьева
  • «Ночью все кошки черные» Евгения Тилюг-Глуховская
  • «Героиня»
  • «Дорога жизни, дорога страха»
  • «Селедочка»
  • Бронислав Брониславович Евсеев
  • Елизавета Ивановна Бондарь
  • Анфиса Михайловна Королева
  • Евгения Яковлевна Матюшенкова и Зинаида Скурихина
  • Нина Ивановна Козычева
  • Ольга Петровна Барканова
  • Надежда Константиновна Синицына
  • Нина Сергеевна Демченкова
  • Вера Варфоломеевна Попова
  • Галина Михайловна Сергеева
  • Валентина Трофимовна Дигорян
  • Агафья Никитина Пинчукова
  • Лидия Романовна Лазарева
  • Елизавета Иосифовна Дуля
  • «Мое незабываемое детство» Альвина Осиповна Смирнова
  • Лидия Максимовна Лемешева
  • Михаил Дмитриевич Иванов
  • Рассказывает Галина Ивановна Борщун
  • Василий Куприянович Борец
  • Людмила Семеновна Масловская
  • Ираида Яковлевна Осипова
  • Елизавета Платинская – Из сочинений школьников
  • Александр Вервенко – Из сочинений школьников
  • Дэвид Добрецов – Из сочинений школьников
  • Александр Блинов – Из сочинений школьников
  • Соха Руслан – Из сочинений школьников
  • Юлия Сташевич – Из сочинений школьников
  • Из архивных документов

Литературный редактор и составитель Анна Протченко.

Оформление обложки – художник Александр Юрьевич Николаев.